Короли в изгнании - Мах Макс - Страница 24

«Да, – решил Йёю. – Они это знают. Они понимают это даже лучше, чем мы, потому что долго смотрели на нас со стороны».

«Снизу, – поправил он себя. – Снизу видны некоторые подробности, которые перестали быть для нас актуальны столетия назад».

Следовательно, снова Ю, Э, Ё? По-прежнему Йёю и Яагши? Но с какой стати? Такого безобразия не примет даже плебс, которым они предполагают помыкать.

«Женщины, – решил Йёю. – Это лучшее решение, потому что самое простое. Передача титула через брак – древнейший закон империи».

Цо! Смутное беспокойство начало перерастать в панику, и ему стоило немалых усилий взять себя в руки.

«Она далеко, – сказал он себе. – И она под защитой королевы».

«Боги! – Перед внутренним взором Йёю снова возникли зеленые глаза и волосы цвета меда с вином. – Королева – правая рука императора!»

Но при живом императоре, в присутствии императорской фамилии, королева Нор являлась всего лишь первой среди равных, однако теперь все изменилось.

Светлая богиня свидетель, Йёю был не в восторге от идеи уравнять гегх в правах с аханками, поднять гегхских дворян, которые и без того не были обижены, до уровня древней аханской аристократии. Он не любил гегх, как не любил и иссинцев, потому что быть аханком для него значило гораздо больше, чем знать, что ты родился аханком. Но королеву Нор он любил. Вожделение, безумие Йцзо-Шцай,[24] охватившее его после первой встречи, прошло. Цо вытеснила королеву из его сердца. Но любовь осталась. Симпатия. Восхищение. Да, он любил бы королеву, даже если бы она не была компаньоном в их предприятии. Он восхищался бы ею, даже будь она женщиной из того по-прежнему неизвестного ему мира, из которого пришел жемчужный Ё. Но она-то как раз была настоящая. Цшайя.[25] Такое не подделаешь. Графиня Ай Гель Нор, из тех самых Норов – Йёю специально изучил этот вопрос, – которые были настоящими непримиримыми врагами аханков еще в те времена, когда первые Йёю постигали искусство власти.

«Вот! – сказал он себе. – Вот! Она Цшайя, она королева. У нее множество преданных людей и целая планета с пусть и небольшой, но собственной гвардией, контрразведкой и всем, что должно быть у настоящей королевы. Она отобьется, и Цо будет с ней. У заговорщиков не может быть там много сил, а когда будут, королева уже все будет знать. Утаить такое невозможно».

Потом 8-й флот закончил разгром ратайского флота вторжения и начал высаживать части 23-й армии морской пехоты на поверхность Тхолана. Стаййс, – а он уже лично присутствовал в системе, о чем сообщил официально по всем доступным каналам связи, – Стаййс все рассчитал верно. Он пришел на помощь столичной планете вовремя, но в то же время не раньше и не позже, чем это было нужно ему. К этому времени сражение на планете практически прекратилось, хотя деморализованное катастрофой и отрезанное от источников информации население знать об этом не могло. Силы планетарной обороны были обескровлены и сами находились в состоянии глубокого шока. Элитные части, прежде всего, конечно, гвардейские полки, как самостоятельные боевые единицы уже не существовали. А звенья тактической разведки 8-го флота, якобы высадившиеся прямо в пекло сражения за Тхолан на рассвете, уже сообщали по инстанциям об ужасающих фактах предательства. Йёю вполне представлял ужас и омерзение, охватывавшие флотских и армейских командиров, читавших эти сводки, их растерянность, их гнев.

«Великолепно, – честно признал он. – Можно даже сказать, изысканно. Стаййс талантливый человек».

Раскрыть такой заговор было крайне трудно. В нем изначально, как предположил Йёю, участвовали очень немногие. Скорее всего, сам Стаййс, его брат и, возможно, командующий 5-м флотом Тчуёш. И очень ограниченное число людей, лично преданных этим троим. Прежде всего, конечно, узел тактической разведки 8-го флота и собственная флотская контрразведка.

«Разумно, – решил Йёю. – И достаточно».

На этапе подготовки заговорщиков защищала Концепция Незыблемости Империи и Божественной Сущности Императора. Железная Башня, находившаяся в плену этой концепции, искала заговорщиков, бунтарей и шпионов везде и всюду, но даже представить себе не могла, что кто-то может покуситься на основу основ, на династию. Их ничему не научил предыдущий переворот.

«Меня тоже», – честно признал он.

Возможно, это случилось, потому что предыдущий переворот был, в сущности, семейным делом фамилии. Представить, что кто-то решится сломать традицию, было трудно. Даже Позвонки никогда не позволяли себе поднимать взгляд выше основания трона, и хотя они-то как раз были под колпаком политической полиции, но и здесь Башня ничего найти не могла, потому что ничего и не было. «Становой Хребет», как организация, в заговоре не участвовал. Красиво.

К полудню идея заговора аристократии начала обретать завершенную форму и завоевывать умы. Но были и хорошие новости. Слава богам, Ё уцелел, и Вараба – Йёю так и не привык думать о нем, как о князе Яагше, – сообщил о плане эвакуации.

И снова потянулось время ожидания. Все, что было необходимо сделать, Йёю сделал очень быстро. Он сообщил по сети о переходе в состояние Сна, вызвал тех немногих, кого предполагал взять с собой в долгое изгнание, сложил веши, мимолетно порадовавшись, что никогда не держал у себя в доме ничего по-настоящему ценного, и стал ждать. Его собственный замок был разрушен в ходе боев в столице, и на данный момент он, герцог Йёю, хотя и находился в списке разыскиваемых, но рядом с его именем стояла пометка «вероятно, мертв». Узнав об этом, Йёю грустно усмехнулся и приказал своим людям кинуть флотским дознавателям кость. Подбросить несколько бесспорных доказательств своей весьма своевременной кончины. Немного генного материала в остатках кожных покровов, комочек спекшейся крови… вполне достаточно, чтобы быть изъятым из списков находящихся в бегах мятежников.

Остальное время он провел, отслеживая будни переворота. На будущее.

Он ждал. Наблюдал, запоминал и ждал. Проходили минуты и часы, но Йёю старался быть терпеливым. Он ждал. И думал. Он думал о прошлом, в которое нет возврата. О настоящем, где ему теперь нет места. О будущем, которое предстоит построить. И еще он думал о Цо, которая так неожиданно вошла в реку его жизни и превратила усталые воды в бурный поток. «Сладкая моя Цо, змея желания, яд страсти. Моя доля». Думая о Цо, размышляя о превратностях судьбы и судеб, Йёю неожиданно осознал, что он умер вместе со старым императором одиннадцать лет назад. Все остальное являлось посмертием. Являлось бы. Потому что ни месть, которая была лишь отражением привычки жить, ни любое другое чувство или действие не были признаками жизни, как могут думать те, кто не умеет смотреть и видеть. Все это было не более чем эманацией Тени, имитирующей жизнь человека. Его жизнь. Если бы не Цо, все так и осталось бы. Никак. И то, что он все еще жив, то, что он жив в полном смысле этого слова, было чудом. Дар этот принесла ему Цо. Без нее все теряло смысл, с ней многое становилось возможным.

Йёю не стал передумывать эту мысль. Этот камень не следовало шлифовать. Его прелесть была не в огранке, а в сути. Суть. Смысл. Это главное. А форма… Эта мысль не будет записана. Никто и никогда ее не прочтет. Эта мысль останется в его сердце.

Через двадцать семь часов началась эвакуация. Человек Йёю в Управлении Резервистов Флота сумел добыть транспорт и коды, что было несложно в том бардаке, в который превратилась столичная планета за сутки боев с ратай и еще одни сутки, сутки набирающего силу переворота. И никого, естественно, не заинтересовал курс санитарного транспорта, приписанного к несуществующему полевому госпиталю 23-й армии, якобы развернутому как раз вблизи стартового комплекса грузопассажирского порта Тхолан-Десница. И то, что транспорт, зависнув на минуту над обожженным бесчисленными стартами керамитовым полем, оставил на нем три стандартных грузовых контейнера, тоже никого не заинтересовало, потому что этого никто не увидел. Контейнеры забрал через час погрузочный робот с торговца «Жасмин», и Йёю со всеми своими людьми оказался наконец на борту. Первый этап эвакуации прошел гладко, но теперь предстояло уйти с планеты.