Трава пахнет солнцем - Дворкин Илья Львович - Страница 2

Рыцари гордо и презрительно окинули его взглядом и с достоинством удалились.

Гребная база «Спартак»

После такой обидной, неудачной попытки спасти принцессу, эту кривляку и папенькину дочку, Жорка и Владик долго не приходили на свое любимое место. Всякая охота пропала.

Последнее время они околачивались на гребной базе «Спартака». Помогали выносить байдарки, вертелись там у всех под ногами.

Они с завистью глядели на рослых парней, несущихся в академических лодках, и взахлеб мечтали о том времени, когда сами сядут в такую лодку. Это им твердо обещал сам Олег Баранов, тренер.

Он им даже разрешил грести на тренировочном бону.

Это такой деревянный пирс с веслами и настоящими сиденьями на колесиках. Одно только плохо: гребешь-гребешь, а все на одном месте.

Но если закрыть глаза… если плотно-плотно закрыть глаза… о, тогда запросто можно представить, что летишь стрелой к финишу.

Жорка со свистом выталкивает сквозь сжатые зубы горячий воздух. Глаза у него закрыты, голова низко опущена — подбородок упирается в грудь.

Он равномерно, как машина, работает гибкими ясеневыми веслами.

Длинные гребки рвут воду, мощно толкают вперед легкую лодку.

Упругий ветер облепляет плечи тельняшкой, водит прохладным пальцем по ложбинке на шее.

Гребок, еще гребок!

«Еще немножко… Еще секундочку… Сейчас я вам покажу… Сейчас, — шепчет он, оттягивая сладкий и неизбежный миг победы, — пора!»

Р-раз! Р-раз! Весла пенят, буравят воду с неслыханной силой и частотой. Спурт! Последний финишный рывок. Трещат от напряжения плечи, горячий пот течет по окаменевшей шее.

А-а-ах! Протяжно взрываются, плещутся криком берега.

Позади полосатые буйки — створ финиша. Первый!

Жорка старается не улыбаться, хоть счастье распирает его. Кажется, оттолкнись он сейчас ногой — и полетит в синее небо, к солнцу, как воздушный шарик — легкий и звонкий.

Но он сдерживается. Он — чемпион. Он суровый, мужественный победитель.

Жорка с достоинством поворачивается к Владику.

А Владька сидит, с блаженной улыбкой закрыв глаза.

Вот он медленно поднял руки, потряс сжатыми ладонями и раскланялся направо и налево.

Владька в это мгновение далеко, он идет по белому бесконечному помосту, и на шее у него большая сияющая медаль.

А вокруг народищу! Тьма. И все кричат. И хлопают в ладоши. Он раскланивается и ослепительно улыбается. Как в кино.

Привет! Привет! — поднимает он над головой руки, утомленный славой и всеобщим восхищением.

— Ты чего это? С ума сошел? — говорит Жорка.

— А? — Владька очнулся, увидел удивленное Жоркино лицо и сизую рябь на воде и щелястый неуклюжий бон.

— Ты чего руки поднимаешь?

— Руки? Да так… от весел, понимаешь, затекли.

— А улыбаешься чего?

— Чего, чего? Что уж, мне улыбнуться нельзя?

— Да я так. Пожалуйста, улыбайся сколько хочешь, — сказал Жорка и подозрительно поглядел на друга.

Мальчишки встали. Усталые от счастливого волнения, медленно пошли по пирсу к выходу. И ласково гладили на ходу полированные, пропитанные солнечным теплом бока лодок.

Жорка и Владик и не знали раньше, что обыкновенная олифа, лак и сухое дерево могут пахнуть так тревожно и волнующе — соревнованиями, скоростью, победой.

Тамико?

В тот день мальчишки не пошли на базу. Их снова потянуло на заветную полянку.

Теперь они были индейцами. Индейцы ходят бесшумно. Индейцы не оставляют следов.

Впереди за сиренью притаился военный лагерь гуронов — кровожадных и коварных врагов.

Жорка и Владик разведчики. Они могикане. Самые последние. Уже после тех. Тут чуть зазеваешься, и острый томогавк сделает свое черное дело. Запросто можно без скальпа остаться.

Поэтому они ползли по ровно подстриженному газону бесшумно и осторожно. Лица их были суровы.

Ветки сирени цепко хватали за штаны и рубашки, но могикане терпели.

Скамейка появилась неожиданно. Снизу с земли Жорка и Владик увидели две тоненькие ноги в бежевых сандалиях и переглянулись. Это еще что? Кто-то нахально сидел на их скамейке.

Жорка приложил палец к губам и медленно поднялся. Встал и Владик.

Над высокой спинкой скамьи виднелась черная маленькая голова с неправдоподобно толстенной косой.

Мальчишки бесшумно подошли сбоку и увидели худенькую очень смуглую девочку с альбомом на коленях.

Девочка рисовала.

Жорка и Владик осторожно, по-индейски ступая, подошли сзади, остановились за ее спиной и, вытянув шеи, заглянули в альбом.

За узким белым катером в туче брызг стремительно и смело летел по яростно-синему морю человек. Он летел вперед сквозь крутые волны, буйный и веселый. Он рвался с бумаги. А море было совсем настоящее.

Жорка услышал раскатистый рокот, жадно раздул ноздри и вдруг всей грудью вдохнул терпко-соленый морской ветер. Ему даже показалось, что на лицо упало несколько брызг. Просто чертовщина какая-то!

— Вот это да! — прошептал Владик.

— Это ты нарисовала? — задал глупый вопрос Жорка и еще больше смутился — будто сам не видел.

— Я, — сказала девочка.

В глазах ее запрыгали смешинки. И Жорка неожиданно разозлился.

— А ну-ка, дай сюда альбом, — потребовал он.

Девочка медленно повернула голову и спокойно оглядела мальчишек большущими темными глазами.

— Здравствуйте, — сказала она каким-то нездешним гортанным голосом, — гамарджоба[1].

— Ты кто? — спросил Жорка и смутился.

Очень уж спокойно и странно глядела на них эта девочка. Она разглядывала их, и Жорке показалось, что она все про них знает.

— Я Тамико?, — сказала девочка.

— Тамико! — восхитился Владик. Необычное имя очень подходило девочке. Как же иначе? Тамико!

— На. Только не размажь. Краски еще сырые.

Жорка взял альбом, помахал им, подождал, пока краски просохнут, и стал листать. И злость его сразу прошла.

Что это был за альбом! На всех страницах плескалось море и жили корабли — фантастические морские скороходы.

Особенно один был хорош. У Жорки дыхание перехватило, когда он его увидел.

Длинный, с низкими бортами и откинутой назад широкой трубой, он стлался по гладкой зеленой воде. На двух косо поставленных мачтах трепетали узкие флаги — гюйсы. И эти рвущиеся по ветру флаги, и крутой бурун за кормой, и весь корабль — подбористый, ладный, все говорило о мощи и неслыханной скорости.

— Ух ты! — выдохнул Жорка.

Он снова взглянул на девочку. Ничего особенного: девчонка как девчонка, еще и поплоше многих — худущая, как спичка. Только смуглая, да косища у нее, да глаза вот… Глаза удивительные. Какие-то очень серьезные и грустные. И огромные — в пол-лица. А может быть, так только кажется, потому что лицо очень маленькое.

— Ты это сама… все сама видела? — спросил Жорка.

— Что это?

Тамико улыбнулась. Она явно забавлялась Жоркиным растерянным видом.

Жорка упрямо, как бычок, наклонил голову.

— Ну, в альбоме… Море. Корабли все эти. Ты на них плавала?

Сказал и сам испугался: так вдруг изменилось лицо девочки.

Она нахмурилась, губы у нее задрожали.

— Ты чего?

— Ничего, — ответила девочка и опустила голову. — Не видела я их. Море видела. А корабли нет. Я их сама придумала.

— А-а-а, — разочарованно протянул Жорка, — придумала. Вот бы такие на самом деле где-нибудь плавали! Уж я бы обязательно их разыскал. Я моряком буду, — доверительно сообщил он.

— А я музыкантом, — сказал Владик. — Слушай, а ты…

И вдруг Тамико заплакала.

Жорка и Владик ошеломленно переглянулись. Это было очень странно. Вдруг ни с того ни с сего человек плачет. Да еще так горько. Просто ревмя ревет. Жорка осторожно положил альбом на скамейку, хотел что-то сказать, но тут произошло нечто совсем уж неожиданное.