Боль - Льюис Клайв Стейплз - Страница 24

О том, насколько высоко по шкале развития животных поднимается такая подверженность ощущения в отсутствие сознания, я не хочу даже строить догадок. Очень трудно предполагать, чтобы человекообразные обезьяны, слон и высшие домашние животные не обладали, в какой-то степени, сознанием или душой, в которой впечатления сливаются воедино и формируют какой-то зародыш индивидуальности. Но, по крайней мере, значительная часть того, что кажется страданиями животных, не обязательно является страданиями в сколь-нибудь реальном смысле. Возможно, что это мы изобрели «страдальцев» посредством антропоморфизации, приписывания животному душу без всякого на то основания.

2. Минувшие поколения видели причину происхождения страданий животных в грехопадении человека — весь мир был заражен ущербляющим творение мятежом Адама. Сейчас такое предположение невозможно, ибо у нас есть серьезные основания полагать, что животные существовали задолго до человека. Плотоядность, со всем тем, что ей присуще, древнее человечества. Здесь невозможно не вспомнить некоторую священную историю, которая, хотя ее никогда не включали в каноны, является предметом повсеместной веры в Церкви, и на которую, похоже, намекают некоторые высказывания нашего Господа, Павла и Иоанна — я имею в виду историю о том, что человек не был первым созданием, поднявшим мятеж против Творца, но что еще раньше совершило отступничество некое древнее и более могущественное существо, которое теперь является властелином тьмы и (что характерно) князем мира сего. Кое-кому хотелось бы выбросить из учения нашего Господа все подобные элементы — и можно даже предполагать, что когда Он лишил себя Своей славы, Он также смирил Себя, приняв, как подобает человеку, ходячие предрассудки Своего времени. И я конечно же считаю, что Христос, во плоти, не был всезнающим — хотя бы потому, что человеческий мозг, надо полагать, неспособен быть носителем всезнающего сознания. А утверждение, что мышление нашего Господа на самом деле не было обусловлено размером и формой Его мозга, может быть истолковано, как докетизм, или отрицание реальности воплощения. Таким образом, если нашему Господу принадлежит какое-либо научное или историческое утверждение, которое, как нам теперь известно, не соответствует истине, это не поколеблет моей веры в Его божественность (Прим. ред.: Позже К.С.Льюис пришел к убеждению, что наука и история не опровергают никаких библейских истин.).

Но учение о существовании и грехопадении сатаны не принадлежит к числу тех, чья неверность доказана — оно противоречит не фактам, открытым учеными, а лишь некой туманной «интеллектуальной атмосфере», в которой нам доводится жить. А я довольно низкого мнения об «интеллектуальных атмосферах». Каждый человек в своей собственной области знает, что именно люди, игнорирующие «интеллектуальную атмосферу», совершают все открытия и исправляют все ошибки.

Поэтому, на мой взгляд, резонно допустить, что задолго до появления человека некая могучая сотворенная сила уже вершила недоброе в материальной вселенной или в солнечной системе — или, по крайней мере, на планете Земля, и что когда произошло грехопадение человека, кто-то и впрямь искушал его. Эта гипотеза не приводится здесь в качестве всеобщего «объяснения зла» — она лишь дает более широкое применение принципу, гласящему, что зло происходит от злоупотребления свободной волей. Если такая сила существует, а лично я в это верю, она вполне могла привнести зло в животное царство до появления человека. Зло, присущее миру животных, состоит в том, что животные, или некоторые животные, живут уничтожением себе подобных. Тот факт, что растения ведут себя аналогичным образом, не является, на мой взгляд, злом. Таким образом, совращение сатаной животных в одном отношении аналогично совращению сатаной человека. Ибо одним из результатов грехопадения человека было низвержение его животной сущности с человеческой высоты, на которую она была поднята, но которая более не могла держать ее в повиновении. Точно так же животную сущность можно низвести до поведения, подобающего растениям. Правда, конечно, и то, что огромная смертность, вызываемая тем, что многие животные живут охотой на других, балансируется в природе огромной рождаемостью, и может показаться, что будь все животные травоядными и здоровыми, они бы вымирали от голода в результате такого размножения. Но я полагаю, что плодовитость и смертность — взаимодополняющие явления. Вполне вероятно, что необходимости в таком чрезмерном сексуальном импульсе не было — князь мира сего создал его в качестве ответа на плотоядие, обеспечив такой двойной уловкой максимальную эффективность пытки. Если мое утверждение о том, что злое ангельское существо совратило живые создания, вам не по вкусу, вы можете говорить о совращении «жизненной силы». Подразумеваем мы при этом одно и то же, но мне легче верить в миф о богах и демонах, чем в миф об олицетворенных абстрактных существительных. Да и наша мифология, в конце концов, может быть куда ближе к буквальной истине, чем мы предполагаем. Не будем забывать, что наш Господь по крайней мере в одном случае приписывает болезнь человека не Божьему гневу, а — вполне прямо — сатане (Лук. 3:16).

Если эта гипотеза достойна рассмотрения, достойно также рассмотрения и предположение, что человек, впервые придя в этот мир, должен был сыграть некую искупительную роль. Даже и сейчас человек способен на чудо в своем обращении с животными: мои кошка и собака живут вместе в моем доме, и похоже, им это нравится. Возможно, что одной из задач человека было восстановление мира в животном царстве, и не встань он на сторону врага, он мог бы так преуспеть в этом, что нам сейчас даже трудно это представить.

3. И, наконец, встает вопрос о справедливости. Мы сейчас имеем основание предполагать, что не все животные страдают в той степени, в какой нам это кажется. Но похоже, что, по крайней мере, некоторые обладают самосознанием, — как же быть с этими невинными созданиями? И мы считаем возможным полагать, что боль животных — не дело рук Бога, но что она возникла благодаря злобе сатаны и увековечена изменой человека. Тем не менее, хотя Бог и не был ее причиной, Он допустил ее, и опять встает вопрос — как быть с этими невинными созданиями? Меня предупреждали, чтобы я даже не поднимал вопрос о боли животных, дабы не уподобиться «старым девам», (но также и Джону Уэсли — см. его проповедь LXV, «Великое избавление»), Я не нахожу ничего дурного в таком уподоблении. Я не вижу ничего достойного презрения ни в девственности, ни в старости, и среди острейших умов, какие мне попадались, иные обитали в телах старых дев. Не особенно трогают меня и шуточные вопросы, вроде «Куда вы денете всех комаров?» — вопрос,. на который можно дать достойный ответ, заметив, что вполне легко совместить рай для комаров с адом для людей.

Более серьезным возражением является полное отсутствие в Писании и христианской традиции каких-либо упоминаний о бессмертии животных. Но такое возражение было бы решающим лишь в том случае, если бы в христианском откровении усматривалось намерение служить systeme de la nature, отвечающей на все вопросы. Но оно ничем подобным не является — занавес был порван в одном, и только в одном месте, с тем, чтобы показать нам наши сиюминутные практические нужды, а не затем, чтобы удовлетворить наше интеллектуальное любопытство. Если бы животные и впрямь были бессмертны, то, судя по тому, насколько мы в состоянии различить метод Бога в откровении, Он не открыл бы нам истину. Даже наше собственное бессмертие — это учение, появляющееся в поздней фазе развития иудаизма. Поэтому аргумент, ссылающийся на такое молчание, слаб.

Истинная трудность, таящаяся в предположении о бессмертии большинства животных, состоит в том, что бессмертие почти ничего не значит для существа, не обладающего «сознанием» в вышеописанном смысле. Если жизнь тритона представляет собой простую последовательность ощущений, что мы можем иметь в виду, говоря о том, что Бог может вновь вызвать к жизни умершего сегодня тритона? Он не осознает себя тем же самым тритоном. Приятные ощущения любого другого тритона, жившего после его смерти, будут в той же мере вознаграждением за его земные страдания (если таковые имели место), что и собственные ощущения его воскрешенной — я чуть было не сказал «души», но все дело-то в том, что у тритона, вероятно, души нет. Так что то, что мы пытаемся сказать на основании этой гипотезы, даже не укладывается в слова. Поэтому, на мой взгляд, не может быть и речи о бессмертии для созданий, которым даны лишь ощущения. Равным образом, справедливость и милосердие не требуют отсутствия боли в жизни таких существ. Их нервная система передает им все буквы — Б, О, Л и Ь, — поскольку они не умеют читать, они никогда не складывают их в слово БОЛЬ. И возможно, что в этом состоянии пребывают все животные.