Нашествие Даньчжинов - Маципуло Эдуард - Страница 10

За несколько дней я побывал во многих домах чхубанга и поселка за его стенами, познакомился со многими людьми. Их духовные ценности были просты и понятны, что позволило мне установить, конечно, приблизительно, их тип мышления: конкретика на рубеже мифологии и традиции. То есть, древний мир и средневековье, слитые воедино. В них было много симпатичного: гордость, честность, чувстве собственного достоинства, незлобивость, повсеместное знание нравоучительных текстов, даже очень заковыристых, умеренность в еде и в удовольствиях, терпимость к чужим религиям… Когда-то, в далекие эпохи, даньчжины выбрались из моря невежества, фанатизма, нескончаемых войн и с тех пор всеми силами избегают суеты и нервотрепки большого мира.

И даже то, что я «преступник», таскаю на себе тяжеленный хомут, не умаляло их великих достоинств в моих глазах. Ведь это наказание – вовсе не месть за преступление, а наивная и в общем-то гуманная мера моего спасения. Они действовали из благих побуждений, и это было главное. Ведь от меня «убежала душа», и я стал тэураном, ходячим мертвецом. Где видано, чтобы страшных «мертвецов», носителей зла, опасных для общества, не расстреливали, не сажали в тюрьмы, а давали бы им возможность стать нормальными? Правда, их понимание психической нормы было устрашающе оригинальным, но всех глубин этой оригинальности я еще не знал и разгуливал по крепости и поселку с чувством удивления и тихой радости. Я мог остаться на ночь в любом доме (если меня пригласят, конечно), я мог заговорить с любым человеком, мог заказать или приготовить для себя необходимую еду. Я мог устанавливать распорядок дня и ночи по своим биологическим возможностям – а это редкостное в наш век благо. И хомут. Я начал постигать глубочайший смысл этих древних конструкций. Хомут на каждом шагу, при каждом движении или жесте давал знать о себе, как бы подчеркивая парадокс моего положения – преступник, и в то же время на свободе. А боль, причиняемая колодкой, представлялась мне теперь каким-то непостижимым для моего разума очищением. Я вдруг понял тех людей, которые добровольно подвергали себя физической боли. На мне рабская, по существу, колодка, а я готов плясать от радости! Должно быть, какая-то, тайная сила включает на полную мощь мои чувства и тушит разум. Ясно! Это лишь начало. Потом что-то должно грянуть.

Я встретил Духовного Палача на малолюдной улице. Старичок сиял чистотой и благодушием. Он чуть ли не застенчиво улыбнулся мне и спросил:

– Как самочувствие, Пхунг?

У меня накопилось много вопросов к нему и к прочим совершенным, но было бы некультурно, с их точки зрения, говорить прямо здесь, под полуденным солнцем.

– Благоухание ваших мыслей и слов исцеляет, – ответил я заученной фразой, и Духовный Палач повел меня в храм.

Оказывается, у них был небольшой вычислительный центр, который вдруг вышел из строя. И, что интересно, не первый раз.

Молодой монах-программист со сдержанной любезностью давал объяснения:

– Полгода назад приезжал представитель фирмы, поставляющей большие компьютеры. Он сказал, что Машина вышла из строя не по вине фирмы, и отказался возмещать убытки. Совершенные старцы решили купить другой компьютер, более надежный – «ведь у монастыря большое хозяйство и очень большие культурные связи. Все это нуждается в обработке, сохранении и так далее…»

Я думал, что для такого случая с меня снимут хомут. Ничего подобного. Скорее монахи в монастыре скончаются разом, чем допустят такое. Мне на доску, к самому лицу, подносили съемные платы и блоки. А когда нужно было заглянуть в труднодоступные места, меня поднимали сильные руки монахов и засовывали головой туда, куда было нужно.

Очень странная неисправность обнаружилась. Внутренности большого роскошного компьютера спеклись в слоеный невообразимый пирог. Я недоумевал.

– Диверсия? Может, какой-нибудь сумасшедший засунул сюда термитную шашку? Или кто-то вместо фонарика посветил боевым лазером?

Мне объяснили: диверсии исключаются, никто из посторонних не мог проникнуть в монастырский вычислительный центр.

– Но такое случалось по крайней мере дважды?

Монах-программист смотрел на меня с легкой неприязнью: ведь все рассказали, растолковали, чего переспрашивать?

Я посоветовал заменить вышедшие из строя узлы, а еще лучше – заменить компьютер полностью. По спокойному виду обоих монахов я заключил: или они причастны к поломке компьютера, или у них есть еще один компьютер. Я подошел к программирующему устройству и определил, что оно совсем недавно было в работе. А возраст «слоеного пирога» – почти полгода. Выходит, есть третий компьютер, притом со всем полагающимся набором блоков. Так чего же они темнят? Впрочем, я не спрашивал о третьем вычислительном центре. Но меня интересовало, что же они обрабатывают в обстановке повышенной секретности?

Потом Духовный Палач пригласил меня в свою келью. И в самом деле келья – каменный мешок с крохотной отдушиной, правда, пол был застлан толстыми войлочными коврами, а в стену встроен кондиционер. И еще, возле свернутой немудреной постели – отключенный электрокамин с ободранной пластмассовой облицовкой.

– Тоже не работает? – я кивком показал на камин.

– Работает, – улыбнулся старичок.

Мы сели на кошму. Храмовый служка-монах принес чай и фрукты. И началось… Сначала мы говорили о ступенях нравственного совершенства, которые мне необходимо пройти, чтобы приблизить душу к телу. Вообще-то ступеней восемь, но мне достаточно было прочно освоить четыре. Молодцы даньчжинские монахи, даже тут их требования умеренны и разумны – всего-то четыре ступени! А ведь вполне могли потребовать максимум.

– Все ли ты понял, Пхунг? – спросил старичок, притрагиваясь коричнево-синими губами к ослепительному фарфору чашечки с горячим чаем.

– Понял, уважаемый наставник. Первая ступень – праведные взгляды. Вторая – праведные устремления. Третья – праведная речь. Четвертая – праведное поведение…

– А теперь я расскажу тебе о первой ступени, к которой ты еще не притронулся ни мыслью, ни чувством… – Его забавное личико стало торжественным. – Праведные взгляды состоят из четырех благородных истин. Это основа человеческой жизни. Слушай, о Пхунг, первую святую истину! Жизнь есть страдание!

Он замолчал. Я подумал и согласился.

– Очень мудро сказано. Мне и раньше приходило в голову: счастье – всего какой-то миг, все остальное – долгая и муторная дорога к нему.

– Вторая священная истина, о Пхунг, – нараспев и еще более торжественно произнес старичок, забыв, конечно, о чае, – страдание – результат неудовлетворенных желаний!

– Разумеется! – пробормотал я.

– Третья священная… – запел почти на пределе своих возможностей старичок. – Отрешенность от жизни… освобождает от страданий!..

«Тоже верно, – подумал я. – Вообще, у них хорошо с логикой. Ведь покойник не страдает, потому что у него – никаких желаний».

– Четвертая… – сказал старичок нормальным голосом, должно быть, не рассчитав свои интонационные возможности. – Познание этих священных истин и следование по пути, указанному богами, вырвет человека из вечного круговорота бытия, и он в новом своем рождении превратится в высшее, чистое, совершенное существо…

Старичок вытер ладошкой пот с пергаментного морщинистого лобика, улыбнулся и налил в свою чашку свежего чая.

– О учитель, я все сразу должен постигать? – спросил я смиренно. – Или – по очереди ступая на каждую ступень?

– Как можешь, Пхунг.

– Я попробую все сразу, учитель. Но растолкуйте мне правила праведного поведения.

Он удовлетворенно кивнул.

– Нельзя убивать, нельзя воровать, нельзя говорить не правду, нельзя употреблять опьяняющие напитки, нельзя употреблять одурманивающие средства. Все дань-чжины постигают это с рождения.

– Не зная вашей религии, учитель, я почти все это уже соблюдал. Как такое понять?

– Божественные силы почему *то тебе помогали, Пхунг…

Мы подробно обсудили суть всех четырех ступеней совершенства. Я окончательно убедился, что их требования не представляют для меня трудности.