Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Апология

Алейник Александр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Апология - Алейник Александр - Страница 24

Изменить размер шрифта:

апр. 94

x x x

Смерть не имеет значенья. Клейкая крышка черна.

Ходишь по вечерам к ней в заочную школу,

парта другими старательно иссечена —

так высекали на стеллах глаголы.

Жизнь не имеет значенья. Это то что забыл,

несколько правил простых досконально усвоив,

и расточив на урок ученический пыл —

что от нее — принимаешь спокойно.

Если значенье чему-то еще придавать —

пусть это будут слова, слова на бумаге,

те что мерещатся утром неясно, едва,

в кровь проникая потом из воздуха, света и влаги.

19 июня 94

x x x

Когда разговоры скелетов зеленой луной зажжены —

полночная кислая плесень цветет на железе и окнах,

а лампы клубятся на лапах отцеженной тишины

колбами слепоты на чистом щелканье тока,

я слышу мышиный почти, стеснительный, парусный скрип

полок библиотек, книжек в обложках покойных,

всей теснотою своей сжавших осмысленный вскрик

в щелоком вымытых добела целлюлозных пеленах.

Но из щелей дверных, но из скважин замков

пьются эфиром ручьи непрозрачного существованья,

— Кто там? — там ничьи тихоходы смертельных стихов

стадом косматым бредут к водопою страданья.

19 июня 94

x x x

Не разобраться в дневных очертаньях,

я повернул в сторону лета:

птица с паузами читает

«Книгу Псалмов» и качает ветку.

Странно, что в гору идет дорога,

а подниматься по ней все легче,

странно, что тишь, не шурша осокой,

красной насечкой штрихует плечи.

Странно, что сон этот непрерывен,

он переходит в ночь, как в веру,

и зажигаются в небе рыбин

хорды, трогающие Венеру.

21 июня 94

x x x

Будет полдень, будет много солнца,

будет только абрис облаков

пробегать по небу сосен

сонных выше шелушащихся стволов.

Дальше я увижу на тропинке

бабочек ковровый магазин,

медленно бредущие пылинки

в ярусный Ерусалим разинь.

Поднимая к небесам запястья,

я туда их мигом донесу

в воздухе исполненном участья

даже к насекомым на весу.

Пусть хвоя усохшая устелет

пересыпанный, процеженный песок,

мураши в нем справят новоселье…

…с тиканьем невидимых часов

жизнь моя опять соединится

детскими сандальями шурша,

вслушиваясь в звяканье синицы

маленькой, пугливой как душа.

3 июля 94

x x x

Сухая кровь метафоры.

Предметы оставляют хвост кометы.

Движенья суетливых птиц у лиц.

Смерть фосфорна и ждет, как Пенелопа,

тебя, мой хитроумнейший Улисс,

пока ты перебьешь всех женихов

(так в эпосе) и в жизни точно так же.

5 июля 94

БАБОЧКА

«Искусство всегда движется против солнца».

В. Набоков

Из жизни бабочек и сумерек —

печали скрещенных орудий,

звучащих непрерывным зуммером —

Набоковым ветвей упругих,

выпархивает мягко прошлое

и крылышками помавая,

ощупывает время рожками

троллейбуса, сачком трамвая.

Всего за восемьдесят выстрелов

в минуту — продадут билетик

к такому будущему чистому,

что надобны ему лишь дети,

сияющему белой лестницей —

за жестью крыш оно мелькает —

и жестом невозможно медленным

закручивает кровь в спирали.

5 июля 94

Сухой походкой эмигрантской,

с сачком альпийским на плече,

вдруг появляется из транса,

из прошлого в параличе,

из грусти ртутного миманса,

писатель сумрачного вида,

на нем профессорский пиджак —

такой весь в елочку, из твида,

и бабочка в его руках

бьет крылышками, как обида.

Из черно-белой киноленты

сочится привкус кровяной,

оставьте ваши сантименты —

не детство ль наше им виной

и памяти больной моменты?

А расправилки, а булавки,

эфирный сладкий аромат,

латынь, чьи черненькие лапки

защемят пятнышки стигмат

распятых или смятых в давке?

Он входит в дивный лабиринт —

в его беспамятные звенья,

как заскорузлый, бурый бинт

он отрывает от забвенья

живой, кровящий жизни вид.

5 июля 94

x x x

Это только чернота зрачка —

света уходящие ступени.

Вход прозрачен, каряя река

отступает в стороны от тени.

Чистый день развернут — прочитай

текст его, теснящийся к надбровью,

то, что неприкаянный чудак —

череп, поворачиваясь, ловит.

3 сент. 94

x x x

В сумерки львиные лапы

настольной лампы,

вечер теряет глаголы,

улицы голы,

звезды высохли и невнятны —

зачатья пятна,

тронул откуда-то сзади

небо Создатель.

Что же мне делать на свете,

ромашка-цветик,

жизнь вытягивать в строчку

по лепесточку,

дни, один за другим обрывая,

двинуть к солнцу горячему — в желтую сердцевину.