Карл Ругер. Боец - Мах Макс - Страница 72

В этот момент к костру подошла Виктория. Она была смертельно бледна, а широко открытые глаза Садовницы горели черным пламенем. Подойдя почти вплотную к огню – так, что непонятно было, почему не вспыхнули от нестерпимого жара ее одежда и волосы, – она раскинула руки, как бы обнимая и огненный столб, и заключенную в него нагую девушку, и тоже запела, но у ее песни был иной мотив, и слова были хоть и на том же чужом языке, но другие. Два голоса вели теперь странный диалог, выпевая дико звучащие слова на два разных мотива. Однако хотя это и были две разные мелодии, они странным образом дополняли друг друга, порождая необычный ритм, чуждый человеческому слуху и, казалось, заставляющий дрожать саму душу слышавших песню людей. Этот ритм причинял физическое страдание, но одновременно от него невозможно было уйти, бежать, спастись, потому что песня двух колдуний притягивала и завораживала. Возможно, поэтому Карл чуть не пропустил мгновение, когда столб пламени дрогнул и стал медленно, как во сне или в бреду, вращаться вокруг танцующей свой дикий танец Огненной Девы.

Звучала песня, и постепенно ускорялся темп вращения, и огненный столб начинал очевидным образом закручиваться в спираль. Прошло еще несколько секунд, и уже не огненный столб, а спирально закрученный тонкий конус, наподобие рога единорога, упирался в еще ниже опустившиеся грозовые тучи, как будто собирался их пробить. И в самом деле, вращаясь, как сверло плотника, он наконец прорвал их мягкую плоть и углубился в темные недра, заставив тучи светиться изнутри точно так же, как светились под ногами Анны раскаленные угли. Судя по тому, как быстро наливались они внутренним все более усиливающимся огнем, внутри туч происходило что-то невероятное. А еще через мгновение огонь изменил свой цвет. Казалось, только что Анна стояла на россыпях пламенеющих рубинов, но вот уже под ее ногами ослепительно сверкают огромные изумруды, и окрашенный во все оттенки зеленого смерч поднимается от них в небо, пронзая грозовой фронт, наполняя его тяжелым зеленым сиянием и вовлекая в свое безумное вращение.

Неожиданно, как будто проснувшись от внезапного толчка, Карл услышал свист ветра, стремительно переходящий в рев урагана, и увидел, как оторвавшийся с оглушительным треском от земли смерч зеленого пламени уходит в небо, поглощаемый разорванным в нескольких местах, но все еще единым массивом туч. И в то же мгновение десятки ослепительных молний ударили в землю и море, а еще через секунду на головы людей обрушился небывалой силы гром. Оглохшие, с трудом удерживающие в поводу обезумевших лошадей, они стояли, погруженные в темно-зеленые сумерки колдовской бури, и смотрели на то, как встают в море черные столбы торнадо и медленно движутся навстречу отряду галер.

Все кончилось. На землю упала тишина, в небе таяли последние клочья облаков, и солнце сияло, как ни в чем не бывало, над спокойным лазоревым морем. Анна стояла на превратившихся в мелкий сизый прах углях бывшего костра, а рядом на границе черного пятна стояла Виктория.

– Все, – сказала Анна, повернувшись к Виктории. Казалось, она не замечает никого, кроме дамы Садовницы, и говорит тоже только с ней. – Знала бы ты, как это прекрасно!

Лицо девушки осунулось и было бледным, но при этом светилось счастьем.

– Знаю, – улыбаясь ответила Виктория. – Я была с тобой с первого мгновения до последнего.

Она тоже казалась усталой, но в ее голосе звучали любовь и гордость.

Судьба, отрешенно подумал Карл. Судьба и Дар.

Он перевел взгляд на море и даже удивился, хотя удивление вышло какое-то слабое, ненастоящее. Море было спокойно и пустынно. Там не осталось ничего, что могло бы напомнить о начинавшейся совсем недавно буре и грозных боевых галерах, шедших из Семи Островов к бухте Пята. Ничего.

Ничего, повторил он про себя и посмотрел туда, где видел в последний раз густое облако пыли над Чумным трактом.

Ничего.

Он знал, что если бы каким-то чудом смог сейчас заглянуть за невысокий холм, через который переваливала дорога, то не нашел бы там в живых никого из тех, кто отправился в погоню за ними всего пару часов назад.

Никого.

Карл перевел взгляд на своих людей. Потрясение, пережитое ими, еще не совсем покинуло даже самых бесстрашных бойцов, таких, как Август или Казимир, но все были целы и невредимы. Им даже удалось сохранить переживших смертельный ужас лошадей. Потом он встретил встревоженный взгляд огромных серых глаз, нашел в себе силы улыбнуться им ободряюще и почувствовал, что падает, заваливаясь спиной назад. Падение было медленным, завязшим во времени и пространстве этого чудесного утра, медленным, но неумолимым. В последний момент, прежде чем сознание покинуло Карла, чьи-то сильные руки подхватили его и не дали удариться о метнувшуюся к его беззащитной спине землю, но это было последнее, что он успел понять и ощутить.

Он проснулся на рассвете, во всяком случае, свет, проникавший через крохотное слюдяное оконце в его каморку, по всем признакам был рассветным. В первый момент это едва не ввело его в заблуждение, но затем Карл осознал свое состояние, припомнил обстоятельства, предшествовавшие его сну, и вынужден был предположить, что это уже новый – неизвестно какой по счету – рассвет, но совсем не тот, который он встречал на Чумном тракте в день бегства из Семи Островов. Легкая качка подсказала ему, что он плывет на корабле, и Карл пришел к выводу, что затея удалась и он находится на когге капитана Грига, и соответственно плывет во Флору.

Мы идем во Флору, поправил он себя, ощутил свое слабое, почти бессильное тело и наконец вспомнил все. Теперь он проснулся окончательно, и если тело его и вправду находилось в самом жалком состоянии, то голова была отменно ясна. Впрочем, Карл не тешил себя иллюзиями. Окно ясного сознания открылось ненадолго, но оно все-таки открылось, и это был хороший признак.

Осознав себя, он почувствовал жажду и одновременно обнаружил, что находится в каюте когга не один. Буквально в метре от него, в точно таком же веревочном гамаке, как и он, лежала закутавшаяся в темное шерстяное одеяло Дебора. Увидев ее, он испытал мгновенное ощущение счастья и следующие полчаса мужественно боролся со становившейся все более сильной жаждой, пока проснувшаяся женщина не напоила его теплой и солоноватой на вкус, но такой желанной водой. Однако его пребывание в царстве здравого ума и твердой памяти на этот раз оказалось недолгим, и Карл даже не запомнил, успел или нет улыбнуться Деборе прежде, чем его снова поглотил омут беспамятства.

Так, просыпаясь и снова уходя в небытие, Карл проделал большую часть пути. Сначала он приходил в себя на считанные минуты, затем его возвращения в вещный мир стали более продолжительными, но к этому времени он ослаб еще больше, потому что, как оказалось, две недели прожил на одних лишь снадобьях мастера Марта да на красном вине с разведенным в нем медом, которое упорно вливали в него Дебора, Март и Казимир. Правда теперь, когда Карл пребывал в более или менее ясном сознании долгие часы, он мог уже есть самостоятельно, но организм отказывался принимать грубую пищу и потребовалась вся сила его воли, чтобы пережевывать и проглатывать нормальную человеческую еду. Однако он старался, как мог, и дела потихоньку пошли на лад, хотя и это потребовало времени. Встать на ноги Карл смог только на двадцать первый день пути, а выйти на палубу, чтобы подышать чистым морским воздухом и полюбоваться на безбрежный простор, – еще через трое суток, да и то Март и Казимир едва ли не несли его всю дорогу наверх и обратно. Зато теперь он смог наконец узнать, что эвакуация его маленького отряда с илимского берега прошла вполне успешно, и что уже более трех недель они на всех парусах спешат во все еще далекую и почти мифическую для большинства его спутников Флору.

Последнее было отнюдь не фигурой речи, а фактом. Погода им благоприятствовала, ветер был попутный, а море относительно спокойным, и, выйдя из бухты Пята, капитан Григ направил своего «Коршуна» не вдоль северного побережья, как следовало ожидать, а напрямик, на северо-восток, к оконечности полуострова Верден. Курс был рискованным, потому что даже при попутном ветре коггу предстояло шесть дней идти вне видимости земли, но оно того стоило, и спешащий на родину Григ до того осмелел, что еще дважды – хотя и не на столь продолжительное время – отваживался идти открытым морем, полагаясь только на лоции, компас и секстант. Зато путешествие, которое у любого другого нормального капитана заняло бы как минимум семь недель, завершилось на тридцать второй день пути, когда на закате Карл, уже худо-бедно, но стоящий на собственных ногах, увидел темные стены и высокие квадратные башни Морской цитадели.