Тросовый талреп - Льювеллин Сэм - Страница 30

По садовой дорожке мы не спеша пробирались обратно к причалу. Поднялся легкий ветерок, стучавший фалами о мачты скрытых туманом судов.

— Выпьем? — спросил Проспер.

— Хочу лечь пораньше, — сказал я.

— Увидимся завтра, в каменоломне, — сказала Лизбет. — В любое удобное вам время.

Ее зубы сверкали в лунном свете.

— А потом ко мне домой, — сказал Проспер. — Там всего пять миль.

Я дошел до «Дельфина», аккуратно пристроил обеденный пиджак на вешалку в шкафу. Потом я натянул на себя синюю матросскую фуфайку, черные джинсы и, извиваясь, влез в резиновую шкуру костюма для ныряния. Я запихнул в водонепроницаемый мешочек пару туфель на резиновой подошве и нож, после чего выключил свет. И тихонько выбрался обратно в кокпит.

На мачтах судов, столпившихся в гавани, горели якорные огни, отражаясь в легкой зыби. Кое-где в каютах зажигались лампы, притененные занавесками. Обрывки мелодии Бетховена плыли над водой с яхты Проспера. Он называл это «соблазняющей музыкой». Я отправился на корму «Дельфина», спустился по купальной лесенке и погрузился в черную воду.

Костюм для ныряния держал меня на плаву. Я осторожно поплыл к берегу. Позади остался черный корпус «Астероида». Водоросли щеткой прошлись по моим голеням. А потом я выбрался из воды там, где стена парка отрезала перешеек от полуострова. На меня тотчас накинулась мошкара. Я вытащил из мешочка, прикрепленного к поясу, бутылочку репеллента «Джунгли» и намочил им волосы — пот сам разнесет это снадобье по моему лицу. Потом я с трудом выбрался из резиновой шкуры, обул свои туфли на мягкой подошве и начал продвигаться вдоль стены.

Берег круто поднимался, превращаясь в скалистый гребень. Обернувшись, я увидел, что нахожусь в сотне футов над якорной стоянкой. В открытом море огни маяка Хайскэйр мерцали у самого основания туч. Во рту у меня пересохло сильнее, чем следовало — ведь меня тут никто не мог увидеть. Нашарив опору для рук, я перетащился через гребень хребта.

Внизу лежал залив. Рыбную ферму освещали лучи голубоватых прожекторов. В этом голубом прямоугольнике был четко виден сарай. Я осторожно начал спускаться вниз, пробуя ногой почву на склоне, прежде чем сделать следующий шаг. Если бы я поломал себе здесь кости, мне было бы трудно объяснить это Дэвиду Лундгрену.

Скалы закончились, под ногами шуршали трава и вереск, склон становился все более пологим. Какая-то черная масса возникла между мною и прожекторами. Сарай. Моя рука полезла в сумку за фонариком. «Ты не какой-нибудь ночной взломщик, — сказал я себе, — ты собираешь справки во благо своего клиента». Это не сделало мой рот менее сухим и не смирило стук моего сердца.

В темном пространстве, за сараем, я включил фонарик и осветил стену, сложенную из бетонных блоков. Цемент между ними был разной толщины — это уж постарался Гольфстрим. Никаких окон в стене не было. Я двинулся по кругу, к противоположной стороне сарая.

Вот там оказалось три окна, узких и высоких, со стальными рамами, вроде тех, какие можно увидеть в общественной уборной. Через них пролезть невозможно. А хотелось бы. С этой стороны сарай вовсе не был освещен, тогда как на стену с дверью светили во всю мощь голубые прожектора, с рыбной фермы.

Я зажал зубами фонарик, подпрыгнул и ухватился за подоконник ближайшего окна. Кто бы ни построил это сооружение, он был профаном. Подоконники делают уклоном наружу, а не внутрь, чтобы при дожде вода не попадала в помещение. Но этот подоконник имел уклон внутрь, и это дало моим пальцам хороший захват. Бесконечное наматывание лебедок «Зеленого дельфина» сделало мышцы моих рук достаточно тренированными, чтобы подтянуться вверх. Мой подбородок оказался на одном уровне с подоконником, и фонарик у меня в зубах бросил свой луч сквозь грязные стекла окон.

Внутри оказалась масса предметов желтого цвета. А бочки в сарае Салливана как раз были желтыми. Но тут не было никаких бочек. Только пластиковые ящики для рыбы с черными надписями: «Рыбные фермы Дэнмерри — Уэстер-Росс». Ящики были сложены в штабеля по дюжинам. Я спрыгнул вниз и принялся растирать затекшие пальцы. А что же я собирался найти на рыбной ферме кроме ящиков для рыбы?

Но, как бывало говаривал Артур Сомерс после парочки рюмок традиционной мадеры, все хорошие адвокаты действуют методически. Даже если для этого нужно прокрадываться в темноте ночи по территории, являющейся частной собственностью других людей.

Я убрал фонарик и вытащил нож. Ничего не поделаешь, придется войти через парадный вход. Двойные двери были выкрашены черной краской. Прекрасный фон для злоумышленника, одетого во все черное. Если бы не проклятые прожектора! Я с радостью обнаружил, что засов привинчен винтами, а не болтами.

Мой нож мог при надобности служить отверткой. Винты легко вышли наружу. Засов отодвинулся со скрипом, и дверь распахнулась. Один шаг внутрь — и я включил фонарик. Пошатывающиеся штабеля ящиков, рыбная вонь и большая морозильная камера, жужжащая в углу. Стандартный сарай рыбака с одним и тем же хламом от Фарерских островов до Фолклендских.

Я неспешно пробирался между штабелями ящиков. Проходы тут были достаточно широки, чтобы могла проехать тачка. В дальнем конце сарая лежали старые деревянные ящики, пропитавшиеся за долгие годы рыбьей кровью. Кружок света наткнулся на что-то желтое и скользнул дальше. Затаив дыхание, я вернул его обратно.

Эта желтая штука была сорокапятигаллонной бочкой. Ее прикрывали словно бы небрежно сваленные в кучу деревянные ящики. Я оттащил ящики в сторону и увидел знакомые буквы и цифры, написанные на боку бочки черной краской по трафарету. Такую же точно надпись я видел ни фотографии, которую нашел на борту «Флоры», а также на диске Джокки и на палубе затопленного «Мини-Салливана».

Но бочку Эвана разорвало взрывом на кусочки. Бочка Джимми была распорота на части. А эта была целехонька. С крышкой наверху. Я сунул нож под край крышки и стал действовать им как рычагом. Крышка отлетела, издав легкий звон. «Очень плотно была пригнана», — подумал я и услышал другой звук. Мое сердце заколотилось. Я обернулся. И тут что-то похожее на летающую кувалду ударило меня в правый глаз. Мои колени подогнулись, я упал и почувствовал у себя под щекой что-то металлическое. Внезапно кто-то навел огнемет внутрь моего горла и спустил курок. Сразу стало нечем дышать. По лицу у меня что-то текло, но я не знал, кровь это или слезы. Все мое существо было сконцентрировано на огненном взрыве в моем горле, и я пытался схватить хотя бы глоток воздуха.

Вокруг меня что-то тяжело сотряслось. Я почувствовал, что соскальзываю с бочки на пол. Моя голова со стуком ударилась о бетон. А дыхание никак не возвращалось. Еще одно внутреннее сотрясение. «Сапогом», — подумал я той крохотной частью своего сознания, которая еще работала. Меня волокли, но я не мог видеть куда, кажется, к свету...

Я слышал какое-то мычание, ощущал какой-то подъем вверх. А потом лицом вниз и с разинутым ртом я с размаху врезался в ледяную воду. Мир вокруг стал черным, как чернила, но вода погасила огонь в горле. Моя голова вынырнула на поверхность, и я смог, задыхаясь, глотнуть немного воздуха. Прожектора все еще были включены. На фоне их голубого сияния стоял какой-то мужчина. И что-то было в его руках, что-то длинное и тонкое, и оно обрушилось на меня. Боль взорвалась в плече. «Кол, — подумал я. — Он схватил какой-то кол».

Я поплыл прочь, удушливо ловя воздух. Со всех сторон светили прожектора. «Ты на рыбной ферме, — сказал я себе. — Просто замечательно...»

Он бежал вокруг садка. Кол опустился снова. Я откатился, отыскивая ногами дно. Но там не было никакого дна — только толчея скользкой рыбы. Я поплыл в дальний угол садка. Но он добрался туда раньше меня, этот черный силуэт на фоне прожекторов. На этот раз он использовал кол как гарпун. Острие продырявило мне фуфайку и застряло. Мужчина давил на свой конец, я рванулся вниз и сумел ухватиться за кол. Фуфайка треснула поперек, и я оказался свободен. — «Он хочет нанести мне повреждение, — думал я. — Он хочет нанести мне очень серьезное повреждение». Я вынырнул за глотком воздуха.