Осколки (Трилогия) - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 63

— Нет, не беспокойтесь обо мне, господин. Простите, что помешала вам.

— Помешала? Нисколько. Я ничем особенным и не был занят… Просто шел по улице. Ты здесь живешь?

— Да, господин. В соседнем квартале.

— Это уже совсем недалеко от городской стены?

Она кивнула, слегка покраснев: очевидно, стыдилась, что ее дом находится в одной из самых бедных частей города. Я взглянул на хрупкие запястья и тонкие щиколотки, отметив, что девочку немного пошатывает. Может быть, больна? Нет, скорее перегрелась на солнце: с такими темным волосами немудрено заработать солнечный удар.

— Давай, я провожу тебя.

— Что вы, господин, не надо!

— Не бойся и не называй меня «господином». У тебя голова закружилась, верно? Поэтому ты и столкнулась со мной. И хотя никто из нас в столкновении не виноват, я считаю себя обязанным привести тебя домой. Чтобы ты не налетела на кого-нибудь менее отходчивого. Согласна?

Протягиваю девочке ладонь. Малышка робеет, но все-таки вкладывает в нее свои пальчики. Горячая какая! Нет, ребенку совершенно точно нужно домой, в тень, выпить немного холодной воды.

— Ну, показывай дорогу! И… как тебя зовут?

— Юлеми.

— Какое красивое имя!

— Юли, зачем ты вышла из дома?

Невысокий, поджарый, как гончая, юноша бросился к нам и стиснул узкие плечики девочки пальцами, казалось, состоящими из одних только косточек.

— Я… мне было грустно одной, — голубые глаза виновато смотрели под ноги, на утоптанную землю, из которой пробилась было на волю трава, но встретив небывалый зной, скорбно поникла, словно желала вернуться обратно.

— Я же просил тебя оставаться здесь, пока меня нет! Тебе могло стать плохо.

— Собственно говоря, и стало, — заметил я.

Юноша сухо опустил подбородок, обозначая поклон.

— Я благодарен господину за заботу о моей сестре, но мне нечем…

— Заплатить? Разве кто-то говорил о деньгах?

Обветренные губы дрогнули:

— Вы потратили свое время, провожая Юли домой, и вправе…

— Требовать за это платы. Верно. Но веришь или нет, больше всего я не люблю что-либо требовать… Зато хочу попросить.

— Попросить?

Глаза, такие же голубые, как и у сестры, только чуть потусклее, удивленно расширились.

— Ну да. Вы ведь одни живете в этом доме?

— Да, но… Я не стану его продавать!

— А как насчет того, чтобы сдать комнаты постояльцам? Много заплатить не смогу, но они все равно пустуют, так что ты ничего не потеряешь. Мебель обещаю не ломать!

— Я… Мы бедные люди: благородным господам не к лицу жить с нами под одной крышей, — твердо заявил юноша.

— Хорошо, если уж назначил меня «господином», позволь мне самому решать, что к лицу, а что нет. Четыре стены есть, крыша есть. Много ли еще надо? Да и за девочкой присмотрим, если понадобится. Тебя, похоже, целыми днями в доме не бывает?

— Да, но…

— Почему ты не согласишься, Руми? — Дернула брата за рубаху малышка. — Он хороший.

— Ты совсем его не знаешь!

— Я же вижу, — просто ответила девочка, и юноша осекся.

— Ладно. Можете жить здесь. Надолго?

— Нам нужно дождаться одного корабля, и сразу уедем.

— И много вас?

— Четверо. Не считая лошади…

Юноша по имени Румен молчал всю дорогу до места, где меня ждали мои спутники, и обратно. Сначала дулся и робел, не зная, о чем и как со мной можно разговаривать, а потом не решался открыть рот в присутствии четырех взрослых мужчин. Как выяснилось, даже Хок без труда выходил ему старшим братом, потому что Руми едва-едва отпраздновал четырнадцатилетие и выглядел старше своих лет по довольно печальной причине. Из-за тяжелой работы.

Родители Румена и Юлеми умерли несколько лет назад, оставив детям дом на городской окраине, старую лошадь и будущее, до которого, впрочем, еще надо было дожить. Девочка в силу совсем юного возраста — восемь лет — и слабого здоровья (а кто будет большим и сильным, если плохо питается?) работать не могла, поэтому все труды по содержанию дома и семьи легли на плечи брата. Теплые места в порту были давным-давно поделены и расписаны на поколения вперед, так что Руми не оставалось ничего, кроме каменоломен. Конечно, пустить в карьер такого мальца никто бы не позволил, поэтому юноша только грузил вытесанные каменные блоки на подводу и доставлял к причалам, где опять-таки сам занимался и разгрузкой. Работа на воздухе, да еще связанная с большими нагрузками на растущий организм, не замедлила сказаться: при всей сухости тела костяк у парня раздался вширь и обещал взрослому Румену хорошую стать. Если, конечно, подкармливать мышцы, а с этим дела обстояли неважно: зимой денег на еду хватало, но весной, когда стало невозможно пить городскую воду, Юли приболела. Брат строго-настрого запретил ей выходить из дома, выкраивал минутки, чтобы съездить к источнику, и потратил большую часть сбережений на походы к лекарям, которые только разводили руками. Девочка продолжала угасать, Руми был в полном отчаянии, а тут еще и мы, как снег на голову… Впрочем, от нас пользы было больше.

Вот когда я порадовался, что мои приказания исполняются беспрекословно (ворчание Мэтта, вздохи Хока и терпеливое молчание Бэра в расчет не принималось)! Единовластно было решено: оказать хозяину приютившего нас дома посильную помощь. То бишь, отрядить по меньшей мере двоих из нас с лошадью и телегой на перевозку лимируда. Много-немного, а прибавка к заработку будет. Разумеется, выбор пал на Хока и Бэра, потому что маг сразу и весьма категорично предупредил: таскать тяжести — не его призвание. Я, как командующий, тоже избавил себя от трудовых тягот, но совсем по другой причине, хоть и не менее эгоистичной: мне требовалось свободное время для книги. Да, той самой, которой меня снабдил в дорогу Ксо. А для ознакомления с ее содержанием нужно было остаться одному и в относительном покое, чего невозможно добиться в присутствии трех парней, только и ожидающих, что твоего очередного повеления. Но чтобы смягчить возможную обиду, я вызвался съездить за водой к источнику, снабжающему сейчас город. Руми отправился в качестве провожатого, а Мэтт, видимо, все же чувствуя некоторую неловкость, вызвался помогать сам.

— Это здесь.

В холмах. В стороне от дороги, в одночасье превратившейся из заброшенной в проезжую. В глубине поляны, вытоптанной ногами и копытами. Отвесный склон, по которому в каменную чашу стекает струя воды.

— Она переполняется? — Спрашивает Мэтт, оценивая силу и скорость потока.

— Ни разу не видел, — сконфуженно признается Руми. — А должна?

— Не обязательно, — следует моя реплика. — Если в дне имеются трещины, их достаточно, чтобы вода успевала уйти, а не переливалась через край.

Брат Юлеми спрыгнул с телеги, подошел к источнику, зачерпнул немного воды ладонью и с наслаждением выпил.

— Попробуйте! Сладкая, как мед!

Маг сморщился.

— Без меня, пожалуйста.

— Брезгуешь?

— С детства не терплю сладкое, — он презрительно фыркнул, отворачиваясь и делая вид, что занят стаскиванием с телеги вороха кожаных мехов.

Я к сладостям отвращения никогда не испытывал и с готовностью склонился над нерукотворной чашей, опуская в воду пальцы правой руки.

Бр-р-р-р-р! Холодная. Будто с ледника течет. Хотя, по нынешней жаре лучше не придумаешь. Я сделал глоток и… Выплюнул все обратно. На траву. Да уж, мед. Приторный настолько, что у меня свело зубы и челюсти разом, а в горле встал комок. Мэтт ехидно подытожил:

— Смотрю, и тебе местная водичка не по вкусу пришлась.

— Пожалуй. Хотя, если из городских колодцев вообще пить невозможно, придется терпеть эту.

— Наверное, вы к такой холодной не привыкли, — поспешно предложил свою версию событий Руми. — Вы подождите, пока чуть согреется: потом и попробуете.

Я попробовал, но впечатление оказалось еще хуже: сладость приобрела гнилостный привкус, живо напомнивший мне аромат подпорченного мяса. Что за напасть такая? Может, я заболел? Знаю, бывают такие болезни, во время которых самый лакомый кусочек проглотить невозможно, в лучшем случае он будет казаться пресным, как лепешка, испеченная в Неделю Очищения, а в худшем… Нет, о плохом думать не буду. Правда, должны еще присутствовать насморк и повышенная температура тела, а этих признаков недуга я у себя не нахожу. Списать все на усталость и раздражение, вызванное непредвиденной задержкой на пути? Или объяснить вкус воды теми рудами и каменными породами, через которые она пробила себе дорогу на свободу?