Размышления о псалмах - Льюис Клайв Стейплз - Страница 16

Я думаю, об этом нужно напомнить христианам. Мало кто чувствует в наше время, что в вечности пребывает прославленный Человек. Мы видим человека Христа лишь на земле, и то от Рождества до смерти, словно Он побыл человеком и снова стал «только Богом». Воскресение и Вознесение для нас — великие победы Бога, это так; но ведь они — и великие победы Человека. 8 псалом, к нашей радости, напоминает об этом. Страсти и славу Спасителя мы вправе сопоставить с уделом человека: и там и здесь мы видим уничижение — и величие, беззащитное начало — и великую судьбу. Сопоставление это не кажется мне натянутым.

Но я забрел в край чудес, которые выше моего разумения. Поговорим лучше под конец о более простых вещах.

Нередко нас поражает, что псалмопевцы искренне не видят в себе греха: «Ты… искусил меня, и ничего не нашел» (16:3); «я ходил в непорочности моей» (25:1). Вряд ли так уж сильно меняет дело то, что иногда подразумевается весь народ или даже его «малый остаток». Конечно, кое-что это меняет: «остаток» был и свят, и праведен по сравнению с окружающими его языческими народами. Он часто страдал без вины — в том смысле, что страдания его были гораздо больше недостатков, а те, кто их причинял, были много хуже. Но предстояло прийти Тому, Кто свят и праведен в полном смысле этих слов. В устах Иисуса этим стихам предстояло стать безоговорочной истиной. Значит, их надо было создать, чтобы люди узнали, что совершенное, всепрощающее, кротчайшее милосердие может вызвать в таком мире, как наш, не любовь, а ненависть, поношение, смерть. Мы, христиане, слышим в этих стихах голос Христа; Он и впрямь говорил, что греха в Нем нет. (Вот немаловажный для нас довод — ведь и врагам христианства Иисус не кажется гордым и самодовольным. Они гораздо меньше, чем от них ждешь, дивятся, что Он «кроток и смирен сердцем»; однако говорил Он такое, что, кроме Бога, скажет только гордец из гордецов, если не параноик.)

Под «проклинающие псалмы» каждый из нас подставляет свое; но не забудем, что аллегории эти — совсем на другом уровне, чем истинный их, глубинный смысл. Гнев нужно направить на зло, лучше всего — на наше собственное. Читая о «беззаконном» в псалме 35, неплохо вспомнить, что самый известный нам пример — мы сами; и когда псалом взмоет вверх, стих «милость Твоя до небес, истина Твоя до облаков» особенно поразит и тронет нас. При таком чтении можно даже вынести стих о вавилонских младенцах. Многое в нашей душе подобно младенцам — скажем, начатки мелких попущений и мелких досад, которые могут разрастись в пьянство или злобность, а сейчас кажутся такими маленькими и беззащитными, что сопротивляться им как-то даже и жестоко, словно ты обидишь зверька. Они так жалобно хнычут: «Да мне немного надо!» или: «Подумай и о себе!» Вот к ним и подходит как нельзя лучше стих из псалма 136. Поистине блажен, кто разобьет их о Камень, — это легче посоветовать, чем сделать.

Наконец, мне иногда неотступно слышится иносказание, о котором я нигде не читал. Автор 83 псалма говорит: «.. .один день во дворах Твоих лучше тысячи» (11), имея в виду именно это: один день у Бога лучше, чем тысяча без Него. Но я всегда думаю здесь о том, о чем, насколько мне известно, ветхозаветные авторы не думали. Мысль эта есть в Новом Завете. В псалме 89 говорится, что пред очами Божьими «тысяча лет, как день вчерашний» (5). Апостол же Петр прибавляет, что «у Господа один день, как тысяча лет» (2 Петр. 3:8). Псалмопевец, по-видимому, просто хотел сказать, что Бог вечен. В Послании Петра мы вообще выходим за пределы времени. Положено начало (в христианской традиции; у Платона это было) представлению о вечности как о вечном настоящем. С такой точки зрения строки 83 псалма обретают дополнительный смысл. Бог может явиться нам в отрезке времени — в дне, минуте, секунде; но коснемся мы того, что со временем несоизмеримо. Мы надеемся выйти если не из времени, то хотя бы из его плена, из его одномерного убожества, и тем исцелить ноющую боль, которую этот плен причиняет нам и в счастье, и в несчастье. Ведь мы так плохо примирились со временем, что постоянно ему дивимся. «Как он вырос! — восклицаем мы. — Как время бежит!», будто такая привычная вещь остается для нас новостью. Это очень странно, словно рыба не может привыкнуть к воде. Не странно это лишь в том случае, если рыбе предназначено выйти на сушу.