Любовь - Льюис Клайв Стейплз - Страница 16

Но больше я оттягивать не буду. Если бы я писал в старину, тема эта заняла бы немалую часть книги о любви. Викторианцам невредно было напомнить, что, кроме любви, еще что-то нужно; до XIX в. богословы неустанно твердили, что естественная любовь у людей слишком сильна. Опасность бесчувствия была гораздо меньше. Боялись другого: что ближний, особенно родственник, станет кумиром. В ребенке или друге, жене или матери видели возможных соперников Богу.

Один довод против неумеренной любви к ближнему я отвергну сразу. Делать это мне страшно, потому что нашел я его у великого мыслителя и великого святого, которому очень многим обязан.

Августин описывает свою печаль по умершему другу Небридию так, что и сейчас плачешь над этими строками.62 И делает вывод: вот что бывает, когда прилепишься сердцем к чему-либо, кроме Бога. Люди смертны. Не будем же ставить на них. Любовь принесет радость, а не горе только тогда, когда мы обратим ее к Господу, ибо Он не покинет нас.

Ничего не скажешь, это разумно. Кто-кто, а я бы рад последовать совету. Я всегда готов перестраховаться. Из всех доводов против любви мне особенно близок призыв: «Осторожно! Будешь страдать».

По склонностям своим я бы послушался, но совесть не разрешит. Отвечая на этот призыв, я чувствую, как отдаляюсь от Спасителя. Я совершенно уверен, что Он и не собирался поддерживать и укреплять мою врожденную тягу к спокойному житью. Скорее уж именно она во мне меньше всего Ему нравится. Да и станет ли кто любить Бога по этой причине? Станет ли кто выбирать так жену, друга, собаку? Человек, способный на такой расчет, далеко за пределами любви. Беззаконная влюбленность, предпочитающая возлюбленную счастью, и та ближе к Богу.

Мне кажется, отрывок из «Исповеди» продиктован не столько христианством блаженного Августина, сколько высокоумными языческими учениями, которыми он увлекался прежде. Это ближе к «апатии» стоиков и мистике неоплатоников. Мы же призваны следовать за, Тем, Кто плакал над Лазарем и Иерусалимом, а одного из учеников как-то особенно любил. Апостол для нас выше Августина, а Павел и знаком не показывает, что не страдал бы, если бы умер Епафродит (Фил. 2:27).

Даже если застрахованность от горя и впрямь высшая мудрость, была ли она у Христа? По-видимому, нет. Кто, как не Он, возопил: «Для чего Ты Меня оставил?»

Августин не указывает нам выхода. Выхода нет вообще. Застраховаться невозможно, любовь чревата горем. Полюби — и сердце твое в опасности. Если хочешь его оградить, не отдавай его ни человеку, ни зверю. Опутай его мелкими удовольствиями и прихотями; запри в ларце себялюбия. В этом надежном, темном, лишенном воздуха гробу оно не разобьется. Его уже нельзя будет ни разбить, ни тронуть, ни спасти. Альтернатива горю или хотя бы риску — гибель. Кроме рая, уберечься от опасностей любви можно только в аду.

Я думаю, самая беззаконная, самая неумеренная любовь не так противна Богу, как защитная черствость. Поддаваясь ей, мы, в сущности, закапываем талант, и по той же самой причине: «Я знал тебя, что ты человек жестокий». Христос не для того учил и страдал, чтобы мы тряслись над нашим счастьем. Ибо не забывший о расчете ради брата, которого видит, забудет ли о нем ради Бога, которого не видит? К Богу же мы приблизимся, не избегая скрытых в любви страданий, а принимая их и принося Ему. Если сердцу нашему должно разбиться, если Господь разобьет его любовью — да будет воля Его.

Конечно, всякая естественная любовь может стать неумеренной. Но слово это ничуть не означает «неосторожная». Не означает оно и «слишком большая». Тут дело не в количестве. Наверное, нельзя «слишком сильно» любить человека. Можно любить его слишком сильно по сравнению с любовью к Богу, но говорит это лишь, о том, что Бога мы любим слишком слабо. Уточним, чтобы слова эти никого не смутили. Многие, прочитав их, могут испугаться, что чувства их к Богу не так пылки, как чувства к людям. Хорошо бы, конечно, любить людей и Бога с равной пылкостью, и надо об этом молиться, но здесь речь не о том. Когда встает вопрос о соперничестве естественной любви и любви к Богу, дело не в силе и не в качестве этих чувств. Дело в том, кого вы выберете, если встанет выбор.

Как обычно, слова Спасителя и страшнее, и милостивее богословских рассуждений. Христос ничего не сказал о том, что земная любовь чревата горем. Он говорит иное: ее надо отринуть, когда она мешает следовать за Ним. «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14:26).

Как понять нам слово «возненавидит»? Быть не может, чтобы Сама Любовь велела нам испытывать все то, что мы понимаем под ненавистью, — досадовать, желать зла, радоваться несчастьям. Что такое ненависть для Спасителя, видно из беседы, когда Он воспротивился совету Петра, «Ненавидеть» значит не уступать, сопротивляться, когда тот, кого ты любишь — пусть мягко, пусть из жалости, — говорит с тобой от имени сатаны. Христос учит, что человек, служащий двум господам, возненавидит одного и возлюбит другого. Речь тут, конечно, не о чувствах, не об отвращении и восхищении. Такой человек будет соглашаться с одним, а не с другим, работать на него, служить ему. Еще вспомним слова: «Я возлюбил Иакова, а Иеава возненавидел» (Мал. 1:2-3). Как же ненавидел Господь Исава? Хотя сразу вслед за этим говорится, что Он «предал горы его опустошению, и владения его — шакалам пустыни», в Книге Бытия свидетельств об этом нет. У нас нет оснований считать, что Исав бедствовал или что душа его погибла. Более того, в мирском смысле Исав жил лучше Иакова. Не ему, а Иакову достались горести, унижения и потери. Но у Иакова было то, чего у Исава не было: он, а не его брат породил колена, передал обетование, стал предком Спасителя. Любовь к Иакову в том, что Господь счел его достойным высокого призвания; ненависть к Исаву — в том, что Господь его отверг. Так и мы должны отвергнуть близких, когда они встанут между нами и повиновением Богу. Вполне возможно, что они и впрямь сочтут это ненавистью.

Я не буду рассуждать о том, трудно ли это. Одним это легко, для других невыполнимо. Трудно для всех узнать, настало ли время «ненавидеть». Люди мягкие — нежные мужья и жены, заботливые родители, послушные дети — все не могут признать, что оно наступило. Люди властные и своевольные решат, что оно пришло гораздо раньше, чем надо. Вот почему бесконечно важно так поставить дело, так настроить любовь, чтобы времени этому и наступать было незачем.

Как это делается, можно увидеть на неизмеримо низшем уровне. Отправляясь в поход, поэт говорит возлюбленной, что не любил" бы ее так сильно, не люби он честь еще сильней.69 Не всякая женщина это поймет. Для многих «честь» — одна из мужских отговорок, лишний предмет увильнуть, предательство. Но поэт знал, что его дама не хуже него понимает рыцарский кодекс, и потому ему не пришлось ее ненавидеть. Они давно договорились, что служат одному закону. Так и у нас. Когда настал выбор, поздно сообщать жене, матери, другу, что мы любили их с мысленной оговоркой: «пока это Богу не мешает». Мы должны предупредить близких — не вдруг, не прямо, а предупреждать их всегда, всей нашей жизнью, тысячами мелких решений. В сущности, если друг или возлюбленная этого не примут, не надо бы вступать с ними в дружбу или в брак. Когда для другого человека любовь — это все, в полном смысле слова, мы не вправе принимать его любовь.

Мы подошли к подножию последней лестницы, которую нам надо одолеть в этой книге. Теперь нам придется точнее и глубже сопоставить то, что люди зовут любовью, с Любовью-Богом. Конечно, уточнения наши останутся моделями, символами, неполными и даже условными. Ничтожнейшие из нас в состоянии благодати что-то знают (savent) о той Любви, которая есть Бог; но ни один мудрец и ни один святой не знают Ее (ne connaissent pas) иначе как в подобиях. Мы не видим света, хотя лишь благодаря свету мы вообще видим. Эти оговорки я делаю потому, что сейчас мне придется долго и дотошно объяснять, и вы можете подумать, что я что-то доподлинно знаю. Но я еще с ума не сошел. Все дальнейшее — мои мнения, если хотите — «частный миф». Если что-то будет вам полезно — пользуйтесь, если нет — больше не думайте об этом.