Крымский излом (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 35

Танки, по зимнему заляпанные полустершейся известью, были мне тоже не знакомы. Но, из под белых пятен проглядывал не проклятый танкгрей, а привычный советский 4БО. Среди "пятнистых" были и черные бушлаты военных моряков. И оружие у них более привычное: СВТ, ППД, немецкие МП-40. Но видно было, что с "пятнистыми" они запросто, обмениваются куревом, пересмеиваются о чем то о своем. На женщин смотрят с какой-то жалостью и сочувствием.

Я и мои подруги по несчастью, конечно, не верили немецкой пропаганде, будто нас, как изменников Родины, расстреляет НКВД, но все же, а вдруг...

У одного из танков, совещались два морских командира и пятеро "пятнистых". Обрывок фразы, долетевший оттуда вместе с ветром. - Товарищ генерал-лейтенант... - заставил всех дернуться. Пожилая санитарка, баба Маша, не иначе, как чудом дотянувшая до освобождения, душа и мать барака, с трудом доковыляла до группы морячков в черных бушлатах, - а кто енто, сынки?

- Осназ РГК, мамаша! - Ответил коренастый тоже немолодой старшина, отбросив в сторону цигарку. - Правильные бойцы, немцев душат, как удав кроликов...

И почти тут же раздался голос командира моряков. - Старшина Еременко, нас оставляют для защиты лагеря. Возьми бойцов, пораздевай дохлых фрицев и полицаев. Им уже все равно, а женщины мерзнут.

Тем временем "пятнистые", торопливо побросав курево, порысили к танкам. Взревели на повышенных оборотах моторы. Пятясь задним ходом, с запрыгнувшими на броню бойцами, танки стали выбираться из лагеря.

- Оставляют, - вздохнул старшина, - запомните хлопцы мудрую мысль: как сказал товарищ Рагуленко, хоть всех фрицев и не убьешь, но к этому надо стремиться. Но, увы, сегодня не наш день. Будем няньками при женском поле. Хлопцы, - крикнул он своим подчиненным, - слыхали, что лейтенант сказал? - А ну, бегом марш!

Когда оставшиеся в лагере моряки направились к бараку охраны, старшина повернулся к женщинам. - Вы, дамочки, главное ничего не бойтесь...

Сзади подошел лейтенант. - А ты что тут делаешь, Еременко? Я же ясно сказал - возьми бойцов... Да и поищи там в развалинах, что-нибудь съедобное, что-то эти гады ведь жрали. Надо хотя бы раз по человечески накормить женщин перед эвакуацией.

- Так точно, товарищ лейтенант, - козырнул старшина, - приказ понятен, разрешите идти?

- Иди, старшина, - лейтенант посмотрел на столпившихся перед ним женщин, и представился, - Петр Борисов, разведотдел штаба Черноморского флота, лейтенант. Бояться, действительно, не надо. Скоро придут машины, и вы поедете в Евпаторию, в госпиталь. Там особист конечно поспрошает, это само собой, но если совесть чиста, то и вам ничего не грозит...

- Товарищ лейтенант, - я сделала шаг вперед, - военврач 3-го ранга Лапина. Нельзя нас сейчас кормить "по-человечески". Хоть и хочется, но нельзя. Нам сейчас есть понемногу надо, и лучше всего жидкое, а иначе так можно и умереть.

- Понятно! - Лейтенант озадаченно сдвинул на затылок шапку со звездочкой, - спасибо, товарищ военврач 3-го ранга, просветили. - И тут мы увидели, что это обыкновенный, пусть и опаленный войной двадцатичетырехлетний мальчишка с проседью на висках.

Уже позже, когда всех нас накормили горячим жидким бульоном, сваренным из немецких консервов, когда невиданный винтокрылый автожир привез в лагерь врачей, и почему-то кинооператоров, когда нас сажали в огромные тентованные грузовики неизвестной марки, наверное, американские, у меня вдруг шевельнулось предчувствие чего-то непонятного, что ожидало нас впереди. Обычная жизнь кончилась, началась неизвестность.

Тогда же и там же. Старший лейтенант разведотдела Черноморского флота Петр Борисов.

Лязгая гусеницами, последняя боевая машина пехоты скрылась за поворотом дороги. Вот, до нас уже перестал доноситься надсадный гул дизелей. Наступила тишина. Слышался только свист штормового ветра, да чей-то тихий плач. Мне говорили про зверства фашистов, а я не верил. Думал что это пропаганда. Не могут же люди быть хуже диких зверей. Ведь даже зверь не убивает бессмысленно. Оказывается, могут, только вопрос можно ли называть фашистов людьми.

Штабеля раздетых женских трупов сложенные за бараками говорят об обратном. Нелюди они. Там и есть самое настоящее место скорби. Это мы, мужчины виноваты, что не смогли остановить врага и защитить наших женщин. Но нечего стонать, ребята уже раздевают догола трупы охранявших лагерь эсэсовцев и полицаев. Надо составить список оставшихся в живых женщин.

Да, закончил, попросил их вернуться в бараки. Там хоть немного теплее. Девяносто пять человек осталось в живых - негусто. Примерно вдвое больше тел в штабелях за бараками. Еще пятеро было убито при обстреле бараков немецкими пулеметчиками с вышек. И тринадцать человек ранено, из них четверо тяжело. Подзываю к себе бойца с ранцевой рацией, - Антонов, ко мне! Эта рация по компактности, конечно, не идет ни в какое сравнение с обычными для осназа ручными рациями, но зато имеет куда больший радиус действия, и позволяет связаться и со штабом бригады в Симферополе и госпиталем в Евпатории. В придачу ко всему имеет форму плоского металлического ящика с двумя лямками и весит двенадцать килограмм.

Связываюсь со штабом бригады. Дежурный связист переключает меня на начальника штаба подполковника Ильина. Докладываю обстановку. Все сухо, точно, строго по делу. В ответ поступает сообщение о том, что к нам из Симферополя вышла колонна трофейных грузовиков, а с аэродрома Саки уже вылетел транспортный вертолет с врачами и журналистами. Наша задача оставаться на месте и обеспечить порядок и безопасность.

Командую своим бойцам, не задействованным в наблюдении за местностью, чтобы они оттащили с плаца тушки эсэсовцев и полицаев. Ворчат, но делают. Ведь транспортный вертолет вот-вот прилетит. Вот ведь придумали люди, никакого сравнения с У-2. Сесть может хоть прямо на голову, а перевозит четыре тонны груза или два отделения пехоты. Слышен рокот двигателя, его не спутаешь с самолетом. Кажется, вертушка летит к нам! Точно, из-за поворота ущелья выныривает эдакий серо-голубой бегемотик с размазанными кругами винтов над фюзеляжем. Ага, пилоты увидели лагерь, и теперь берут курс в нашем направлении.

Тогда же и там же. Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.

И чего мне только не доводилось делать в жизни, Буденновск и Беслан вроде обошлись без моего участия, В Кизляре был, но уже после бегства оттуда Радуева. Хотя то, что происходило там больше всего в нашем времени подходит под определение фашизм. А тут весь Крым - один большой Беслан. Нацизм - это людоедство, поставленное на индустриальную основу.

Не успели мы проводить в Москву Санаева и двух наших связистов, как на связь с Саками вышел полковник Бережной. И, конечно же, "обрадовал" меня новостью о моем назначении руководителем комиссии по установлению и расследованию фашистских злодеяний. Товарищ Василевский, который состоялся перед самым его отлетом в войска, добавил в название комиссии слова "чрезвычайная государственная" и, как представитель ИВС, выписал мне вызывающий почтение у потомков мандат. С такой бумагой уж тыловых начальников я мог вертеть в любой позе, лишь бы на пользу дела. Хорошо хоть в Керчь ехать не надо, на Багеровский ров смотреть, там наверняка уже наверное свои чекисты делом занимаются.

И вот первый вызов в женский лагерь военнопленных под Бахчисараем. Первый, потому что в Евпатории и Саках и без нас все запротоколировали. В лагере есть выжившие, поэтому в чрево вертолета бойцы из комендантской роты торопливо забрасывают стопки шерстяных одеял. Вылетаем в составе: ваш покорный слуга, съемочная группа телеканала "Звезда" - журналистка и оператор, доктор Сидельникова из состава госпиталя МЧС. На месте приказано привлечь к сотрудничеству старшего лейтенанта Борисова из местной разведки Черноморского флота.