Тайна одной башни (сборник) - Зуб Валентин - Страница 43

Ленька вскочил как ошпаренный.

— Верно!.. Погоди, погоди, дедушка… — задумался он вдруг. И тут же решительно сказал: — Знаешь, не буду я их ждать. Сбегаю в колхозный гараж, порасспрошу кое-что у шоферов. Пока Петрусь с Мишкой снимки проявят, я и вернусь.

— Правильно, внучек, сбегай. Что-то мне не верится, что это Богдан.

Было это где-то около полудня, а немного попозже, часа через полтора, к Леньке во двор ворвались трое его приятелей — Петрусь, загорелый долговязый Мишка с фотоаппаратом через плечо и Олег, круглолицый, с выгоревшими волосами парнишка в черных роговых очках. Все трое были возбуждены, довольны чем-то.

Зная, что дед Савостей всегда может присоветовать, где искать Леньку, Петрусь сразу метнулся под поветь. Однако на этот раз дед не сказал ничего определенного.

— Побег куда-то… Просил передать, чтоб обождали.

Петрусь недоверчиво покосился на старика и, помолчав, проговорил:

— Так вы скажите ему, что мы в крушиннике будем.

— А это, милок, пожалуйста, — охотно согласился дед.

Но дождаться Леньку оказалось не так просто.

Ребята успели обсудить все последние новости, до устали набегались в крушиннике, играя в прятки, несколько раз успели сыграть в «ножички», когда увидали наконец на дороге через выгон Леньку и рядом с ним Аленку. Оба, видно было, сильно спешили. Аленка, смуглая, стриженная «под мальчишку» и вообще похожая на мальчишку, на ходу размахивала руками, как будто что-то горячо доказывала Леньке. Все четверо ребят учились в одном классе, а Аленка была на год младше их и только нынче перешла в шестой. Но она всегда дружила с теми, кто был постарше ее, и чаще всего — с мальчишками. Нужно сказать, что и они не чуждались ее общества, потому что она ни в чем от них не отставала.

— Где вы так долго ходили? — нетерпеливо поднялся им навстречу Петрусь. — Мы тут заждались.

— Да ходили… — неопределенно ответил Ленька. — Ну, готов снимок?

— А как же! Вот, смотри… — Петрусь взял у Мишки фотоснимок и протянул его Леньке.

По тому, как торопливо схватил Ленька снимок, можно было догадаться, что он сильно взволнован. Ведь если изображение на фото не совпадет с рисунком, который сделал утром Роман Иванович у Зеленой тони, подозрение с Богдана сразу будет снято. А если совпадет?..

Ленька долго и внимательно разглядывал снимок, потом достал из кармана и развернул листок с рисунком Романа Ивановича. Все пятеро притихли…

— Ага! — почти в ту же секунду торжествующе воскликнул Петрусь. — Что я говорил? Точь-в-точь! Смотри — и здесь в елочку, и здесь!..

Но в это время Ленька достал из кармана еще один листок и подал его Петрусю.

— А ты не горячись, Цыган! Сравни еще и это…

— А что это? недоуменно посмотрел на друга Петрусь.

— А то, что ошибся ты, вот что! — твердо сказал Ленька. — Мотоцикл с коляской есть в Крышичах и еще у одного человека.

— У кого? — подскочил Петрусь. — Что ты выдумываешь?

— Ничуть не выдумываю. Две недели назад Сенька Жигун купил коляску к своему «Ижу». А это мы с Аленкой срисовали узор на его колесах. Как видишь, он тоже точь-в-точь совпадает с рисунком Романа Ивановича…

— Верно, совпадает, — пожал плечами молчавший до сих пор Олег.

— Так неужели и у Сеньки коляска есть? — смущенно проговорил Петрусь.

— Да мы же сами ее видели! — вступила в разговор Аленка. — И чешуя от рыбы на сиденье…

— Расстояние между колесами тоже совпадает, — добавил Ленька. — Да ты сам подумай, разве станет Богдан таким грязным делом заниматься? А Сенька… Сам знаешь, что это за тип…

Сенька Жигун, и правда, пользовался недоброй славой в Крышичах. Человек он был пришлый, не местный. Года четыре назад неподалеку от Крышич целое лето работала большая группа геологов-разведчиков, и Сенька был у них шофером. Потом за пьянство и какие-то махинации его уволили, но Сенька никуда не уехал, а подкатился к одной вдове, Агате Махнач, и остался жить в Крышичах. Никто бы не сказал о нем худого слова, живи он честным трудом, как все. Но у Сеньки были иные планы. На работу в колхоз он выходил только для отвода глаз, а сам занялся спекуляцией — скупал по всей округе сушеные грибы, ягоды и возил на продажу в Ленинград и Киев. Потом стал спекулировать самогоном. Словом, жил паразитом. Как-то мозырская милиция накрыла его, и попал Сенька в тюрьму, но какой-нибудь год спустя вернулся и теперь вот снова слоняется по деревне, что тот волк по лесу. Жить хочет с размахом, а работы не любит. Купил себе мотоцикл и гоняет на нем целыми днями. Куда, чего? — никто не знает.

— Снова все запуталось! — безнадежно махнул рукой Петрусь. — Поди разберись…

— А по-моему, и думать не стоит насчет Богдана! — сверкнула глазами Аленка. — Все ясно, Сенькина работа! И колеса такие же, и чешуя…

— Нет, — возразил Ленька, — раз уж так получилось, нужно проверить…

Но не успел Ленька рассказать друзьям, какую он задумал операцию, чтобы разоблачить вора, как вдруг из кустов с победным окриком выскочила Настенька.

— А-а!.. Вот вы где! — радостно кричала она. — И ты тут, Ленька-трезвонька! А деду не хочешь помогать!..

— Хлопцы, ш-ш-ш!.. — приложил Ленька палец к губам. — Разбегайтесь по одному и — к реке! Там расскажу!..

Настенька немало удивилась, когда все пятеро бросились от нее наутек — кто в глубь крушинника, кто к реке. Она постояла-постояла, обиженно надула губки и медленно побрела домой, к деду — жаловаться на людскую несправедливость.

«НЕВОШПИТАННЫЕ» ЛЮДИ

На землю постепенно опускались тихие летние сумерки. Вот, вздымая облака пыли, возвращаются с поля и разбредаются по дворам медлительные, задумчивые коровы, пугливые овцы. Вот затих треск молотилки на гумне, последний раз звякнул молоток в кузнице. Одна за другой пригрохотали в гараж из далеких и близких рейсов колхозные автомашины. Умолкли смех и крики детишек на выгоне. Угомонилась улица, не проскрипят нигде ворота, не подаст голос колодезный журавель. Над Припятью, отражаясь в неподвижной речной воде, загорелись красные и синие огоньки бакенов…

Летом, как следует наработавшись за день, люди в деревне рано ложатся спать: завтра с восходом солнца для них начнется новый трудовой день, полный извечных крестьянских забот, — нужно убирать хлеб, приводить в порядок огороды, заготавливать силос, брать лен… И вот один за другим гаснут в окнах огни, и над деревней воцаряется ночная тишина.

Только в одной избе, в том конце деревни, что ближе к лесу, светится окно. Правда, свет тусклый, едва заметный, не от электрической лампочки, что висит под потолком, а от какой-то старинной коптилки. В доме не спят — по стенам время от времени пробегают длинные нескладные тени…

Это изба Агаты Махнач, у которой вот уже четвертый год как поселился бывший шофер Семен Жигун.

Сенька подходит к окну, глядящему на реку, настежь распахивает его и, высунувшись чуть не до пояса, долго к чему-то прислушивается. Но на реке ничего не слыхать, лишь в прибрежном ивняке пронзительно кричит какая-то ночная птица да кое-где на улице лениво брешут бессонные собаки.

Сенька оборачивается, достает из-под лавки корзину и, даже не глядя на Агату, тихо приказывает:

— А ну, посвети…

Он идет в сени, отворяет дверь в пристройку, которая служит кладовой, и, откинув крышку погреба, спускается по лестнице вниз. Агата, молодая еще женщина с красивым, но опечаленным чем-то лицом, вздыхая, покорно идет за ним, склоняется над холодным зевом погреба и, вытянув руку с коптилкой, освещает его. Сенька пробирается в погребе в самый угол, отбрасывает там старые, запыленные лохмотья и на секунду замирает, глядя на внушительный ряд бутылок, тускло поблескивающих холодным стеклом. Потом берет одну из бутылок, вынимает затычку и прямо из горлышка делает два-три глотка, кривится, сплевывает и, заткнув бутылку, ставит ее в корзинку.

— Ох, Семен, — вздыхает Агата, — и зачем тебе все это? Чует мое сердце, не кончится это добром…