Копия Афродиты (повести) - Когут Василь Григорьевич - Страница 8

— Ладно, — ответил Виктор Степанович, — попытаюсь.

Глава 8

ИЗ РОДОСЛОВНОЙ МЕЛЬНИКОВ. МАТЬ

«…Антонина Тимофеевна Мельник-Сероокая — моя мать. Родилась в Заречном в сентябре 1938 года. Моложе отца на шесть месяцев, а выглядит моложе на лет десять. Это потому, что очень следит за собой. Чистюля невыносимая. Из-за этого и нам нет покоя. Там не сядь, там не стань. В комнатах заставляет ходить в тапках. Трюмо в зале завалено мазями, духами и всякой другой дрянью. Лицо ее всегда чистое и нежное, прическа — длинная коса, уложенная кольцом на голове, глаза чистые, ясные, как у бабушки Серафимы. Мама очень красивая. В ее лице что-то классическое, греческое… Она очень боится старости. Не смерти, а старости…

Вышла мать за отца замуж в двадцать четыре года. После окончания института. В школе она заменила Томковича.

Самое интересное, о чем любит вспоминать, — как познакомилась с отцом. Ехала однажды в трамвае в час пик, и такая давка была, что не повернуться. Лицом к лицу к ней стоял парень, смуглый, кудрявый, чем-то похожий на цыгана. И вот на одной из остановок, когда трамвай резко тормознул, парень ткнулся губами в ее лицо. Специально ли, нечаянно, но мать вспыхнула, на следующей остановке выскочила из трамвая. Парень — за ней. «Девушка, я не хотел…» Тут же, на остановке, она отвесила ему пощечину: «Хам!» — «Добренько, девушка», — ответил парень. «Что добренько?» — не поняла мать. «Что хам», — снова спокойно ответил обидчик. Она улыбнулась, злость прошла. Так и познакомились.

Мать очень искусно умеет отчитывать человека. Не кричит, не грубит, но доводы ее железные. Слово за словом она так распечет отца, что тот поднимает вверх руки и, прав ли, не прав, всегда говорит: «Добренько!»

Кроме того, мать обладает каким-то особым чутьем семейного сыщика. Поэтому в разговоре с нею я всегда внимательно слежу за ее вопросами. Она их так каверзно может задать, что, упустив из виду ее способности, можно сразу попасться на лжи. Я обычно не вру. Но иногда приходится. Особенно когда вечерами задерживаюсь с Л.

Я уверен, мать уже догадывается о моей работе над родословной.

С большим усердием смотрит мать и за хозяйством. Часть забот ложится, конечно, на нас, но обязательно под ее надзором и руководством. В огороде нет ни одного сорняка, во дворе трава всегда подкошена, дом покрашен, забор — и тот выделяется какой-то чопорностью. Соседи порой подшучивают: «Вон, корова Серооких пошла — вся в Тоньку!» Корова наша и впрямь хорошая: черно-пестрая, небольшая, всегда чистая. И голову держит так, будто смотрит на всех свысока. В стаде она — лидер.

Мне кажется, что мать немного жестокая. Когда хоронили бабушку Серафиму, она не плакала. Только платком вытирала сухие и красные глаза, молчала, изредка распоряжалась, кому что делать. Последний разговор о бабушке Анастасии подтвердил мое предположение: не интересовалась она судьбой своей матери, ей это будто бы безразлично.

Она, например, за последние два года ни разу не съездила к Любе в Минск, не поглядела, как та живет, чем занимается. Настолько уверена, что Люба не позволит себе ничего плохого, что диву даешься. Хотя и в самом деле Люба — образец. С мамочкой — как пара сапог. Получается, что в нашей семье я — себе, папа — себе, а мать с Любой — себе. Но это только кажется. Мать своей волей так опутала всех, что и при желании не распутаешь.

В школе дети боятся учительницу Мельник. Не уважают, а именно — боятся. Сегодня даже странно, чтобы ученики боялись учителя. Но это так. Она не ругает, не бьет, не наказывает. Какой-то внутренней силой заставляет сидеть тихо и смирно, учить уроки, и получается, что успеваемость по истории — самая высокая в школе.

Мать за это хвалят, ставят в пример, даже звание «Отличник народного образования» присвоили…

В отличие от отца — не любит телевизор. Но очень много читает. Вообще, мать много работает, у нее, как и у отца, нет выходных, праздников, и отдыхает она только ночью, и то не больше шести часов.

Самое главное, что ее уважают в деревне. Избрали депутатом сельского Совета. Немного завидуют… Людям кажется, что матери все дается легко, просто. Кандидатуру ее выдвигали на должность директора школы, но она наотрез отказалась.

P. S. Мать умеет еще печь очень вкусные пирожки, торты и всякие сладости. Особенно ей удается пирог «негр в пене». А еще — консервировать и мариновать грибы и овощи. В деревне по вкусу могут определить: это работа Сероокой Тоньки. Все же — Сероокой!

Деревня Мельников не признала».

Глава 9

ПО СТАРЫМ ЧЕРТЕЖАМ

Отец слово сдержал: разыскал старую карту земельных угодий послевоенного колхоза. Тогда он состоял из одной деревни Заречное. На карте сохранилось изображение русла реки, протекающей по территории колхоза, ее извилины, повороты, нанесены родники по обоим берегам. Они похожи на головастиков. Мельница на чертеже черным квадратиком перекрывает голубую нитку. На запад от нее отмечены два родника. На восток — длинная прямая линия, упирающаяся перпендикулярно в стены первых сельских хат. Что это могло быть? Тропинка? Дорога? Здесь раньше, да и теперь — сплошные заливные луга, озерца, ручьи. Старый чертеж настолько подробный, что даже крупные валуны и камни помечены. Похоже, что план снят с военной топографической карты.

После детального изучения плана Алеша вышел к водохранилищу. Вдали виднелся новый мост, дугой соединявший два берега. Раньше, чуть ниже этого, был старый, деревянный. Знаменитый мост! Во время войны танк Т-34 удерживал его целые сутки, отразив двенадцать атак фашистов. Танкисты погибли, но враг через мост так и не прошел…

Алеша не спеша шел по дамбе в направлении бабушкиного дома, сиротливо жавшегося к громадному ясеню и почти скрывавшемуся под его могучей кроной. Порыжевшие занавески закрывали изнутри маленькие окна, дверь была заперта, и в ней холодным глазком зияло отверстие для проволочного ключа. Вокруг дома поднялись сорняки, словно заживляли свежую рану. Алеша в дом не зашел, а только посмотрел на него. В груди защемило, стало тоскливо. Он отвернулся и направился к сирени.

Куст этот на плане обозначен тремя точками. Значит, когда составлялись чертежи, он уже был большой. Правее, метрах в десяти от мельницы — два родника. Один из них тот, который звали Серафиминым. Наверняка тот самый «мой», упомянутый ею перед смертью. Почему она вспомнила именно его? Какую тайну хранит он, давно затопленный водами, заросший камышами и осокой? Да и сохранился ли? Надо рискнуть. Взять лодку, поискать.

Вспомнив рассказ матери, Алеша стал осматривать сирень… Ту самую, которую Серафима посадила после смерти дочери. Она разрослась на несколько метров в ширину, а теперь была покрыта крупными цветущими кистями, ярко выделявшимися на фоне зелени. Над цветами летали шмели, бабочки. Несколько веток обломаны, и еще ободранная кора, не успев скрутиться, висела, словно клочки кожи на живом теле. Многие стволы сирени старые, покрыты зеленым налетом. Но рядом тянулись вверх молодые отростки, крепкие, ровные, как стрелы. Процесс жизни и обновления здесь не прекращался. Погибали старые, отслужившие свой век стебли, тут же поднимались молодые.

Внутри куста — прогалина. Здесь можно укрыться от дождя, спрятаться во время игр. Неужели теперь без присмотра погибнет и эта сирень, память о бабушке Серафиме?..

Алеша подошел к причалу, где крепилась низкобортная и густо просмоленная лодка, открыл замок, освободил от цепи, сел в нее. Плыл без весел. Загребал воду руками, направляя лодку по чистым, свободным от камыша, местам.

Солнце грело по-летнему. Но вода еще была прохладной. Алеша подплыл к мельнице, вытащил карту. Показалось, что легче всего определить место родника, ориентируясь на здание мельницы. Взяв против течения, он направил лодку в камыши. На вычисленном расстоянии увидел «окно» — чистое, не заросшее место. Таких «окон» в зарослях было много. Одни естественные, другие — сделанные рыбаками. Алеша разделся. Эх, была не была!