Великое сидение - Люфанов Евгений Дмитриевич - Страница 50

– Ничего со мной не бойся. Я при тебе – другой Стенька, но не тот, что без ума голову потерял. И я тоже, как вож, при тебе.

Вторым полковником был сын староайдарского атамана, а третьим – коротоякский поп.

На Дону издавна соблюдалось казацкое право принимать к себе всякого без отдачи, и побеги туда все усиливались. Беглецов приветливо принимали представители власти – домовитые казаки и, давая приют пришлым бездомным людям, были довольны, что можно будет использовать их на работах в своих обширных хозяйствах.

– Ой, хоть не бьют, не ругают, не оставляют голодными – и то великая радость.

Не сразу понимали беглецы, что попадали в новое холопство к домовитым казацким богатеям, одним своим видом разительно отличавшимся от рядовых казаков. Домовитые носили бархатные кафтаны с золотыми и серебряными украшениями, имели оружие в драгоценной оправе и ходили в таком убранстве даже в самые будние дни. – пусть все видят и завидуют их богатству и превосходству над простыми людьми.

Прибывают и прибывают к ним бездомные беглые люди, значит, будет кому еще лучше смотреть за тучными стадами скота и обрабатывать раскинувшиеся вдаль и вширь неоглядные плодородные нивы, принадлежащие им, домовитым казацким богачам.

Бежали люди на Дон в надежде, что там можно прожить одной рыбой. После Волги самая рыбная река – Дон. А на бахмутских соляных озерах ломают соль; из казачьих придонских городков к Острогожску по реке Тихой Сосне ходят речные суда, груженные разными товарами, – можно найти какую-нибудь работу и там. По реке Хопру тянулись земли тамбовского епископа с богатыми рыбными и звериными ловлями, с лесными угодьями и покосами на пойменных густотравных лугах. Борщевский монастырь имел свои многоверстные речные и береговые угодья, а ниже тех мест хозяйничал в своих владениях Покровский девичий монастырь. На эти же донские земли зарился и частью захватывал их себе Мамонтовский монастырь, ну, а монашествующей братии тоже даровые работные люди нужны, и можно пришлых к богоугодным делам за один прокорм приобщить.

Поселившись в верховьях Дона и на его притоках, пришельцы после семилетнего пребывания в этих местах назывались верховыми казаками, «сходцами» из других отдаленных селении. За недолгий срок народу на Дону за счет пришлых много прибавилось, возникали все новые и новые казацкие городки, к ожесточенному огорчению российских помещиков, принимавших все меры, чтобы возвратить к себе беглых крестьян. Били и били челом царю Петру, что они, помещики, «платят за беглых всякие подати спуста». К примеру, велено взять с двадцати дворов человека в солдаты, а с десяти дворов – работного в Петербург, а где людей взять, как их считать, если они по казацким городкам расселились, никакой государевой службы там не несут и никаких податей не платят.

Петр вникал в эти доводы, возмущался, что множество людей отлынивает от службы и от разных повинностей. Скакали на Дон гонцы с царскими грамотами-указами, чтобы крестьяне, поименованные в помещичьих челобитных, были сысканы и возвращены их прежним владельцам и впредь на Дону никого из беглых не принимать, а за укрывательство таковых виновные будут строго наказаны.

Власти Войска Донского сначала долго отмалчивались, а на повторные требования сообщали, что никаких беглых у них не было и нет.

– Прилежными на работах будьте, тогда постоим за вас, а не то… – предупреждали беглых казацкие старшины и многозначительно умолкали, красноречивее любых слов давая понять, что станет с нерадивыми в случае замеченной лености или какого другого небрежения к работе.

Но безоговорочно заявлять, что беглых нет никого, было явно неправдоподобно и могло навлечь от царя большие неприятности. И хотя не было никакой охоты старшинам и домовитым казакам выискивать у себя беглецов, все же приходилось хотя бы малую часть из них выдать. Но малой долей царь не довольствовался. Приказал не сметь строить новые казацкие городки и населять их беглецами, а построенные в последние годы городки снести и выдать поголовно всех пришлых, поселившихся там. Похоже было, что урезалась, умалялась прежняя казацкая воля, и смириться с этим донским обитателям никак не хотелось. К тому же после того, как установили у выхода с Дона в море сторожевые кордоны, для донских казаков, и главным образом, для голытьбы, прекращались разбойные походы «за зипунами», что было прежде важным подспорьем в их жизненном обиходе, да можно было и свою удаль с полным рвением проявить.

VII

Лопнуло терпение у царя Петра: не будет прежней воли донским казакам, пусть пеняют на себя, – это им в наказание за многолетнее укрывательство беглых.

Не может мириться царь с людской вольной волей, старается изловить все «гулящих», ту злославную «голь перекатную», что издавна звалась волжской и донской вольницей, которая «дуванила» с Разиным свои добычи и опять вот грозится идти на Москву.

Полковнику князю Юрию Владимировичу Долгорукому поручил Петр навести на Дону должный порядок. Под его командование был выделен большой карательный отряд для поимки всех беглых и незамедлительного водворения их на прежние места жительства.

Нашла коса на камень. Царь Петр рассердился на своеволие донских казаков, а те сочли себя оскорбленными нарушением исконного казацкого права беспрепятственно принимать у себя пришлых людей и решили помешать Долгорукому в исполнении его дел.

– Заступники… Отцы родные, благодетели, не выдайте нас, бедных… Не дайте пропасть… – просили казацких старшин встревоженные беглецы, предугадывая, под какие батоги и кнутобойство попадут они при появлении у своих прежних хозяев.

Ну что ж, вот и подошла пора помериться силами донскому казаку Кондратию Булавину с полковником-князем, – кто кого одолеет? У Долгорукого намерение разрушить, пожечь новопоставленные казацкие городки, а у Булавина с товарищами – закрепить независимость Дона и, собрав многотысячное войско, повести его на Москву, чтобы истребить бояр, немцев и прибыльщиков. Ради этого вместе с рядовыми казаками дружно поднимется вся голытьба и, конечно, сами беглецы, из-за которых и разгорается весь сыр-бор.

У людей, откликнувшихся на булавинский зов, были одни и те же враги: помещики, не дававшие жизни крестьянам и торговавшие ими наравне со скотом; немцы, которых немало значилось среди жестоких начальных людей; прибыльщики, помогавшие царю выколачивать из народа последние копейки; воеводы-взяточники; дьяки и подьячие, потерявшие всякий стыд и совесть при своем вымогательстве, – есть с кем давние счеты свести.

В начале сентября 1707 года Долгорукий прибыл со своим отрядом в казацкий городок Черкасск и предъявил войсковому атаману Лукьяну Максимову царский указ, по которому войсковому атаману предписывалось безотлагательно пополнить отряд Долгорукого местными казаками для сыска беглых людей.

Что греха таить, у самого атамана в его хозяйстве работали беглые; были они у всех местных старшин и у других домовитых казаков, но грех этот Максимов все же решил потаить, а направить облаву на беглых в верховые городки по Дону, Хопру и Медведице.

– Гоже вам и в городки по реке Бузулуку наведаться, там много пришлых обосновалось, – указывал еще один адрес Максимов, чтобы Долгорукий был подальше от Черкасска.

Первый розыск каратели произвели в четырех ближних казацких поселениях, где обнаружили около тридцати новопришлых, а оттуда, как указывал атаман Максимов, отряды Долгорукого направились в верховые городки по Дону, Хопру и Медведице, и словно по быстрине этих рек донеслись до низовьев вопли и стоны истязуемых беглецов. Но только в самом начале своего розыска заставали каратели новопришлых людей на местах, а потом при приближении долгоруковского отряда городки словно вдруг вымирали. Новопришлые прятались по лесам и оврагам, уплывали по рекам в камышовые заросли, отсиживались в воде. Так, в Новоайдарском городке Долгорукий отыскал лишь двенадцать престарелых казаков, а все остальные жители, среди которых было большинство новопришлых, разбежались загодя, и след их простыл.