Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер - Страница 11

На веранде она отыскала в груде святочного хлама корону Бидди и, торжественно возложив ее на голову Нийлу, поправила на нем, как новую шляпу, а потом обратилась к сияющим малышкам:

— Ну, мелюзга, говорите, кто это?

— Король! — завизжали они хором.

Вестл сделала ему низкий реверанс.

— Вы очень глупые, — сказала Бидди.

В объятом войной мире, где столько жен стали вдовами и столько детей никогда не видели своих отцов, Бидди гордилась тем, что у нее есть бесспорный и осязаемый папа.

— А хотела бы ты, чтобы я был взаправдашним королем? — спросил ее Нийл.

Бидди пришла в восторг.

— Ты, наверно, был бы очень хороший король, и тебя взяли бы сниматься в кино!

У Шерли был выходной вечер. Готовя с помощью Нийла ужин, Вестл размышляла вслух:

— Я все стараюсь вообразить тебя королем, но ничего не выходит. Слишком уж ясно, что ты — это именно ты: стопроцентный нормальный белый шотландско-английский американец со Среднего Запада — добрый протестант, деловой, преуспевающий, обожающий гольф и собственную жену. Ни за что не поверю, чтобы ты мог быть чем-то другим, хоть ты мне принеси свидетельство за подписью генерала Эйзенхауэра. Мальчик хочет быть королем и жить в роскошном дворце? Так вот, будешь королем в моем сердце.

— Может, и, кроме тебя, найдутся охотницы иметь меня королем в своем сердце?

— Ах так? Ну что ж, прекрасно. Будьте добры, ваше величество, нарежьте картошку ломтиками как можно тоньше!

Он так и не взялся бы за генеалогические изыскания, если бы отец два раза не напомнил ему: «Ну что, занимаешься нашими предками?» И как-то в субботу, когда Вестл после обеда забрала машину и укатила играть в бридж, он вдруг решил: «А почему не попробовать? Гольф и теннис больше не стяжают мне лавров, так хоть прослыву хорошим историком. Почему не попробовать?»

Он прошел в свой «кабинет» и уселся за стол — ученый муж, безраздельно посвятивший себя одной идее; цель его жизни ясна ему, и начало великим трудам положено, а за спиной у него в благоговейном молчании стоят Вестл, и Род Олдвик, и мистер Пратт, и тот профессор, что читал у них в университете историю Европы.

Одно только его смущало: вот он приступил к своему исследованию, а как, собственно, к этому приступают?

Медленно и задумчиво он обвел глазами комнату. Из всех его книг могли пригодиться разве что «История Англии для детей» Диккенса, «Всемирный альманах» да четырехтомная «Универсальная энциклопедия янки».

Он храбро раскрыл энциклопедию на статье «Екатерина Арагонская». Сведения о ней сводились к тому, что она была женою Генриха VIII, что у нее была дочь и не было сына и что пришлось пожертвовать Истинной Церковью, чтобы от нее отделаться.

«Ну, раз у нее не было сына, значит, ее сын не мог быть нашим предком. Нет, что-то не то».

«История Англии для детей» тоже не помогла ему.

Как же, черт возьми, берутся за эти самые исследования?

Вероятно, нужно для начала обратиться к какому-нибудь знающему человеку. Но к кому? В университете профессор истории никогда не выражал желания переписываться с теннисистами. Может, есть такой правительственный чиновник, который дает справки о том, как устанавливать исторические факты? И как фамилия этого автора, что так здорово знает историю и пишет большущие толстые книги — по пять долларов за том?

Как эти ученые докалываются до всяких подробностей о людях, которых уже давным-давно на свете нет? В университете он не питал особого уважения к преподавателям, он их побаивался и считал, что они только и думают о том, как бы поймать студентов, которые накануне пили пиво вместо того, чтобы заниматься.

«А пожалуй, работа у них не такая уж легкая. Ну как, например, они узнают, что хотел сказать Шекспир в такой-то строке, когда он, может быть, и писал-то ее вдребезги пьяный и сам бы не мог объяснить? Наверно, я, пока был студентом, много чего упустил. Придется теперь наверстывать».

К чести Нийла Кингсблада нужно сказать, что трудность задачи никогда не отпугивала его. Убедившись, что розыски его царственных предков потребуют усилий, он взялся за дело всерьез.

Он, прихрамывая, добежал до автобусной остановки, сошел у книжной лавки Риты Камбер и купил «Историю Англии» Тревельяна. В букинистическом отделе он увидел два сокровища, перед которыми не устоял, хоть и не думал, что они могут особенно ему пригодиться: мемуары леди Монтрессор «При дворе, в походах и в родовых усадьбах нашего прекрасного острова» — два тома в белых коленкоровых переплетах с геральдическим тиснением, богато иллюстрированные и почти даром — цена снижена с 22.50 до 4.67; и «Обзор документальных материалов о пожаловании ленными поместьями при Генрихе VIII» — диссертация д-ра философии Дж.Гумбольдта Спэра, цена при издании два с половиной доллара, теперь — пятнадцать центов.

Книги порядком оттянули ему руку, пока он тащил их к автобусу, и он растерянно думал: «Неужели я их когда-нибудь одолею?» Он переживал первые скорбные сомнения на своем академическом пути.

Еще он купил «Хоккей как искусство» Сэнди Гофа и эту книжку действительно прочел сначала до конца.

Узнав, что исследования начались, отец порылся в старых сундуках и дал Нийлу собственноручное письмо Дэниела Кингсблада, фермера и плотника, участника Гражданской войны, сына того самого Генри Арагона, которому пришлось уехать из Англии. Нийл так и впился в письмо.

Доктор Кеннет, нервно шевеля в воздухе пальцами, убеждал сына:

— Удивительное письмо, а? Так и видишь старого солдата, честное слово! Были же патриоты в то время! Никогда не роптали — все готовы были вытерпеть для спасения родины. Удивительное письмо! Какой-нибудь историк, наверно, дорого бы заплатил, чтобы посмотреть на это письмо, но я его даже издали никому не покажу, и ты смотри не показывай, если кто-нибудь пронюхает и будет просить. Ну, это тебя воодушевит, правда?

— Д-да, папа, конечно.

— Вот, а теперь у меня есть для тебя сюрприз. Я, кажется, знаю место, где имеется многое множество писем, и не только моего отца и старика Дэниела, а может, и самого Генри Арагона! Интересно, а? Моя кузина Эбби Кайферс, та, что в Милуоки замужем за торговцем скобяными изделиями, она всегда любила собирать и хранить старые бумаги, и я уже ей написал. Ведь это для тебя просто клад, верно?

— Да, это замечательно, — промямлил Нийл. — Первоисточники. Они, кажется, нужнее всего для научных изысканий.

Кузина Эбби прислала письма Уильяма, Дэниела и Генри Арагона Кингсбладов, и Нийл набросился на них, как кот на валерьянку.

Он много чего узнал о ценах на пшеницу в 1852 году, о прожорливости свиней в 1876 году и о здоровье целой галереи Эмм, Абигайлей и Люси, но все это бросало удивительно мало света на вопрос о королевском происхождении. Даже в письмах Генри Арагона, написанных из Нью-Джерси между 1826 и 1857 годами, встретилась всего одна фраза, за которую можно было ухватиться: «Здешние жители все не могут решить, какой губернатор им больше подходит — дурак или мерзавец, и будь я королем этой скудоумной страны, я бы их всех велел повесить».