Тайна одной башни (сборник) - Зуб Валентин - Страница 40

Но и на этот раз нигде не видно лодки!

— Роман Иванович, — не удержался Петрусь, — а может, не здесь взрыв был, может, где-нибудь в другом месте?

— А вот сейчас проверим. — Сбавив ход, инспектор стал подруливать к Зеленой тони.

Ребята от нетерпения привстали на лавках, начали оглядывать берег, шарить глазами по заливу. Здесь или не здесь? А если здесь, то куда же девался таинственный преступник? Не оставил ли

чего-нибудь такого, что помогло бы напасть на его след?..

Не успела лодка войти в залив, как Роман Иванович вдруг выключил мотор: еще издали он убедился, что ошибки не было. А мотор выключил, как это делал обычно, чтобы послушать в тишине, не хрустнет ли где-нибудь в кустах ветка под ногой браконьера. Каково же было его удивление, когда он отчетливо услыхал ровное тарахтение мотоцикла на лугу. Шум мотора отдалялся и затихал, пока наконец совсем не растаял в утренней тишине…

Опять мотоцикл!.. Значит, это не случайность, значит, между взрывами на реке и мотоциклом есть какая-то связь. Возможно, браконьер потому и был неуловим, что обходился без лодки, бросал взрывчатку прямо с берега… Но тогда, спрашивается, как он ухитрялся подбирать глушеную рыбу?..

Направляемая рукой Романа Ивановича моторка медленно, без мотора, подплыла к песчаному берегу Зеленой тони. И здесь ребята впервые увидали своими глазами следы ночного разбоя. Крупной рыбы на поверхности воды нигде не было, налетчик, как видно, успел ее всю подобрать. Зато песчаное дно залива, освещенное ярким августовским солнцем, блестело, словно посеребренное: оно было покрыто сплошным слоем убитых мальков. Это было страшное зрелище, и Ленька широко раскрытыми глазами, не отрываясь, смотрел и смотрел в воду. Дно напоминало гигантское рыбье кладбище. Одним ударом здесь были уничтожены тысячи мальков.

— Ай-яй-яй!.. — схватился за голову Петрусь. — Что тут делается!..

— А ты смотри, хорошенько смотри, чтоб запомнить, — хмуро произнес Роман Иванович. — Хищник знать того не хочет, что соберет он рыбы полпуда-пуд, а уничтожит тонны. Только десятая часть глушеной рыбы всплывает наверх, а вся остальная — на дне…

— Вот гадина! — гневно выдохнул Петрусь. — Так же всю рыбу можно перевести!

Роман Иванович вылез на берег, прошелся взад-вперед, присматриваясь к земле. Втайне он надеялся найти где-нибудь след мотоцикла — это уже дало бы ключ к дальнейшим поискам. Ребята тоже выбрались на берег. Петрусь ходил вслед за инспектором и давал волю своему возмущению. А Ленька тем временем взобрался на кручу, откуда начинался приречный луг, огляделся. И вдруг заметил на песке совсем свежий след.

— Эй, сюда! — крикнул он. — Смотрите!..

Роман Иванович и Петрусь проворно вскарабкались на крутой берег, подошли к Леньке. В самом деле, перед ними был отчетливый след мотоцикла. Рядом, едва заметный на траве, шел второй след — мотоцикл был с коляской.

— Неужели Богдан? — блеснул цыганскими глазами Петрусь. — У нас ни у кого больше нет мотоцикла с коляской.

— А кто такой этот Богдан? — поинтересовался Роман Иванович.

— Тракторист один, — пояснил Цыганок. — Напарник моего брата.

— И ты уверен, что только у него такой мотоцикл? — В голосе Романа Ивановича прозвучало сомнение. Очевидно, у инспектора были на этот счет какие-то иные сведения.

— Конечно, уверен, — стоял на своем Петрусь.

— Это нужно еще как следует проверить и доказать, — раздумчиво проговорил инспектор. — А может быть и такое, что кто-то другой ездит на его мотоцикле.

Роман Иванович достал из кармана блокнот, карандаш, присел на корточки и, поглядывая время от времени на отпечаток, оставленный колесом на песке, тщательно перерисовал его. Потом свернутым наподобие рулетки стальным метром измерил расстояние между колесами мотоцикла и записал рядом с рисунком.

— Держи;— протянул он листок Леньке. — Пригодится…

Какое-то время Роман Иванович постоял в раздумье, потом повернулся к ребятам:

— Что ж, хлопцы, не будем терять времени, нужно действовать.

Все трое стали осторожно спускаться с кручи к берегу.

А еще через минуту голубая лодка, рокоча мотором, мчалась к устью Старицы.

СЕНЬКА ЖИГУН СБЫВАЕТ ТОВАР

Живописно выглядит на исходе лета мозырский крытый рынок. Огромное, со стеклянной крышей дощатое строение, окрашенное в веселый голубой цвет, с самого утра до послеобеденной поры гудит, как потревоженный пчелиный улей. Чего здесь только нет!.. Точь-в-точь как на той прославленной сорочинской ярмарке, описанной у Гоголя, здесь можно достать все, начиная от баранка и кончая хомутом или фонарем «летучая мышь».

Под крышей рынка, вдоль стен, тесно стоят, разместившись в удивительном, можно сказать, загадочном беспорядке всевозможные торговые учреждения — магазины хозтоваров, мясные лавки, аптечный киоск, промтоварные ларьки, будка с мороженым, пивной ларек, киоск с газетами и журналами, ларьки отдельных колхозов. В этих торговых рядах покупатель может найти любую нужную ему вещь.

А посредине на всю длину строения тянутся в два ряда сколоченные из досок прилавки для ручной торговли. Только в самом центре рынка эти прилавки прерываются — здесь вмурован в землю круглый цементный бассейн с фонтаном. Правда, за все долгие годы своего существования фонтан ни разу не брызнул водой, и стоит он здесь просто как оригинальный памятник благим намерениям каких-то давно забытых руководителей города.

На прилавках в эту пору года навалено обычно столько разного добра, что никаких слов не хватит, чтоб его описать. Всюду живописно возвышаются горки яблок, груш, желтеющих огурцов, луку, стоят корзинищи, корзины и корзинки разных слив, вишен, малины — и все это, обратите внимание, самых разных сортов и на любой, самый придирчивый вкус. В стороне огромной зеленой горой лежат полосатые арбузы, а рядом горой немного поменьше — дыни. Тут же красуются дары полесских лесов — белые, в коричневых шапках боровики, красноголовые подосиновики, подберезовики, лисички, рыжики, сыроежки…

На этих прилавках можно купить и кувшинчик сметаны, и молоко, и свежие яйца, и наконец, выбрать на суп молодого петушка, который тут же, едва его извлекут на свет божий из корзины, в отчаянии пропоет пронзительным голосом свою последнюю петушиную песню.

Но на рынке песня эта безнадежно тонет в ровном и монотонном, как речной прибой, гуле. Гудит не только людская толпа — гремит еще и радио, хотя за гулом толпы при всем желании нельзя разобрать ни единого слова, как бы ни старались дикторы в Москве, Минске или Гомеле. Вооруженные авоськами, сумками, кошелками самых разных форм и размеров сотни жителей города, по большей части домашние хозяйки, часами толкутся возле прилавков и ларьков, выбирают то, что им по вкусу, торгуются, спорят или, наоборот, мирно рассказывают друг дружке какие-то последние новости…

В тот день, когда на Припяти, недалеко от Крышич, раздались таинственные взрывы, на этом мозырском рынке наблюдательный человек мог бы заметить в самом конце прилавков довольно приметную личность. Толстая, с голыми по локоть мясистыми руками, с широким, красным, как медный поднос, лицом, на котором жадно поблескивали маленькие, заплывшие жиром глазки, женщина эта была в синем, с цветами, ситцевом платье, таком полинялом и заношенном, что на нем лишь с трудом удавалось различить рисунок ткани. Сразу можно было сказать, что это не колхозница, не работница, не служащая, а скорее всего особа, принадлежащая к вымирающему племени базарных торговок и перекупщиц.

На прилавке перед ней лежал десяток яблок, но по тому, какую цену она за них заломила и какими пустыми глазами смотрела на покупателей, нетрудно было догадаться, что сидит она здесь вовсе не ради этих яблок, а чего-то или кого-то ждет. Торговка была, видно, личностью на рынке известной, потому что многие здоровались с ней, как с доброй знакомой:

— Здорово, Хима!

— Что новенького, Хима? Чем сегодня богата? Толстая, как бочка, Хима едва кивала головой в