Кровавый удар - Льювеллин Сэм - Страница 20

— Выпил банку пива.

— А она пила?

— Да.

Неллиган заметил:

— Вам следовало сообщить нам о ее местопребывании.

— Она доверяла мне, — ответил я. — Я хотел, чтобы она к вам пришла добровольно. Она бывшая наркоманка и не жаловала полицейских.

— Не такая уж бывшая, — вмешался сержант Кумз.

Я уставился на него. Он агрессивно смотрел на меня из-под кустистых бровей. Я сказал:

— О чем вы?

Неллиган увещевающе прокашлялся, погасил сигарету в блюдце.

— Она была наркоманкой.

— Два года назад, — возразил я. — Она завязала. Полностью.

Неллиган сказал:

— При вскрытии в ее крови обнаружили немного алкоголя. Но героина там было невпроворот.

В ушах у меня звенело, шестеренки в голове вдруг сделались резиновыми.

— Но вы об этом ничего не знаете. — Голос Кумза звучал жестко.

Его глаза напоминали две пустые половинки анисового семечка.

Неллигану явно не нравилась напористость Кумза.

— Нет, — сказал я.

Значит, я был на берегу, рылся в кучах старого железа за набережной, искал охранника, хотел пожаловаться, что у меня украли мотоцикл. Тем временем в конце пристани, в грязной каюте "Барбары Энн" кто-то делал это. Наверное, сначала ее оглушили. Потом перевязали ей руку, чтобы выступили вены. Она как-то мне показывала: серебристые шрамы, как косяк крошечных рыбешек, плывущих по белой коже ее предплечья. Потом игла, укол. Мэри на палубе, безжизненная, как кукла. Лампа раскачивается, тени мечутся. Запах парафина, пропитывающий диван. И наконец, языки грязного желтого пламени.

Я надеялся, что она так и не узнала обо всем этом.

Я обнаружил, что сжимаю голову обеими руками. Подняв глаза, я увидел вместо Неллигана и Кумза расплывчатые пятна.

Неллиган поднялся.

— Будет еще одно дознание. Мы примем ваше заявление позже. — Он помолчал и с легким смущением добавил: — Я всегда с удовольствием смотрел на вас по телевидению.

Я скривил лицо, надеясь, что получилось нечто похожее на улыбку. Их шаги затихли на трапе.

Я прижался лбом к прохладному красному дереву стола. Мне стало хуже. Я с трудом доплелся до носа яхты, и меня стошнило.

Тошнило меня долго. Я не очень представлял себе, как долго, потому что начал бредить. Кто-то настойчиво приносил мне суп. Этот "кто-то" был очень похож на ту женщину, Надю Вуорайнен. Но я не был уверен, что это она, потому что сомневался, существует ли она на самом деле. Единственное, в чем я был уверен, — это мой кошмар. Я лежал в иле лицом вниз, а кто-то наступил мне на затылок, так что я не мог дышать. А когда я хотел кричать, то не мог из-за ила. От такого кошмара было очень трудно очнуться.

Но в конце концов, может быть даже через пару дней, я все-таки очнулся.

В кают-компании. Иллюминатор был открыт. В него веял легкий бриз, пахнущий болотными травами. Кто-то поставил посреди стола, рядом со стопкой писем, вазу, полную красных роз. Рядом лежала записка, аккуратным почерком иностранки было написано: "Я ушла в магазин".

Снаружи слышался плеск воды, крики ребятишек, играющих в лодке. Лето в Бейсине. Но на борту "Лисицы" не было никакого лета.

Я достал судовой журнал "Лисицы". Там были адреса всех, кто когда-либо плавал на ней. Я нашел Кларк Мэри и позвонил по ливерпульскому номеру. Ответил женский голос.

— Миссис Кларк? — сказал я.

— Это Бет. Ее сестра. — Ирландский выговор, голос хриплый, как будто от слез. — Маргарет неважно себя чувствует.

— Да, — сказал я. — Ей, наверное, очень тяжело.

— Вы из полиции? — спросила она.

— Я друг Мэри.

Тон сразу изменился:

— Чертовы подонки! — Хрипота явно была вызвана не горем, а спиртным. — Похороны в четверг, если вам интересно.

Злоба, звучавшая в этом голосе, заставила меня до конца осознать происшедшее. Мэри больше нет. И это я виноват во всем. Еще бы двадцать минут, подумал я, и мне, может быть, не пришлось вести этот разговор по телефону. Я сказал:

— Как это ужасно.

Женщина на другом конце провода презрительно фыркнула.

Я продолжал:

— Простите, что беспокою вас в такое время. Но я ищу Дина Элиота. Ее друга.

— Не знаем таких, — сказала она. — Поищите под забором. — И повесила трубку.

Я отключил телефон. В кают-компании стояла зимняя стужа.

Бедная Мэри.

Я налил кофе в алюминиевую кружку и принялся за письма.

Первое, которое я вскрыл, было написано на толстой кремовой бумаге с изображением парусника "Молодежной компании", плывущего по синим волнам, а имена пайщиков занимали две строчки, отпечатанные на машинке после адреса.

"Дорогой Билл,

недавнее собрание пайщиков приняло решение, которое, боюсь, покажется Вам неприятным.

Вам, несомненно, известно, что определенные события, происшедшие с "Лисицей" за то время, что парусник арендовала "Молодежная компания", вызвали большую тревогу. Трагическая гибель эстонского моряка Леннарта Ребейна была, безусловно, несчастным случаем, а несчастных случаев не избежать, особенно в морском деле. Но необходимо прилагать все усилия, чтобы снизить их количество до минимума.

Одним из средств к достижению этого является соблюдение строгих норм безопасности и, разумеется, дисциплина. В невнимании к этому, считают пайщики, причина всех неудач. Более того, факты по известному Вам делу получили широкую огласку, что повредило доброму имени компании. Ваше присутствие на дознании послужит лишь поводом для дальнейшей огласки этих печальных событий.

Поэтому мы решили, что компания должна прервать аренду "Лисицы", согласно процедуре, предусмотренной нашим договором, начиная с даты написания настоящего письма".

Все это было подписано аккуратным моряцким росчерком Дикки.

Я перечитал письмо дважды. В нем не было ничего непонятного. А также ничего неожиданного. Но я вспомнил, как просияло лицо Мэри при мысли о том, что она может вернуться на борт. И еще я подумал о восьми ребятах, которые должны были через две недели поплыть в Финляндию. Дикки не удастся своевременно найти замену "Лисице". Так что ребятам придется торчать в раскаленных бетонных коробках, а они так хотели вырваться на волю.

Моя вина была не в том, что я возил на судне пьяных нарушителей закона. А в том, что я их возил перед носом министра и попал с ними в газеты. Доброе имя компании было в опасности, но это во-вторых. А во-первых, по мнению Дикки, опасность грозила рыцарскому званию самого Дикки.

Я налил себе еще кружку кофе. В кают-компанию спустилась Надя Вуорайнен с коробкой бакалеи в руках. Глаза у нее были не карие — скорее, янтарные. У них было неудобное свойство глядеть прямо в душу, как будто ты стеклянный. Она спросила:

— Вам лучше?

— Да, — ответил я.

Без рейсов "Молодежной компании" Билл Тиррелл так и оставался бы чудаком, помешанным на кораблях. Благодаря Кристоферу он превратится в корму без корабля.

— Как ваше расследование? — спросил я.

— Расследование?

— Ну да, гибели Леннарта Ребейна?

Надя пожала плечами.

— Прекрасно. — Она явно не сочла нужным ответить на мой вопрос.

— Вы очень добры, что остались поухаживать за мной, — сказал я.

Она улыбнулась. Улыбка у нее была на удивление теплой.

— Здесь лучше, чем в гостинице. Я раньше никогда не жила на яхте. — В глазах ее снова промелькнул восторг, который я заметил, когда она в первый раз спросила про кофе. Это была совершенно детская радость, при виде которой хотелось стиснуть Надю в объятиях. Ее было бы нетрудно обнять.

Спокойно, Тиррелл, подумал я. Вокруг этой дамы вьются вопросы, как мотыльки вокруг лампы.

— Что вы делали в Пауни?

— Собиралась увидеться с Мэри, — сказала она.

— И все в один вечер. Я иду к Мэри. Вы идете к Мэри. Кто-то еще идет к Мэри и убивает ее. — Я не сводил с нее глаз. Ни тени удивления. Она подслушивала у двери каюты, когда приходил инспектор Неллиган. — Многовато гостей для одного вечера. И странное совпадение.