Двенадцать подвигов Рабин Гута - Лютый Алексей - Страница 21

Я тоже не исключение и котов недолюбливаю. А не гоняю их по двору, во-первых, из-за того, что считаю любые контакты с презренной породой кошачьих ниже своего достоинства, а во-вторых, война из-за намордников кажется мне пережитком прошлого. Точно таким же, как сицилийская вендетта. Впрочем, сознаюсь. Иногда и мне хочется увидеть какого-нибудь зажравшегося котяру в полной собачьей экипировке – в наморднике, строгом ошейнике и на коротком поводке! Однако над людьми, если они не преступники, а тем более над человечьими самками подобные извращения считаю недопустимыми. Поэтому и попытался помочь дамочке освободиться. Но, увидев мои зубы, она начала так сильно дергаться и мычать, что я испугался, как бы наша старая знакомая не померла от страха и мне не достался бы труп, вместо благодарности за спасение. Пришлось плюнуть на эту бестолочь и отойти в сторону. Пусть Рабинович с ней разбирается. Ему не привыкать к подобного рода общению.

Сеня себя долго ждать не заставил. Увидев, что я треплю зубами шевелящееся тело, он завопил: «Фу!» и ускорил шаги. Я и без его команды уж от перепуганной девицы отцепился и отошел в сторону, чтобы на безопасном расстоянии посмотреть, как он будет эту фурию развязывать. Я уже примерно догадывался, какими словами она его приласкает за мое вмешательство, но действительность превзошла все ожидания.

– Негодяи! Подлецы! – завопила дамочка, вскакивая на ноги. – Вы же женщину покалечили. Справились пятеро здоровых лбов с горсткой несчастных и голодных оборванцев, а теперь стоите здесь и ухмыляетесь, словно подвиг великий совершили.

Рабинович, ожидавший благодарности и поцелуев от освобожденной жертвы разбойничьих репрессий, наткнувшись на такую встречу, попросту оторопел. Может быть, он и желал бы сейчас больше всего на свете стереть счастливую ухмылку со своего лица, но она прилипла к нему намертво. Перекосило моего Сеню, как от лимонной кислоты. А вот Жомова, пропустившего сцену в тиринфском трактире да к тому же привыкшего получать всяческие нагоняи от жены, смутить было трудно.

– Девушка, вы перестаньте тут на представителей власти орать, – категоричным тоном потребовал он. – А то сейчас свяжем вас обратно и оставим тут валяться.

– Давайте, вяжите! Творите несправедливость дальше, – завопила между тем девушка. – Вы ведь только и можете каждый спор в свою пользу физической силой аргументировать. А вы когда-нибудь задумывались, что случится с миром, если каждый в нем будет жить по собственным законам, не подчиняясь никакой высшей справедливости?

– Эк загнула, – усмехнулся омоновец. – Нам справедливость ни к чему. Ни высшая, ни низшая. У нас есть устав, есть закон. И как по нему полагается, так мы и поступаем.

– Вань, оставь ее, – Андрюша дернул Жомова за рукав. – Пусть бормочет, что хочет, а мы дальше своей дорогой пойдем.

– Конечно, сейчас вы пойдете, потому что, кроме меня, вас тут устыдить некому и призвать к ответу по справедливости вас никто не может, – возмутилась девица. – Но придет время, и я добьюсь, чтобы каждый ответил за подлые и бесчестные дела. И вы в том числе! – разгневанная фурия повернулась к нашим грекам. – А ты, Геракл, что делаешь в обществе этих подлецов, садистов и насильников? Стыдись, ибо позоришь ты имя отца своего.

После этой фразы девица круто развернулась и пошла прочь от лагеря, в ту сторону, куда убежали остатки разгромленной банды басмачей Зены. Несколько секунд в безмолвной тишине мы все смотрели ей вслед, совершенно не понимая, какая муха постоянно кусает эту девушку за разные интимные места, а затем Рабинович спросил:

– Геракл, а ты разве ее знаешь?

– Угу, – буркнул тот. – Это Немертея, дочь Нерея. Ее предков, титанов, мой папанька в тюрьму посадил, а она думает, что ему просто сфабрикованные факты подсунули. Вот с тех пор, вместо того чтобы в океане плавать да петь, ходит по свету, собирает всякие доказательства для помилования, а между делом все время лезет туда, куда не просят. Теперь папаньке на меня стуканет.

– Так он же пропал, – удивился Попов.

– Ничего. Она его все равно отыщет, – обреченно махнул рукой полубог.

– Тогда, может быть, нам с ней пойти? – почти без надежды в голосе предложил Андрюша.

– Не надо! Сами не маленькие, – рявкнул на него Жомов. – Нам это дело поручили, мы его и выполним. Причем без помощи всяких мымр нечесаных.

– Ну, не такая уж она и мымра, – начал было защищать Немертею Рабинович и, поймав на себе удивленно-ироничный взгляд друзей, смутился. – По крайней мере, прическа у нее вполне нормальная.

Услышав это, Попов с Жомовым разразились просто диким хохотом. Я тоже поначалу фыркнул, но затем вдруг осознал, что смеются они над моим хозяином, а тот, пожалуй, впервые на моем веку не находит, что ответить. Пришлось мне за Рабиновича заступаться. Рявкнул я на двух гогочущих идиотов, но они и бровью не повели. Пришлось Попова слегка цапнуть за ляжку. Он ойкнул, обиделся, но ржать перестал. А следом выдохся и Ванюша. Несколько секунд над поляной вновь висела гробовая тишина, но длилось это удовольствие недолго…

– Молодой человек, а вы не подскажете, это дом номер семь? – раздался позади Жомова вкрадчивый голосок. Это Зена подкралась к нему со спины и положила свою кувалдоподобную ручку Ване на плечо.

– Нет! – истерично рявкнул Жомов, подпрыгивая на месте. – И вообще, шла бы ты отсюда подальше, пока я тебя в участок не отвел.

– Ой-ой-ой! Напугал, начальник, – тоном бывалой уголовницы произнесла мужеподобная девица. – Давай, веди. А то я, наверно, что-нибудь в твоем участке не видела. – Зена развернулась и вихляющей походкой пошла прочь от лагеря, распевая во все горло местный блатной хит: «А на черной скамье, на скамье подсудимых…»

Атаманша разбойников вернулась на поле битвы и принялась приводить в чувство своих контуженных ментами подчиненных. Выглядели эти остатки разгромленного войска крайне убого, и мои спутники перестали обращать на них внимание, принявшись инспектировать брошенный лагерь. Мой Сеня, естественно, искал среди трофеев что-нибудь, что могло заменить ему утрату алмазов, Попов бросился к костру спасать кабанчика, а Ваня просто шатался по лагерю, проверяя на прочность все, что попадалось под руки. В итоге переломано было все, за исключением небольшой бронзовой статуэтки, которую Ваня просто расплющил о ближайший валун. Я больше наблюдал за друзьями, чем за остатками разбойничьей армии, но, когда бандиты под предводительством Зены принялись собирать оружие, разбросанное на поле боя, я предостерегающе зарычал. Сеня обернулся в сторону разбойников и рявкнул:

– А ну, хватит тут шастать! Марш все отсюда, чтобы я вас не видел и в кошмарных снах.

– А чего вы кричите-то? – раздался в ответ откуда-то из толпы плаксивый голос. – Вещи наши отдайте.

– Иди да забери, – добродушно усмехнулся Жомов, не обнаруживший среди пожитков разбойников абсолютно ничего интересного для себя.

Некоторое время в армии Зены было заметно нервное шевеление. Кого-то пихали локтями, кто-то толкался сам, а некоторые даже пинка получить успели и, пулей вылетев из строя, бочком стали приближаться к некогда своему лагерю, отбитому нами у них с боем. Мы сидели неподвижно, с одинаково кривыми улыбками наблюдая за приближением разбойников. Подойдя ближе, бандиты горестно вздохнули, глядя на огромную кучу хлама – все, что осталось от их имущества.

– Эх вы, варвары. А еще менты называетесь, – плаксиво пробормотал один из них.

– Ты мне языком потрепи еще. Сейчас я тебе его мигом на шее завяжу, а потом за этот же самый твой болтливый язык на дерево подвешу, – оскалился Жомов. – А ну-ка цыц все отсюда, пока у ваших чайников донышки не повышибало.

Ваня начал подниматься с места, угрожающе отстегивая от пояса дубинку. Два делегата по сбору утиля сначала попятились от него, а затем резко развернулись и помчались под крылышко своей атаманши. Та испепеляюще посмотрела в нашу сторону и, что-то пробормотав себе под нос, собрала остатки собственного воинства в строй и парадным шагом вывела их через служебную дверь… То есть я хотел сказать, по едва заметной в лесу тропинке.