Тросовый талреп - Льювеллин Сэм - Страница 18

— Ах да! — сказал Лундгрен. — От нее ушел муж, я что-то об этом слышал. А вы ведь модный адвокат по разводам.

— Я и другой работой тоже занимаюсь.

Губы с сигаретой сложились в улыбку.

— Жаль, что Дональд Стюарт уехал отдыхать, — сказал я. — Мне кое о чем хотелось бы его спросить.

Он запрокинул свое круглое загорелое лицо к небу и разразился высоким, тоненьким смехом.

— Ему очень надо было отдохнуть.

Я понял, что в утреннем раунде игры, которую ведет со мной Лундгрен, это было все, что я мог получить.

Проспер уже стоял рядом.

— А чего ради мы ввязываемся в эту гонку? — спросил он.

— Только чтобы ею насладиться, — ответил я.

Глаза Проспера были хитроватыми, и ухмылка гуляла по его лицу от уха до уха, Я знал, что это означало.

— Скучно, — произнес он. — Как насчет небольшого пари?

— О! — сказал Лундгрен. — Теперь вы предлагаете.

Я ничего не говорил. У меня было множество пари с Проспером. Если вы играете в азартную игру с одним и тем же партнером и если вы действуете благоразумно, то по истечении года вы более или менее сводите концы с концами. Однако Лундгрен имел в виду иные вещи.

— Создаем общий фонд, — предложил он. — Победитель получает все. Сколько в банке?

— Пять тысяч, — сказал Проспер.

— От каждою, — сказал Лундгрен.

Я открыл было рот, чтобы сказать им, что на мое участие тут рассчитывать не стоит. Лундгрен взглянул на меня и лукаво ухмыльнулся.

— Если меня побьет эта ваша посудина, — сказал он, — то вам с Чарли Эгаттером может повезти с выпуском вашей продукции.

«Брось ты это», — сказал я себе. Пять тысяч фунтов — это три месяца для Ви, а Лундгрен, по всей вероятности, тратит столько на сигареты. Однако у причала стоял гладенький и беспощадный «Зеленый дельфин». «Не стоит думать о здравом смысле, — услышал я чей-то голос. — Просто доверься».

— Отлично, — сказал я. — Давайте попробуем.

Улыбка Лундгрена не изменилась. Проспер засмеялся и похлопал меня по плечу:

— Хороший мальчик.

— Что ж, — поднялся Лундгрен, — я полагаю, мне надо пойти и проконтролировать свой экипаж.

Проспер внимательно наблюдал, как уходит Лундгрен.

— Крутой мужик, — сказал он. — Я знал одного парня на Антигуа. Он пытался помешать Лундгрену строить там пристани для яхт. Так этот парень разорился. Вот такие у Лундгрена приемчики.

— Понятно, — принял я к сведению.

— Он не любит проигрывать. Это очень распространенный недостаток, — заметил Проспер и искоса взглянул на меня. — Кстати, ты снова начал нырять, а?

Я почувствовал, как внутри у меня что-то дрогнуло.

— Нет. С чего ты это взял?

— Я разговаривал с Фионой. Она спросила, не был ли ты ныряльщиком. Я ответил, что когда-то был, но теперь уже нет. Что это все означает?

— Не знаю, — честно ответил я.

— У них есть виды на тебя, мальчик. Я уже тебе говорил. Ты можешь не сдержаться.

— Со мной все в порядке, — заявил я.

— Вот так и должно быть, — сказал Проспер. — Пять кусков этого стоят. Победить должен самый лучший. Если только здесь не окажется Уи Дэви.

Глава 10

Спустя пару часов посередине залива оставались только три яхты: «Бонфиш», «Дельфин» и «Астероид». Проспер стартовал вовремя. Его яхта была быстрой, но у него был небольшой гандикап. Я приготовил китайский чай и сандвичи с лангустами, поставил на стереомагнитофон «Стабат Матер» Перголези. Мы сидели и следили за часами, покачиваясь на якоре в сотне ярдов от длинного черного борта «Астероида».

Часы на цоколе штурвала показали 13.25. Лебедка «Астероида» затрещала, вытаскивая якорь. Она должна была стартовать спустя двадцать минут после нас. Я поставил грот и хлопнул по клавише гидравлического киля. Помпы загудели, опуская восьмифутовое стальное лезвие из его ниши.

— Ну! — торопила меня Фиона.

— До старта еще пять минут, — сказал я. — Лундгрен наблюдает за нами.

— Педераст он вонючий, этот Лундгрен! Эван бы сорвался раньше времени, а потом бы еще и спорил.

— Но я же не Эван.

Фиона улыбнулась. Ее улыбка, кажется, выражала радость по поводу того, что я не Эван. Я не рассказывал ей о нашем пари. Ощущение было таким, словно я находился на нижнем конце подъемного каната.

Я привел в порядок хронометр обратного счета времени. Потом подтянул грот и поставил кливер. Мягкий легкий ветерок создавал сильную зыбь. «Дельфин» накренился на несколько градусов, уверенно неся свой узкий бортик по небольшим волнам.

— Ноль, — сказала Фиона.

И мы помчались. В гонках с преследованием суда стартуют с интервалами, определенными рейтингом, который дастся участникам по системе гандикапа. Если тот, кто составляет гандикап, делает это правильно, то все суда должны прийти к финишной линии одновременно. В результате возникает этакая приятная форма гонки для тех, кто желает добраться до послефинишной попойки в пределах получаса друг от друга, но это, конечно, уменьшает волнение на старте.

К счастью у «Зеленого дельфина» достаточно длинные ноги, чтобы даже это сделать интересным. Ветер был северо-западный. Теснины залива, как сквозь трубу, гнали его прямо на нас, однако течение отлива быстро ослабевало, и нам пришлось дважды слегка изменять курс. Фиона изящно касалась штурвала, но твердо держала яхту по ветру — и все же недостаточно твердо, чтобы отделаться от ровного потока воздуха поверх парусов. Я видел, как расширяется горизонт, и непрестанно скашивал взгляд на морскую карту, прикрепленную к переборке с подветренной стороны верхушки рубки. До бакена Саус-Феррис десять миль на запад-юго-запад.

В южной точке залива виднелся Хорнгэйт в обрамлении длинного полумесяца высохших рифов. Из-за отлива рифы оказались на уровне поверхности воды, превращая водную рябь в пену. Огибать верхушки этих рифов — означало бы оставаться вдалеке от попутного ветра еще целую милю.

Плотная масса ветра прокатилась по воде к правому борту. Мачта «Дельфина» наклонилась, словно ее ударило, и звук, идущий от кильватера яхты, усилился от этакого кудахтанья до рева, а цифры на приборах подскочили до восьми узлов.

— Лундгрен стартовал, — сказала Фиона.

Я обернулся. Большой тендер как бы висел в воздухе, обрамленный каменными теснинами залива и прижимаемый к воде лучом солнечного света. Грязь сверкала на его якоре, висевшем под позолоченным орнаментом на носу. Порыв ветра ударил в ею кремовые паруса, и «Астероид» двинулся в открытое море. Я представил себе его длинное акулье днище, раздвигающее волны.

Потом нам пришлось призадуматься о других вещах. То и дело на нас налетал шквалистый ветер. На западе неслись с большой скоростью тучи, а косые солнечные лучи разбрасывали по синевато-серой воде беспорядочные зеленые и голубые пятна. Арднамеркен исчез за занавесом дождя. Тяжелый черно-голубой задник, на фоне которого белели треугольники парусов, быстро опускался к горизонту.

Нос нашей яхты приподнялся и шлепнулся о волну, подняв тучу брызг. Вода, играя искорками, покатилась по лицу Фионы. Ее розовый язычок высунулся, чтобы слизнуть соль. Я навел бинокль на своих соперников. Рядом с верхушкой Хорнгэйта легкие белые треугольнички парусов Проспера внезапно расширились — это он отвернул от ветра и ослабил паруса, чтобы подойти к бакену. Других я воспринимал как безымянные для меня белые треугольные значки. Красных парусов «Флоры» не было видно, но она и была на два часа впереди меня — возможно, милях в восьми при таком-то ветре, где-то там, под этим тяжелым занавесом дождя, маскирующим бегущие ввысь холмы Арднамеркена.

Теперь все, что нам оставалось делать, — это догонять. Я пошел посидеть на перилах, чтобы не пропустить важный ориентир — парочку скал, с которых надо не спускать глаз, чтобы не налететь на другие скалы. Фиона сказала:

— Эван, должно быть, прошел между ними.

— Между чем? — спросил я.

Она показала на точку в двухстах ярдах от левого борта, где у Хорнгэйта море грохотало и белело пеной.