Ищи на диком берегу - Монтгомери Джин - Страница 32

— А ты сильно веришь в русскую веру?

Захар задумался.

— Понимаешь, — протянул он, — меня ведь священник воспитал. Но я уже не верую так, как прежде. Знаю только, что русская вера правильная, а испанская — неправильная, вот и все.

Захар спросил, какая вера у алеутов. Тайину явно не хотелось распространяться об этом. Когда он все же неохотно заговорил, оказалось, что он безоговорочно верит в своего бога или богиню — Захар сразу не понял. Во всех водах живет божественная сила — в море, в озерах, в реках. Она добрая, хорошая, но в то же время капризная и коварная. Она похищает людей и уносит их в свое логово. Обычно они там и остаются. Но иногда она позволяет человеку вернуться на землю. Только «сперва сначала» она вынимает у него из груди сердце. Когда Тайин был еще мальчиком, он сам видел в своем селении человека, которому довелось побывать в море у водяной богини. Все боялись этого человека, это был ходячий труп, жертва водяному божеству. Зовут эту богиню Эль.

— Погоди-ка, — прервал его Захар. — Так этот бог женщина?

В родах Тайин никогда не был силен. Большинство имен существительных у него было женского рода.

— Да, да, — спокойно согласился Тайин. — Ее зовут Эль.

Сам Захар по натуре был скептиком, однако глубина и сила веры Тайина произвели на него сильное впечатление. Он спросил:

— Так ты думаешь, что эта водяная богиня, Эль, хватает каждого, кто попадает в воду? А ежели он хорошо плавает?

— У каждого человека свой, как это, помощник. Дух-помощник. Ангел… как это вы говорите? Ангел-помогатель?

— Ангел-хранитель?

— Угу. Ангел-хранитель смотрит за ним. Не дает Эль утащить человека. Бывает, ангел ленивый стал, забывает, не смотрит. Тогда плохо. Эль, она тащит этого человека вниз, под воду. Берет ему сердце.

Подумав, Захар спросил:

— А этот ваш ангел-хранитель — он белым людям тоже помогает?

Тайин пожал плечами:

— Не знаю.

— Я так думаю, что вряд ли. Зачем ему работать на чужих? Вы — другое дело, ведь Эль — ваша богиня.

Но Тайин, очевидно, решил, что рассказал о своей религии достаточно, даже более чем достаточно. Его вера была слишком глубокой, слишком серьезной, чтобы рассуждать о ней с белым человеком. Он лишь пожал плечами, повернулся и ушел.

Все это время Захар томился несказанно. От этой животной жизни, от неотступной тоски и скуки он совсем отупел, слонялся как неприкаянный. Читать нечего, поговорить не с кем. Тайин работал с ним в одной команде, спал в том же бараке; остальных алеутов рассовали по другим баракам. Отношения между Захаром и Тайином были прохладными. Но даже если бы они и были закадычными друзьями — так думал Захар, — с Тайином особенно не поговоришь.

Что больше всего тяготило Захара, так это явная несправедливость его положения. Его чувство собственного достоинства страдало от того, что с ним, белым человеком, обращались как с индейцем. Его, русского, поставили на одну доску с алеутами.

Впрочем, после нескольких месяцев работы в поле Захар вполне мог сойти за индейца. Он совсем отощал от тяжелой работы и скудной пищи. Вечно босой, голый по пояс, в старых штанах, обрезанных по колено, он загорел до цвета дубовой коры. Его темно-русые волосы свисали до плеч, лоб был перевязан тряпкой. Пушок над верхней губой и на щеках напоминал скудную растительность на лицах некоторых индейцев. Так же как и индейцы, он выучился немного говорить по-испански. Он уже многое понимал, но сам на этом звучном языке объяснялся плохо.

В сезон уборки урожая Тайин занемог. Кашель изводил его несколько дней кряду и не давал спать Захару по ночам. Несокрушимый алеут таял на глазах, его лихорадило. Однажды в поле, на уборке свеклы, он упал и не смог подняться.

— Человек заболел! — заорал Захар.

Подъехал конный солдат и ковырнул распростертого алеута пикой. Тайин не шелохнулся. Солдат велел бросить его на телегу, нагруженную свеклой. Мальчик-индеец кольнул быков стрекалом, и телега медленно покатилась, скрипя осями.

— За работу! — приказал солдат; индейцы, собравшиеся поглазеть, разбрелись по своим местам. — Ты,— солдат показал кончиком пики на Захара. — Ты будешь работать вдвое быстрее. За себя и за того.

— Да, хозяин, — сказал Захар.

За любой другой ответ он получил бы удар кулаком или бичом.

Захар провел еще одну бессонную ночь, слушая бред Тайина. Тот бормотал что-то, лепетал по-своему. Время от времени Захар давал ему попить и утирал его горящее лицо влажной тряпкой. Больше он ничем не мог ему помочь. На следующую ночь Тайину стало еще хуже.

Захар твердо решил добиться для него помощи. Наутро он занял место в первом ряду команды. Как только падре закончил молитву, Захар сделал шаг вперед. Осторожно, но решительно он приблизился к коричневой рясе.

— Хозяин, — с запинкой сказал он по-испански, — очень больной человек в нашем… — он заколебался, — в нашей спальне, — он показал на свой барак. — Очень больной человек. Пожалуйста. Помогите. Лекарство. Сделайте милость…

Падре стрельнул в него своими круглыми серыми глазками. Зевнул — щеки пошли розовыми складочками.

— Имя?

— Тайин. Алеут, — озабоченно сказал Захар. — Очень больной.

Падре снова зевнул, смахнул слезу с глаза. Всадники уже погнали людей в поле. Захар стоял, ждал.

— Хорошо, иди, — сказал падре и нетерпеливо махнул пухлой рукой. — Ты сказал. Я слышал. Теперь иди.

Захар неуверенно кусал верхнюю губу: падре ничего не обещал. Один из солдат повернулся в седле в его сторону. Захар поспешил сказать:

— Спасибо, хозяин, — и побежал догонять свою команду.

Через несколько дней Тайину полегчало. Он был слаб, как новорожденный, но в сознании, не бредил больше.

— Я говорил о тебе со священником. Просил принести лекарство. — Захар наклонился над Тайином. — Ну как он, принес?

Тайин отвечал слабым, хриплым шепотом:

— Он приходил. Ты знаешь маленький крест, он носит на веревке? Он его поднял и говорит: «Целуй крест, принесу лекарство».

Тайин закашлялся, но это был мокрый, булькающий кашель, а не сухой лай, как прежде.

— А ты не стал, так ведь? — Захар был возмущен.

Усталые желтые глаза глянули на него.

— Почему не стал? — хрипло сказал Тайин. — Что мне его крест? Две палочки, связанные. Его бог — не мой бог. Пусть дает лекарство, я целую, что хочет. Сапог даст — сапог поцелую.

— Ну, и ты поцеловал крест?

— Не сразу. — Тайин устало откинул голову. — Я говорю: «Ты неси лекарство, я целую крест». Он говорит: «Целуй, я принесу». И опять сначала. Тогда он несет, я целую. — Он закрыл глаза. Слабый след улыбки мелькнул на мертвенно-бледном лице. — Он будет спасать мне душу. — И Тайин заснул.

Через пару деньков Тайин уже был в состоянии подняться и пройтись по двору, после чего здоровье и сила начали возвращаться к нему с поразительной быстротой. Вскоре он стал таким же, как прежде; худой, правда, но такой же жилистый и выносливый. Он не стал благодарить за заботу, да Захар и не ждал этого. Здравомыслящий алеут явно считал естественным, что в беде люди помогают друг другу.

Однажды Захар спросил Тайина, о чем еще падре говорил ему, когда посещал его во время болезни. Алеут сказал:

— Падре говорит: «Будь добрый христианин». Говорит:

«Крестись слева направо, а не так, как русские вас учат — справа налево. У русских неправильная вера». Я тебе скажу, господин Петров, это все большая глупость. Мне все равно: лево-право, криво-прямо. Но падре, он говорит: «Будь добрый христианин. Хорошую индейскую девушку бери. Женись, живи. Все равно отсюда не уйдешь».

— Тебе нельзя, Тайин. У тебя ведь жена дома, на Кадьяке. Грех жениться еще раз.

Алеут задумался.

— Жена думает, я мертвый уже. Попадем на небо, хорошо будем жить, все три вместе.

— Ни за что тебе не попасть на небо с таким грехом на душе, — возразил Захар.

Тайин ухмыльнулся:

— Шутка, господин Петров. Шутка с падре. Однажды пойду домой, на Кадьяк. Зря ушел оттуда.