Ищи на диком берегу - Монтгомери Джин - Страница 27

— Сами они бы не решились. Это ты их подзуживаешь! — Захар еще крепче вцепился в тяжелые плечи Тайина и встряхнул его.

— Руки убери, — повторил алеут. Краска залила его широкое смуглое лицо.

Захар снова встряхнул его. Одним резким движением плеч Тайин сбросил руки Захара и отскочил. Они стояли друг против друга со сжатыми кулаками.

— Эй вы там! А ну кончайте! — Илья встал между ними. — Вы что? — Он понизил голос и тревожно оглянулся: нет ли поблизости капитана? — Чего не поделили?

— Ничего, господин Мишкин, — угрюмо проворчал Тайин, не сводя с Захара своих тлеющих желтых глаз.

— Это наше дело! — огрызнулся Захар. Он не стал бы жаловаться Илье, даже если бы алеуты заживо содрали с него кожу.

— Ладно. Пошел вниз, Тайин, — скомандовал Илья.

Алеут строптиво покосился на партовщика, но все же нехотя подчинился.

Позже Захару удалось поговорить с Тайином с глазу на глаз. Гнев Захара утих, и он уже сам стыдился своей вспышки. Но он твердо решил выяснить, за что алеуты травят его.

На его вопросы Тайин реагировал как обычно: пожимал плечами и что-то мычал, делая вид, что не понимает, чего хочет от него Захар. Но в конце концов он сказал:

— Наши люди получили номера. Имени нет. Номер.

— Чего, чего?

— Номер на байдарке. Ты сказал господину Мишкину: забери имя, дай номер. — Его лицо медленно наливалось кровью.

— Ах, ты вот о чем. Ну да. Это я предложил. Ну и что?

Тайин не спешил с ответом. Долго безразлично глядел вдаль, потом перевел тяжелый янтарный взгляд на Захара:

— Ты имеешь имя, да? Господин Петров твое имя, да? А ты хочешь номер? Хочешь, чтобы тебя звали «номер три»? Или «пять»? Или «пятнадцать»? «Эй ты, Пятнадцать!» Ты это любишь?

— Ах, я не знаю. — Захару стало не по себе. Нет, ему бы это не понравилось. Он Захар. Захар Иванович Петров. — Да какая вам разница?

— Чертовско большая разница — взять у человека имя. Но ты думаешь, нашему человеку все равно. «Алют!» Глупый, как мускусный бык. Алют ничего не чувствует, ничего не знает.

Захар неловко переминался с ноги на ногу.

— Я тебе скажу, — продолжал Тайин бесстрастным голосом. — Номер приносит беду. Первая охота из Росса, первый раз номера, очень нехорошая охота. Номер шесть мертвый. Номер шесть мертвый. Номер два, номер два — мертвые. — Теперь его голос был хриплым, на скулах выступили багровые пятна. — Четыре моих брата нет. Мертвые. Не номер. Человек.

— Ах ты боже мой… Я виноват. — Захар прикусил губу. Ему показалось, что он увидал слезы в этих желтых глазах. Но Тайин быстро отвернулся. — Я скажу господину Мышкину, чтобы убрал номера. (Захар знал, что теперь в номерах никакой нужды не было. Ведь он сам вел счет.) А ты скажи своим, чтобы они перестали, ладно?

Тайин ушел, не сказав ни слова.

Илья охотно согласился закрасить номера на байдарках и вернуться к именам. Он вообще готов был на все что угодно — только бы к ним вернулась удача.

Однако алеуты не угомонились, они стали еще более дерзкими. Захар понял свою ошибку. Нельзя было показывать, что их проделки задевают его за живое. Почуяв слабинку, они стали еще неутомимее травить его. Захар сдерживал себя, стиснув зубы, старался не обращать внимания на своих мучителей. Но внутри у него все кипело. Его прежняя добродушная беззаботность сменилась угрюмостью. Он стал враждебно относиться ко всем алеутам и особенно — к Тайину. Казалось, эти желтые тигровые глаза с ухмылкой провожали каждый его шаг. Впервые в жизни Захар возненавидел человека.

Однажды утром до восхода солнца байдарки отплыли на охоту в залив Сан-Франциско. Корабль бросил якорь вне залива — подальше от испанского форта на скале, господствовавшей над внутренней частью пролива. Байдарки могли безопасно пробираться по проливу мимо испанских пушек только у противоположного берега.

Как только солнце съело туман, воздух задрожал, замерцал от зноя. Но перед заходом солнца прохладный бриз снова нагнал туман. Захар шагал по палубе, дожидаясь возвращения охотников. Сырой туман окутывал верхушки мачт и стлался по палубе седыми прядями. Корабельные фонари бросали тусклые желтые отсветы на влажный настил.

Подошли первые байдарки. Охотники поднимались на палубу, дрожа от изнеможения. Захар стоял под фонарем и считал добычу. Затем одновременно причалила целая стайка лодок, последним поднялся на борт Илья. До смерти уставшие люди сгрудились вокруг Захара, подсчитывавшего добычу.

От рубки спешил к ним капитан, что-то выкрикивая на ходу. Захар торопливо записывал последние цифры.

— Сорок, — сказал он Илье. — И несколько котиков. Три байдарки еще не пришли.

— Сорок бобров, капитан Годви, — сказал Илья шкиперу. — Трех байдарок еще нет. — Его лицо было серым от усталости. Он озабоченно вглядывался в темноту.

— Сорок? — Капитан дернулся, словно у него что-то взорвалось внутри. Он затрясся всем телом и разразился потоком ругательств.

Илья повернулся лицом к разъяренному капитану. Со слабой извиняющейся улыбкой он сказал:

— Капитан, люди не виноваты. Мы работали как проклятые на этой адской жаре. Когда мы подошли к берегу, чтобы набрать воды из родника, нас уже поджидали эти чертовы испанцы. Они отогнали нас выстрелами. Весь день мы подыхали от жажды, а потом надрывались, чтобы выгрести к «Елене» против прилива.

Шкипер метнулся к рубке и начал выкрикивать приказания, то и дело трубно сморкаясь в свой клетчатый платок. Задребезжала якорная цепь.

Захар бросился к шкиперу.

— Нельзя, нельзя уходить! — завопил он. — Еще не все лодки вернулись! — Он исступленно замахал рукой в сторону берега. — Байдарки! Три лодки! — он поднял вверх три пальца.

Не обращая на него внимания, шкипер выкрикивал английские команды. Захар схватил его за руку:

— Стойте! Там же люди! Нельзя их оставлять. Три байдарки!

Хардвик подхватил кофель-нагель и огрел Захара по голове. Захар отшатнулся и повис на поручнях.

— Мистер Мишкин! — взревел капитан.

Илья уже бежал к нему.

Кучка алеутов во главе с Тайином начала надвигаться на капитана. В глотках у них угрожающе клокотало. Тревожно затрезвонил корабельный колокол.

Захар висел на перилах, обхватив голову руками. Собрав все свои силы, он выпрямился и обернулся. На помощь капитану бежали матросы, вооруженные железными штырями. Они выстроились под фонарем. Рядом с Хардвиком уже стоял его помощник с мушкетом в руках. Илья держался в тени, но поближе к капитану.

Тайин и еще с полдюжины алеутов остановились в нескольких шагах от капитана. Они требовали, чтобы он подождал, не бросал их товарищей. Остальные охотники сгрудились на шкафуте, ворча, но не осмеливаясь открыто поддержать Тайина.

Илья заорал на алеутов, чтобы они спустились в трюм. Захар снова бросился было к капитану, умоляя его подождать. Дуло мушкета повернулось в его сторону, и он застыл на месте.

— Захар, заткнись! — завопил Илья. — Ступай вниз, слышишь? Ну! Пошел вниз!

— Он не смеет бросать людей! — выкрикивал Захар. — Сделай же что-нибудь!

— Я попытаюсь, а ты заткнись и спускайся в трюм. Уходите отсюда, вы все. Все!

Привычка слушать своих русских хозяев была сильна в алеутах. Тайин пошел к трапу, то и дело злобно оглядываясь через плечо. За ним потянулись остальные. Захар бросил отчаянный взгляд на людей под фонарем. Дуло мушкета все еще глядело на него. С тяжелым сердцем он спустился по трапу следом за алеутами.

И почти тут же (или это только так казалось?) корабль снялся с якоря. В трюме раздавались унылые, жутковатые причитания алеутов — они оплакивали своих собратьев.

«Елена» продолжала идти на юг вдоль неровных, изрезанных берегов. Там, где на смену голым скалам приходили лесистые склоны, дичь так и кишела повсюду. Захар видел стада благородного оленя, всевозможных птиц. В ясный солнечный день они вошли в Монтерейский залив.