Мой знакомый медведь - Севастьянов Анатолий Александрович - Страница 32

Начал хлестать ливень. Ощущение было такое, будто нырнул в воду с открытыми глазами. Чтобы удержаться на ногах от ветра, на него приходилось почти ложиться. Идти дальше было некуда, да и назад идти тоже нельзя — ветер сбивал с ног.

Страшно было ставить палатку в конце узкой косы, с трех сторон окруженной рассвирепевшей водой. Пригибаясь против ветра, Витька искал какой-нибудь бугорок, который хоть немного защитил бы от бури. И ему повезло — он наткнулся на яму, в которую можно было втиснуть палатку.

И палатка и вещи — все было мокрым от ливня. Изо всех сил Витька натягивал веревки, но все равно палатка выгибалась как парус. Ветер отрывал от земли дно палатки и подбрасывал с пола спальный мешок. Все тяжелые вещи, начиная от ружья и кончая консервами, ветер разбрасывал по углам. Дно хлопало, будто вот-вот лопнет. А ведь палатка стояла в яме. Груз, который казался таким тяжелым за плечами, был слишком легким для ветра. Витька ножом выкопал из вулканического песка тяжелые камни. Затащил их в палатку, положил по углам и вдоль наветренной стены. Стало тесно, но дно прижалось к земле.

Земля гудела от ударов волн, и было удивительно, как держится эта узкая, длинная полоса земли, почему океан не разбил ее давным-давно такими вот ударами.

Недолго пролежал Витька в спальном мешке. Лопнула веревка, и палатка начала хлестать по лицу мокрым полотнищем. Витька высунулся, чтобы связать веревку, но даже в яме ветер перехватывал дыхание. Океан ревел.

Веревку Витька кое-как связал, но натянуть палатку так и не смог. Выглянул из ямы и обмер: через косу, по которой пришел, перехлестывали волны! Дальше уже не было косы. Океан соединился с лиманом, и Витька оказался на небольшом острове. И может быть, его тоже затопит вода, если будет прилив сильнее и не ослабнет ветер.

Вокруг было сумрачно оттого, что наступил вечер, и оттого, что небо закрывали рваные тучи.

Витька зажег в палатке свечу. Ее тут же задул ветер. Опять зажег, но ветер снова задул, хотя палатка была плотно закрыта. Даже мокрую ветер пронизывал ее насквозь.

Быстро стемнело. Витька лежал и думал, что делать. Ждать, что будет? Или что-то предпринять, не лежать сложа руки?

Но что он мог сделать со взбесившимся океаном? Волны грохотали сильнее, и вокруг в этом кромешном аду ничего уже не было видно.

Витька лежал в дрожащей палатке и думал, что первая же волна захлестнет яму и придется выскакивать из нее. А вторая или третья слизнет его в лиман, и тогда конец — течение вынесет под волны, а там не продержаться и нескольких минут.

И тут его осенило — есть выход! Он лихорадочно начал перебирать в темноте вещи, пока не нашел капроновую веревку. Как только вода попадет в яму, он выскочит из нее, заберется на триангуляционный знак, на эту трехметровую металлическую вышку, и привяжется к ней веревкой. «Найду ли только ее в темноте? Она где-то близко».

Уже совсем рядом послышался треск деревьев. Это вода добралась до бревен, которые валялись неподалеку, и сшибла их одно с другим. Как могли вода и ветер ломать полузамытые песком деревья, Витька не мог представить. Но он хорошо представлял, сколько в разбушевавшихся волнах болтается теперь деревьев. Ими был завален берег.

«Они перемолотят и меня и вышку, если только вода поднимется сюда», — со страхом подумал он и хотел высунуться из палатки — посмотреть, не разглядит ли в темноте белую пену. Может быть, узнает, близко ли вода. Но ветер ткнул его лицом в землю, и Витька опять убрался в палатку. Недаром «тайфун» в переводе с японского значит «ветер, который бьет».

«И шагу не сделать на таком ветру. Нечего и думать ни о какой вышке». Витька лежал ничком в палатке на дне ямы и ждал, что будет. Дарует судьба ему жизнь, или тут вот и кончатся все надежды. «Зачем было лезть сюда? Гераська же говорил: „В устье лиман не перейти“… И зачем все это? Если останусь жив, сразу назад, домой, только домой». В конце концов он уснул, измученный страхом и беспрерывным ревом ветра и волн…

Утром все, что было вечером и ночью, казалось страшным сном. Но усталость и мокрые нагромождения бревен поблизости от палатки говорили: это был не сон.

Океан отступил. Он уже не перехлестывал через косу, но все еще тупо, методично ударял и ударял в берег. Зеленоватая, похожая на пемзу, засохшая пена показывала границу, куда добиралась вода. Коса дымилась, как после пожара: сохли пропитанные водой песок и трава.

Витька пошел обратно. Там, где вода перехлестывала через косу, трава перепуталась с водорослями. Океан выбросил такой ворох стального троса, что не каждый грузовик мог бы его увезти.

Когда кончилась коса, Витька повернул в обход лимана. Гераська говорил, что где-то между лиманом и озером русло Кроноцкой разбивалось на рукава. А нельзя ли эти рукава перейти вброд? О том, что ночью клялся вернуться в поселок, Витька старался не вспоминать.

Вокруг лимана тянулся болотистый берег. Но Витька без особого труда вышел по нему к руслу реки Кроноцкой. Дальше, до самых гор, простиралась сухая тундра.

Течение широкой реки было сильным, кое-где на поверхность выбивали круги. Поодаль от лимана Витька рискнул бы переправиться на плоту, но вдали от берега океана не из чего было сделать плот: на сухой тундре ни деревьев, ни бревен. Оставалось только надеяться перейти рукава вброд.

Впереди, чуть в стороне от речного берега, были разбросаны по тундре ржавые консервные банки. Витька бегом заторопился к ним. Раньше он терпеть не мог разбросанных банок, а тут радовался им, потому что это были хоть какие-то следы людей. «Может, там есть тропинка, и она приведет к броду», — надеялся он.

Но никакой тропинки не было… Не было и консервных банок. Это грибы-красноголовики торчали на сухой тундре.

…Не все протоки были одинаковыми по силе. Но та, по которой шло больше всего воды, заставила Витьку поколебаться: «Стоит пытаться переходить ее или, может, все-таки вернуться?»

Он зашел в воду. До этого всегда искал брод без поняги. Потом возвращался за ней. И получалось, что каждый раз он переходил реку трижды. Но эту реку, он чувствовал, трижды ему не перейти. Зашел в воду сразу с тяжелой понягой и ружьем за спиной.

Река неистовствовала. Вода стремительно проскакивала участок, который был мельче основного русла. По берегам болтались клочья дерна и хлопали по воде. Подмытый ивовый куст упал в реку, но корнями еще держался за берег. Вода причесала, пригладила его так, что все сучки ровненько вытянулись вдоль берега.

Трудно было устоять против течения даже на неглубоком месте. Витька хотел опереться на палку и чуть не упал — едва конец палки коснулся воды, поток отшвырнул ее в сторону. Да и воткнутая в дно, она гудела и тряслась под рукой, и он в конце концов бросил ее.

Течение намыло почти вдоль реки галечную гряду. Ее Витька и выбрал для брода. На поверхности не за что было зацепиться глазу. Милю неслись пружинистые потоки воды. Неслись так быстро, что глаз не успевал рассмотреть никаких деталей, как не успевает он ничего рассмотреть на железнодорожном полотне из окошка мчащегося поезда.

Едва не кружилась голова от этой стремительной воды, которая двумя мощными крыльями охватывала ноги. Витька медленно, шаг за шагом, подвигался вперед. Он боялся, как бы низ увязанных на поняге вещей не коснулся необузданной воды. Если это случится — вода сразу опрокинет его.

С обеих сторон галечной гряды темнела глубина, которую было заметно даже через клокочущую воду. От гидрогеологов он слышал, что у этой реки есть второе, подземное русло. Где-то часть воды уходит под землю, течет под рекой, а потом опять врывается в русло. Страшно было попасть в такой подземный провал. Да если и не было в этом месте никаких провалов, скорость воды такая, что могла разбить о камни. Нужно было с опаской делать каждый шаг. До другого берега оставалось не так много. Но впереди темнела глубокая промоина. Только в одном месте просвечивал песчаный нанос. Витька ступил на него и пошел, из последних сил преодолевая напор воды.