В смертельном круге - Льювеллин Сэм - Страница 26

Через двадцать минут хода дорога раздвоилась. На правой развилке она переходила в песчаную тропу, которая вела в оливковую рощу, поросшую травой. Серо-зеленая листва олив шелестела под морским бризом. В конце рощи пожилой мужчина в соломенной шляпе и с загорелым морщинистым лицом что-то варил на небольшом костерке из палочек. Он был одет в бесформенные синие брюки и рубаху андалузского крестьянина. Я поднял руку. Он помахал в ответ. Потревоженная движением, из листвы вылетела пара сов, уселась на эвкалипте и начала издавать странные звуки, похожие на сигналы какого-то электронного прибора. Где-то поблизости залаяла собака. Я с сожалением повернул обратно из оливковой рощи и направился налево, к дому, обнесенному высокой белой стеной.

На белой штукатурке у входа цветной плиткой было выложено «Nuestro casa» — «Наш дом». Здесь же был домофон и решетка на двери, что явно не гармонировало с картинками: на цветных плитках были изображены веселые крестьяне с осликами. Я нажал кнопку и назвал свое имя.

— Входите, — сказал мне голос с южно-лондонским выговором. — Не толкайте двери, они автоматические.

Я ждал перед тяжелыми чугунными дверями. Зажужжал замок, потом раздался щелчок и створки, управляемые гидравлическим механизмом, подались внутрь. Двери, какие бывают в подвалах банков.

Они с шипением открылись и с шипением закрылись. Я оказался в саду: герань, ирисы и вездесущие апельсиновые деревья. Передо мной шла дорожка, которая извивалась среди кущ олеандров. Над вершинами деревьев виднелись черепичные крыши и трубы, похожие на башенки. Под ногами был зеленый, хорошо политый дерн. Кто-то, как я догадывался, не сам Деке Келльнер, проводил немало времени за работой в саду. Но было похоже, будто им никто не пользовался. В воздухе стоял легкий запах дыма от костра из той оливковой рощи. В противоположность ей сад выглядел так же естественно, как витрина в универсальном магазине.

Я шагал под сенью апельсиновых деревьев, когда услышал внутри ограды странные звуки, напоминающие свистящее дыхание. Звуки были отвратительные, и у меня зашевелились волосы на голове.

Они приближались.

Я пошел быстрее по направлению к дому. Вечер становился прохладным, но меня снова прошибло потом. Спокойно, думал я, ведь ты приглашен на прием.

Из-за дома показался источник этого шума — пара доберман-пинчеров. Они были так уверены в себе, что даже не потрудились перейти на бег. Шли легкой трусцой, эти две барракуды с лапами, остановились, не доходя примерно пятнадцати футов, и разделились: одна под углом в сорок пять градусов справа от меня, другая под таким же углом — слева, так что я не мог сконцентрировать свое внимание на обеих сразу. Кто-то научил их этому.

Мое сердце часто забилось. Рука скользнула в карман в поисках ножа. Но я был не на «Альдебаране», на мне была праздничная одежда, и я не имел привычки ходить в гости с ножом в кармане.

Характер звука теперь изменился: из их глоток шло утробное урчание. Черные губы оттянулись назад, обнажив белые зубы. Я понял, что учащенное дыхание заменяет им лай. А это урчание заменяло злой рык. Где-то я читал, что собаки воспринимают взгляд в глаза как знак нападения. Поэтому упорно смотрел на куст ирисов между двумя этими тварями. Потом сделал шаг назад.

Урчание тут же усилилось. Я попытался сделать еще шаг назад, но не успел и шевельнуться, как собаки обнажили розовые десны и издали лай, похожий на скрежет, какой издает раздираемая стальная пластина. Я замер.

— Эй! — закричал я. — Кто-нибудь!

Ответом было молчание.

Белый фасад дома, увитый бугенвиллеями, был высоким, без единого окна. Только тяжелая темная дверь. Но не похоже, чтобы в таких местах двери оставляли незапертыми. Я слышал голоса в доме, слышал женский смех, похожий на бренчание пустой консервной банки, падающей по ступеням лестницы. И на этом мирном фоне вас хотят сожрать живьем — в каких-то шестидесяти футах от коктейль-вечеринки. Как посмотрят на это другие гости?

Так мы и стояли, доберманы и я, как три вершины невидимого треугольника.

Вдруг я услышал звук автомобильного мотора и открываемых ворот. Было слышно, как машина тронулась с места. Краем глаза я увидел зеленый автомобиль и осторожно помахал рукой, чтобы привлечь внимание водителя. Мотор сбавил обороты. Не оборачиваясь, я сказал:

— Будьте добры, откройте заднюю дверь.

Урчание собак почти заглушало шум мотора. Позади щелкнула открываемая дверца.

Я повернулся и побежал.

До автомобиля было только десять шагов. Первая собака догнала меня, когда я пробежал восемь из этих десяти. Я резко дернул рукой и почувствовал, что попал предплечьем в горло собаки, как раз туда, где пасть переходит в шею. Собака издала мерзкий кашляющий звук и свалилась на землю. Вторая увернулась от удара, а я сумел ввалиться в салон автомобиля и закрыть за собой дверь.

Но окно было открыто.

Доберман отошел на десять футов от дверцы. Какие-то доли секунды я смотрел прямо в желтые собачьи глаза, как сквозь ее череп. И тут собака прыгнула, оттолкнувшись лапами от окна, и ввалилась в машину.

Если есть что-нибудь на свете страшнее, чем оказаться в машине с доберман-пинчером, который хочет загрызть вас, так это только одно — оказаться в кабине машины с доберман-пинчером, который хочет убить вас. Собака упала на пол кабины. Я старался всеми силами удержать ее подольше в таком положении. Водитель — а это оказалась девушка — скомандовала, повернувшись ко мне:

— Задержите дыхание!

Потом послышалось резкое шипение, как от струи из аэрозольного баллончика. Собака издала приглушенный рык.

— Откройте дверь! — сказала девушка, сидевшая за рулем.

Я открыл, собака вылетела наружу и с визгом убежала. В машине стоял отвратительный запах, раздирающий горло и разъедающий глаза.

— Действует также хорошо и на людей, — пояснила девушка.

Я посмотрел на нее: короткая стрижка, маленький носик, темные брови. А она покрасилась. Когда я видел ее последний раз, у нее были совсем светлые волосы, а теперь они цвета верескового меда. Хелен Галлахер. Она улыбнулась мне, ее глаза тоже смеялись.

— Когда вы являетесь в дом Деке, надо приезжать на машине, — сказала она. — Все о'кей?

Первый доберман разорвал мне рукав рубашки, а второй содрал кожу на колене.

— Прекрасно. Какое счастье, что вы появились.

И при этом я только отчасти имел в виду свое избавление от собак.

— Я тоже счастлива и не могу видеть, как жрут хорошего человека.

Я опустился на сиденье и постарался перевести дух.

— Как доберманы производят эти ужасные звуки?

— Деке отучил их лаять. Молчаливый удар — удар наверняка.

Она проехала через вторые ворота и припарковалась рядом с группой «мерседесов» и «БМВ». Мне показалось, что Хелен слишком много знает об этом Деке.

— И еще одно, — добавила она. — Будет лучше, если мы сделаем вид, что незнакомы.

Она вышла из машины прежде, чем я успел ее спросить, зачем это надо, и мне оставалось только последовать за ней в дом.

На Хелен было черное платье, очень короткое и сшитое из материала, который плотно обтягивал ее грудь и бедра. На загорелых ногах — красные туфли на очень высоких каблуках. Потрясающе эффектна и немного загадочна. Что-то в ней было от проститутки, и это не добавляло ничего к тому, что я знал о Хелен Галлахер в Англии.

Но у меня не оставалось времени размышлять об этом, потому что она уверенно шагала за громадным плотным мужчиной в смокинге, и, поднявшись по ступеням, мы окунулись в шум голосов.

— Кто это? — спросил я, указывая на мужчину в смокинге.

— Джим Элмс. Все зовут его Джим Громила.

Мы вошли в зал, где собрались гости.

Деке Келльнер прошел к нам через толпу приглашенных. В белой мексиканской рубашке с открытым воротом и брюках с высокой талией, позволявших хозяину продемонстрировать красоту торса, как у боксера. На правой руке у него был вытатуирован кинжал, а в густой растительности на груди путались два золотых медальона и зуб акулы.