Жизнь коротка - Желязны Роджер Джозеф - Страница 32

— И можно нажимать на кнопку, — рассеянно заканчиваю я.

— Ага, — подтверждает Эдди. Он ухмыляется.

Отличный человек, отличный инженер. Отличная работа.

Приборы сыплют цифрами показателей. Мы достигли критической точки. Коэффициент эмоциональности застыл далеко наверху; он может пойти в обе стороны, но обязательно с выделением энергии. Голос Артура постепенно из мягкого баса переходит на резкий баритон. Действие на зрителей тщательно рассчитано, нервное напряжение вкрадывается в их души, сердца застывают. Изображения Артура на экране нет, но образ присутствует, незримо парит, подобно зловещему черному ворону. Таким голосом возвещают дурные известия — глас эпохи, четкий и траурный.

Эдди, закончив свою работу, блаженствует в кресле по ту сторону стеклянной перегородки. В стекле ухмыляется его отражение. На какую-то секунду у меня создается впечатление, что я не могу отличить отражение от человека. Наконец мне становится ясно, что это несущественно, главное — кого я принимаю за Эдди.

Я начинаю потеть. Эмоции — это, конечно, прекрасно, но они снижают эффективность; когда нервы сжаты в тугой комок, хорошей работы не жди. Мои ладони увлажняются. На мониторе все спокойно; сцена на экране тиха, чистая гладь воды, несмотря на бурлящее напряжение, на зарождающуюся мощь цунами. И меня увлекает его поток; не пловцы ли мы все, тонущие в созданном нами море?

Времени на философствования нет. События развиваются по нарастающей.

Камеры с разных углов дают Уэстлейка крупным планом. Крутой бледный лоб высится над серо-стальными глазами. Густые брови словно маленькие рога. Тонкая линия рта с затаенными морщинками смеха в уголках. Упрямый подбородок, прорезанный ровно пополам. Сильное, благородное, мужественное лицо.

Голос Артура:

— …кортеж прошел полпути. Сенатор спокоен и уверен. Миссис Уэстлейк с явным удовольствием отвечает на приветствия публики; она улыбается и машет рукой, словно встреча предназначена ей. Марсия Уэстлейк не новичок. Она прошла с мужем шесть избирательных кампаний, от первых выборов на пост мэра, через борьбу за пост губернатора Филиппин до нынешней президентской дуэли. Говорят, что она — его «секретное оружие»…

Банальности сплетаются в гудящий фон. Приборы в апоплексических припадках выплевывают значки и цифры. Хаос индексов, вероятностей, прогнозов, немедленных и экстраполированных реакций. Компьютеры пяти крупнейших городов этого часового пояса изливают свои данные, а непрерывная череда текущих показаний выстраивает их в многозначительную голограмму. Лазерным лучом разрезает их хаос.

Я произношу это вслух, и Эдди смеется. Эдди — отличный парень. Но я не могу посмеяться вместе с ним. Экран вывода данных зло щерится, и я мрачно следую его рекомендациям. Сперва команда Артуру снизить тембр голоса. Потом распоряжение операторской группе давать больше драматических общих планов — общие планы нагнетают тревогу. (Зрители тоже знают правила.) А потом всерьез принимаюсь изучать показатели эмоциональности. Выбор момента зависит от меня. У сенатора остается меньше мили пути; его выход должен произойти в течение ближайших двух-трех минут, когда страсти накалены до предела, когда напряжение переходит в лихорадочный трепет. Черные крылья закрывают мифическое солнце, торжествуют дурные знамения.

Передо мной пульт. Колпачок откинут, предупредительные огни — как немигающие зеленые глаза змеи. Еще четыреста ярдов по бетонному коридору…

Остается только ждать.

Две минуты. Я сжимаю кулаки в бессильной ярости. Голос Артура, заунывное бу-бу-бу.

Ласковые наплывы на Кумира — он так близок, так реален.

Затем… Отсчет, череда раскаленных цифр:

10

9

8

7

6

5

4

3

красный красный 2

красный красный сине-белый сине-белый 1 сине-белый сине-белый

Я судорожно втягиваю воздух.

Ноль…

— Ноль! — кричу я и вдавливаю кнопку.

На экране монитора хаос. Показанная крупным планом серебристо-седая голова, все еще с уверенной улыбкой на лице, вдруг разрывается. Из черепа выплескивается ярко-алая жидкость, летят сгустки тканей. Микрофоны передают резкий треск, словно взрыв. Тело валится на голубое лоно миссис Уэстлейк, разбитая голова извергает кровь и мозги.

Растерянность, беспорядок, смятение. Сублиминально: ужас, паника. Миссис Уэстлейк молча встает в машине, желваки вздуваются, голубое платье пропитано кровью. (Зрительские ассоциации: страдания Жаклин.) Мотоциклисты врезаются в обезумевшую толпу, рев моторов — захлебывающиеся пулеметы. Голос Артура срывается.

— Боже, боже, президент… сенатор убит!

Ложь на десятках миллионов экранов. Картины сплетаются в калейдоскопическом вихре. Выхваченные камерой искаженные лица. Кровь и пустота в его открытых глазах.

Отличная работа!

Эдди всегда аккуратен.

IV. Развязка

Все прошло на славу, гладко и быстро. Они слепы, тупы и поверят всему, что мы им скажем. Пока разворачивалась наша драма, события шли своей чередой. Главные цензоры Нью-Йорка переварили трагедию и выдали кривые предсказаний нам на экраны. Они усилили передачу до предела. Западная и Горная зоны смотрели прямой эфир, Среднезападная и Восточная получат тщательно смонтированную и подредактированную версию в свои лучшие часы. Те газеты и журналы, которые не принадлежат или не контролируются Объединенной ТРК, все равно получат информацию через нас. И выпустят ее в том виде, в каком мы ее подадим. Проповедники Мгновенной Связи (помешанные на спутниках и прочие) в корне неправы: людей объединяет не мгновенная связь, а бюджетная. Новости будут распространяться всеми возможными каналами. Это важные новости, не какое-нибудь повседневное дешевое пойло. Новости тонкие, хрупкие, деликатные, требующие особого отношения, взыскательные к форме; с ними нужно обращаться с математической точностью и логикой.

Мы всегда логичны.

Через несколько часов пошло сообщение, что преступник сумел скрыться. Публика восприняла известие с беспокойством, тревогой, испугом. Никаких следов убийцы. Убийца, убийца, убийца. Мы снова и снова повторяем это слово в сверхчувствительные микрофоны.

Мы вдалбливаем в них это слово. Мы бьем по их обнаженным мозгам. Час за часом. Настойчивый голос Артура твердит им о страхе. Они впитывают как губка. Великий Отец мертв; кто займет его место? Перемешивая трагедию с мрачными сообщениями о студенческих волнениях в Танжере, о положении на фронте в Гане, о забастовке в Скандинавии, мы подхлестываем их реакцию до неистовства, сбиваем пену эмоций в крем, густой и тяжелый, как масло.

Убийца, подлый гнусный убийца, который может объявиться где угодно…

Но его не найдут. Никогда. Взрывчатка с молекулярным радиодетонатором была внедрена в череп сенатора хирургами Эдди, прямо за фронтальными долями.

Шесть миллиардов людей наблюдали смерть одного человека. На расстоянии пяти футов. Их едва не забрызгало вырвавшимися мозгами, чуть не заляпало кровью.

Вот новости.

Словно гребень приливной волны, эмоции вскипали, вздымались и откатывались с ревом и грохотом. Бурлили и пенились потоки подозрения и ненависти. Беспорядки в Лондоне. В Хьюстоне и Лос-Анджелесе черный оргазм насилия и поджогов. Людские массы выползают из своих нор на улицы, крушат и давят друг друга в слепом бессилии. Беспомощно взывают к пустым небесам, потрясают кулаками, извергают проклятия. Мрачные рычат у своих телевизоров. Кроткие хныкают у своих телевизоров. Безразличные пожимают плечами у своих телевизоров.

А телевизоры рычат, хныкают и зевают им в ответ.

Нужны эмоции, любые эмоции, все эмоции.

Миссис Уэстлейк, вдова мученика. Миссис Уэстлейк в черной вуали, сила и достоинство, твердость и непреклонность. Наши камеры передают ее образ — стойкость несмотря на страдание; это фокус эмоций, фокус истерии. И другая вдова, с красным пятном на брюшке, вдова, которая пожирает своего мужа.

Изида. Кали. Жаклин. «Черная вдова».