Нашествие Даньчжинов - Маципуло Эдуард - Страница 23

Духовный Палач был похож на убегающего от полиции преступника, когда мы увидели его. Он размахивал ручонками и, выпучив глаза, захлебывался словами:

– Там!.. Желтый!.. Летящая Глыба!..

Обед не состоялся. Мы кинулись к тому месту, где тигр отбивался от тэуранских «пылесосов». Ориентир был хороший – высокий столб пыли над зарослями и скалами. Но когда мы достигли этого склона, никого не обнаружили, хотя каменная мелочь все еще сыпалась вниз.

Но следов было много – клочья тигровой шерсти, капли свежей крови, неясные отпечатки лап на сухой почве.

– Скорей! – сдавленно кричал Джузеппе, сжимая в руках карабин. – Надо спасать! Надо что-то делать!

Ясно было, что и тигр, и тэураны где-то неподалеку. Я расчехлил трубы гранатометов.

– Они, наверное, видят нас, – сказал Говинд, чуточку побледнев. – Если видят, то ты, Чхина, должна почувствовать излучение.

Чхина сидела на камне в расслабленной позе, полузакрыв глаза. По ее смуглой коже текли струйки пота, грудь высоко вздымалась.

– Ничего я не чувствую! – сказала она, вытирая лицо ладонями. – Нет их!

– Ты успокойся, – сказал я, – отдышись.

– Их нет! – повторила она раздраженно. – Тебя чувствую, Говинда тоже. И от Духовного Палача теплом бьет… Они убили Желтого и ушли!

– О боже мой! – простонал Джузеппе. – Мои бедные кошечки! Неужели это конец?

Мы разбрелись в разные стороны в поисках следов, и нам опять повезло: Говинд обнаружил четкие отпечатки лап на берегу ручья.

– Живой!.. – Джузеппе не мог больше говорить, сел и заплакал.

Чхина по-матерински потрепала его буйную шевелюру.

– Когда ты так сильно любишь Желтого, ты мне нравишься. Может, вместе с Пхунгом станешь моим мужем, не знаю. Вот перестанешь меня бояться…

Слезы на глазах «итальянца» мгновенно высохли. Я замерил шаг тигра, он был крупнее моего.

– Да, – сказал я. – Это Желтый. И он ранен.

…Тигр привел нас в яму-парильню, в самое сердце джунглей Ярамы. Опять – невыносимая жара. Мы с Духовным Палачом выбились из сил. И самое неприятное – над нами повисли грифы. С каждым днем их число увеличивалось.

– Почему Желтый пришел сюда? – недоумевал Говинд. Он осунулся, редкая черная щетина делала его лицо чужим и зловещим. Пират какой-то, а не Говинд. – Ведь, по всем законам, он должен был уйти в свое родное логово, на свою охотничью территорию. Чтобы зализывать раны…

– Или умереть, – с мрачным видом добавил Джузеппе.

Он тоже зарос, но был похож не на пирата, а на пугало. Или на меня. Ему не хватало хомута на шею – а то мы были бы как близнецы.

– Но его логово далеко отсюда, в горах, – закончил свою мысль Говинд и вопросительно посмотрел на меня, но в моей голове, кроме звона от усталости, ничего не было.

Возле Красных Скал след исчез.

– Он это умеет, – сказал Джузеппе. – Я все удивляюсь, почему он дорожку нам протаптывал, а не пытался улизнуть. Вот и улизнул.

– Пошел по ручьям к озеру или к реке, – сказал Говинд, ложась на траву. – А потом, будьте уверены, вылезет на голые камни, чтобы вода с его меха смыла последние следы – даже собака такой след не берет.

– Это очень умный тигр, – согласился монах, стоя на голове – так он освобождался от хвори и усталости. Правда, ему уже и это не помогало.

Джузеппе нервно дернулся и с мученическим выражением лица признался:

– Ведь я охотился на него… тогда… И уже посадил его на мушку… Догадайтесь, что он сделал?

– Обычно королевские горные бросаются на того, кто в них целится, – сказал Говинд.

– Он громко зарычал, – сказала Чхина, – и ты потерял ружье.

Она держалась лучше всех, хотя и похудела неимоверно.

– Почему ты меня все время подкалываешь, женщина? Кто ты такая?

– Я не подкалываю, я говорю серьезно.

– Он спустил на меня лавину камней! – закричал Джузеппе. – Потом меня долго выколупывали из завала! – Он выругался по-итальянски и посмотрел на монаха. – Извините.

С надсадным кряхтением монах сел в позу лотоса. К его морщинистой лысине сразу присосался огромный слепень. Старичок прогнал его легким взмахом ладошки, стараясь не причинить ему вреда. Слепень перелетел на круп мула, и тот ловко прихлопнул его хвостом. Монах с укоризной посмотрел на мула.

– Выходит, Желтый где-то залег, и надолго? – Я пытался что-нибудь сообразить. – Выходит, нам его не найти, как бы ни искали?

– И неизвестно, сколько он будет отлеживаться, – сказал Говинд. – Ведь тигры лечатся голодом, как монахи

И другие умные люди.

– Да, – повторил с благостным лицом старичок, – это очень умный тигр. Потому еще живой.

Уже темнело, птицы с шумом и гамом устраивались на ночь в кронах деревьев. Уже некогда было искать место для лагеря, и мы остановились на той же поляне, где случилась прошлая трагедия. Говинд вбивал колышки для палатки и вдруг воскликнул:

– Я, кажется, догадался, зачем Желтый привел нас сюда! Он хочет, чтобы мы и тэу перебили друг друга!

Я рассматривал следы возле палатки, похожие на отпечатки автомобильных шин.

– Что это?

– Вертолет, – ответил Говинд. – После нас вертолет лесной охраны вывозил отсюда трупы.

Я осмотрел всю поляну, попытался найти ту проволоку, до которой так и не смог добраться. Земля была влажной, но моих следов не было, а ведь за пять дней они не могли сами по себе исчезнуть! Я же топтался на этом пятачке, хорошо помню! Это говорило о том, что кто-то тщательно уничтожал следы. Но не мои же!

Мы посовещались у костра и пришли к выводу, что сразу после взрыва и стрельбы тэу вышли на поляну взглянуть на трупы или поживиться добычей, а когда сделали свое дело, по обыкновению уничтожили следы.

– Они не оставляют следов, – заметил Духовный Палач. – Всем известно. Они летают над травами, не касаясь их.

Ощущение опасности не оставляло нас. Это здорово действовало на нервы. Уж лучше бы тэу обстреляли лагерь или бросили гранату. Все какая-то определенность…

Я не смог уснуть и вылез из палатки. На часах стоял Джузеппе – ему выпало по жребию. Светила яркая луна, отчего тени под деревьями были непроглядными, наступишь – завязнешь. Стояла мертвая тишина. Даже ночные птицы помалкивали, и духота достигла апогея – с меня текли ручьи пота.

Джузеппе возился у костра, колол большим ножом дрова и складывал в огонь. Я увидел, что он кромсает свой хомут. Нашел, значит, и никому не сказал. Он вздрогнул, когда я подошел.

– Все! Назад возврата нет! – нервно произнес он и так рубанул по доске, что тяжелое лезвие тесака врезалось в землю. – Меня держали здесь мои дорогие кошечки… А теперь их нет, и меня нет… Это все очень печально, Пхунг. Жизнь моя кончилась. Нет любимого занятия, нет профессии, и все, что я написал о королевских горных, – теперь только история. Мы в другой эпохе, Пхунг, где нет места моим дорогим кошечкам, и мне нет места…

– Что за нытье! – оборвал я его довольно грубо, иначе он не остановился бы до утра. – Джузеппе, ты же сильный, умный мужик. Жизнь дала тебе по морде, так сделай выводы. И в конце концов, если бы ты тех своих кошечек не убил, то, может быть…

– Все равно, Пхунг! Мне лучше не жить… Я не должен жить…

– Это у тебя от усталости, дружище. Отдохни, а я посижу здесь.

– Мне тоже не уснуть… В этой душной яме хочется выть, а не спать.

На наши голоса пришел Говинд с картой заповедника.

– Вот посмотрите, крестиком помечены бывшие логова тигров – в каждой охотничьей зоне по крестику. Я уверен, что Желтый залег где-то там.

– Все обойти – это же какой труд? – сказал я. – Не потянем.

– Он же ранен, – сказал Джузеппе. – Значит, далеко не пойдет.

– Верно, – согласился Говинд, – и выберет что-нибудь по своему вкусу. А он любит горы, чистый воздух. Эта парилка не для него.

Мы склонились над картой и выбрали симпатичное логово, в котором каждый из нас залег бы с удовольствием.

Когда на костре уже догорал хомут Джузеппе, пришел монах. Ему тоже не спалось.

– Тэу нас не тронут, – огорошил он всех. Лицо его было страдальчески-серьезно. И вдруг увидел в костре догорающий кусок доски с выемкой для шеи. – Это что?