Карл Ругер. Боец - Мах Макс - Страница 20

– А я думал, она только в гавани бывает, – задумчиво произнес Карл.

– Нет, господин мой Карл, – покачал головой старик. – Еще и здесь, и в Арсенальной гавани тоже.

– И что это, по-вашему, такое? – спросил Карл.

– Оборотень, конечно. – Старик в своих словах не сомневался. – Но что-то с ним, оборотнем, я имею в виду, не так, господин мой Карл. А что – не знаю. Я про такое даже не слышал никогда, и вы, как я понимаю, тоже. Значит, что? Или впервые такое случилось, во что верится с трудом, ибо нет нового и старого под вечными небесами, все уже когда-то случилось, и не раз. Но если такое уже когда-то где-то и случалось, то редкое это что-то и сподобило нас сие чудо лицезреть. К добру ли, мой лорд? Не знаю, но только страшно мне отчего-то, а меня напугать, сами понимаете, не просто. Но вот ведь привелось…

Ну вот я и дома, подумал Карл с улыбкой.

Его дом был уже виден в конце улицы, и возникшая у Карла мысль была, в сущности, простой констатацией факта. Все просто: шаг вперед и еще один шаг, он поворачивает за угол и видит вдалеке дом, который на время стал его домом. Ничего особенного, но случайная мысль заставила Карла насторожиться и задуматься о вещах, казалось бы, отвлеченных и с содержанием предыдущей мысли не связанных.

Карл знал, что у некоторых слов есть способность облекаться плотью снов, у других – становиться явью. Как бы то ни было, но разумный человек не станет бросаться словами, даже если он не Филолог и ему неведомы сокровенные тайны созвучий и смыслов. Сами Фиолетовые, вероятно, могли бы рассказать о словах много такого, о чем и не догадываются непосвященные, то есть абсолютное большинство людей, но кланы молчат, не раскрывая своих секретов. Молчат и Филологи, опасаясь, по-видимому, что их конструкции и правильные выражения однажды могут стать острыми ножами в их собственных спинах. Однако есть вещи, которые знают все. «Не поминай лихо», – говорят в Приморье. И правильно говорят, потому что опыт поколений может чему-то научить даже самого твердолобого невежду. «Не злословь, не богохульствуй», – требуют адепты почти всех религий, известных Карлу. И тоже, вероятно, неспроста. «Хочешь добра – говори о нем чаще», – поучают старики и здесь, на побережье, и на Высоком хребте, и в Загорье. Даже Леон из Ру, для которого слова всегда были точно таким же инструментом, как нож для сапожника или меч для солдата, даже он был согласен с мудростью стариков и, играя словами, всегда был осмотрителен и, пожалуй, даже осторожен.

«Леон?» – с удивлением подумал Карл. Что ж, вполне вероятно. И это многое могло бы объяснить.

Но думать сейчас о Мышонке ему было лень. Он думал о другом. Не наделил ли он случайно жизненной силой некое внутреннее, возможно, им самим не осознаваемое желание, когда объяснял Деборе, что этот чужой дом в чужом для них городе – их дом?

Тогда не иначе как на пороге меня должна встречать хозяйка, с чувством неожиданной печали подумал он и постучал в дверь.

– Будешь ужинать? – спросила Дебора, когда он вошел в дом.

– Буду, – коротко ответил Карл, ставя к стене мольберт, и снял плащ. Уже наступил вечер. Смеркалось.

Карл прошел к кадке с водой, но Дебора опередила его и, схватив ковш, зачерпнула воды. Карл посмотрел ей в глаза и встретил уверенный взгляд серых глаз. Дебора не улыбалась, но улыбка жила в ее глазах, готовая выйти наружу, но до времени спрятанная за невозмутимым выражением лица.

«Так быстро?» – удивился Карл.

– Спасибо, – мягко сказал он вслух и улыбнулся.

Губы Деборы дрогнули. Мгновение – и она улыбнулась тоже.

– Где ты пропадал? – спросила Дебора, выливая воду в его подставленные ладони.

Она ревнует? Быть этого не может!

– Рисовал даму Садовницу. – Он замолчал, ополаскивая лицо.

– Целый день?! – Дебора снова зачерпнула воду.

– Отчего же! – усмехнулся он в ответ. – Еще я гулял.

– Похоже, ты можешь гулять целыми днями, – насмешливо вставила она, пока он мыл лицо.

– Могу, – ответил он, принимая из ее рук кусок чистого полотна. – Чем ты угостишь меня сегодня?

– Посмотрим, – лукаво улыбнулась Дебора. – Увидим… Садись, Карл, я буду тебя кормить.

На этот раз его ожидала уха из морской рыбы и свинина, тушенная в сметане, и копченые ребрышки, и крепкое, почти черное вино из Пража, и соленый овечий сыр, и…

– У кого ты покупаешь такой великолепный хлеб? – спросил Карл, прожевав очередной кусок мяса.

Дебора сидела напротив него, по другую сторону стола, и с улыбкой, блуждавшей по ее дивным губам, смотрела на то, как он ест.

– Хлеб и в самом деле замечательный, – согласилась она. – А покупаю я его в пекарне, что в конце улицы. К слову, булочник говорит, что он тоже родом из Линда, но твоего имени не помнит.

– И немудрено. – Карл сделал глоток вина. – Линд – большой город, да и я давно его покинул.

– И что же ты, Карл, делал, после того как покинул Линд? – спросила она и неожиданно начала краснеть.

– Шел, – пожал он плечами, не сводя с нее глаз. – Потом снова шел… О чем ты подумала?

– Я обязана отвечать? – Впервые в ее голосе проступил гнев.

– Нет, – тихо ответил он. – Не обязана, но мне очень хотелось бы об этом знать.

Дебора смотрела на него и молчала.

– Ты очень красивая женщина, – сказал он по-прежнему тихо. – И необычная. Ты говоришь, как загорянка, но родилась ты на дальнем западе. Я думаю, где-нибудь близ Больших Озер – ведь так?

Дебора не ответила. Она молча смотрела на него, и в ее серых бездонных глазах полыхал такой неслыханный пожар, что впору было испугаться собственной дерзости, но Карл никогда не отступал.

– Ты не умеешь варить суп из морской рыбы, Дебора, – улыбнулся он. – Тунца варят по-другому. Но ты умеешь варить озерную рыбу, и именно так ее варят в Новом Городе.

Краска отлила от ее лица, но она не смутилась.

– Далеко же ты зашел на своем пути, Карл Ругер, – сказала Дебора. Звонкий ее голос огрубел от волнения.

– Тебе ли удивляться, Дебора? – улыбнулся он в ответ.

– Я подумала о том, что уже вечер, – сказала она вдруг. – И, значит, скоро ты снова меня обнимешь.

– Это хорошо, что ты так подумала, – сказал он.

– Почему?

– Потому что я тоже об этом думал.

Явь обратилась в сон, и сон стал продолжением яви, но в какой-то момент Карл понял, что женщина, которую ласкают его руки, это не Дебора. Его Дебора осталась за гранью сна, и грудь, которую он покрывал поцелуями, была не ее грудью. Все изменилось. Все обратилось во что-то другое. Во всем крылся обман. Исчезли запахи, и с ними пропал одуряющий, сводящий с ума запах Деборы, запах ее волос, напоминавший ему ароматы степных трав в разгаре весны и летние запахи лилий в заводях тихих озер запада. Исчез запах ее желания, и запах их любви исчез, и в пресном, лишенном запахов и самой жизни мире ночного морока, Карл сжимал в объятиях тело чужой и совсем не нужной ему женщины. И ей он был не нужен. Вернее, Карл, несомненно, был ей нужен, но совсем не так, как нужен влюбленной женщине любящий ее мужчина. В ней не было страсти, и желания в ней не было тоже. Женщина отдавалась ему так, как если бы выполняла абсурдную, скучную, но необходимую работу. Он хотел узнать, кто она, но крепкие руки прижимали его лицо к безупречной груди, не позволяя рассмотреть лицо. Но тела этого он не знал тоже, потому что был с этой женщиной впервые.

Такое положение дел устроить Карла не могло. Он не привык быть игрушкой в чьих-либо руках и не желал этого даже пробовать. Раздражение, возникшее в его душе из-за бесцеремонности чьего-то постороннего вмешательства в его жизнь и в его чувства, быстро превратилось в гнев, и Карл разорвал сковывавшие его объятия. Принуждение лопнуло, как лопаются в шторм туго натянутые швартовочные канаты, и сон истаял. И вместе со сном исчезла женщина, которую он только что обнимал, но зато к нему вернулись свобода воли и вещный мир. И Дебора, тихо дышащая во сне рядом с ним. От нее шло живое тепло, и ее запахи были теми, которые он ожидал и хотел услышать.