Голова античной богини - Дворкин Илья Львович - Страница 23

Только сейчас мальчишки разглядели его как следует.

К их удивлению, он оказался совсем не старым. Буйная рыжеватая борода покрывала лицо до самых глаз, топорщилась на шее.

Но теперь, когда прямо в лицо ему светило солнце, стало видно, что под бородой тугие молодые щёки, широкие, чуть выступающие вперёд скулы и тяжёлый, как кирпич, квадратный подбородок. Глаза у немого были навыкате, светло-серые, холодные и равнодушные.

— Хватит болтать, — услышали они его хриплый голос. — Ты сопляк и трус. Тащи сейчас же, а там поглядим, что с тобой делать дальше.

Генка проворно метнулся в сторону, а «немой» вновь ухмыльнулся кривой ухмылочкой, покачал головой и презрительно сплюнул.

Он вытащил из засаленного старого ватника коробку дорогих папирос «Люкс», постучал мундштуком о крышку, неторопливо закурил.

Костик только успел переглянуться со Стасом, как появился Генка.

Он волок заполненный до половины большой рюкзак — весь в карманах, ремешках и пряжках — сразу видно, трофейный.

Рюкзак был тяжеленный, потому что Генка тащил его с трудом, весь перегнувшись на сторону.

«Немой» неторопливо поднялся навстречу — широкий, кряжистый, — взял рюкзак из Генкиных рук, легко забросил за спину, обеими лямками на правое плечо.

Генка стоял рядом, переступал своими сапожищами и просительно улыбался. Он был весь почтение и робость.

Он что-то тихо сказал «немому» и протянул руку.

Тот снова сплюнул.

— Заслужить надо, сопляк, — буркнул он, повернулся и, ломая бурьян, как медведь, пошёл прочь.

Генкино лицо мгновенно изменилось. Злобная гримаса перекосила его. Он стоял, сжав кулаки, глядел вслед «немому» и что-то шептал дрожащими губами. Потом он повернулся и пошёл прямо на ребят.

Они едва успели отпрянуть в сторону. Костик лежал, прижимаясь к земле. Генка протопал так близко, что можно было дотронуться до него.

Он прошёл через проходной двор, по пути злобно пнув сапогом привязанную к стволу акации козу. Та шарахнулась в сторону, закричала тонким обиженным голосом, потом упала.

Враг их шагал по переулку к заводу, а друзья, прижимаясь к стенкам домов, крались за ним.

Они видели, как он предъявил пропуск толстой тётке с громадным револьвером на боку.

Мальчишки ещё немножко постояли, поглазели на охранницу. Лицо у неё было доброе, домашнее. Ей бы носки вязать внукам, а не с оружием тут стоять. На ней и револьвер каким-то нестрашным, игрушечным выглядел, хоть и был он здоровенный, как гаубица. Генка что-то буркнул. Ребята не расслышали.

Стас задумался.

— Странно всё это. Очень странно, — сказал он, и Костик понял, что Стас про «немого». — Но это оставим на потом, разберёмся. А сейчас — быстро. Сейчас надо выручать этих дуралеев — Настькиных хохлатых.

Лестницу свою Генка запирал в сарай.

Пришлось из двух жердин и обрезков досок сколачивать новую.

Потому Костик и Стас провозились порядочно. Часов у них не было, но они и так понимали, что надо торопиться изо всех сил — вдруг Генка придёт домой в обеденный перерыв.

На крышу полезли со стороны огородов, иначе весь двор был бы в курсе дела, такие уж глазастые у них были соседи.

Кровельное железо предательски грохотало под ногами.

Они спрятались за Генкиной трубой, отдышались.

Во дворе пока было спокойно.

В двух метрах от мальчишек торчала на крыше аккуратная, выкрашенная в голубой цвет Генкина голубятня. Сквозь окошко, забранное металлической сеткой, виднелись спящие, нахохлившиеся голуби.

— Стой тихо! Замри, — приказал Стас, — гляди в оба, а я пошёл. — И он полез в голубятню.

Дверца была маленькая. Стас еле в неё протиснулся.

Голуби заметались, затрепыхали крыльями, пыль поднялась такая, что Стас начал чихать.

Костик слышал, как он чертыхался в этом голубином игрушечном домике, и думал, как же он в такой суматохе поймает этих Настькиных хохлатых.

Он прильнул к окошку, хотел дать Стасу какой-нибудь ценный совет, но Стас тут же заорал (как Костику казалось, на всю улицу):

— Отойди сейчас же! Тут и так темно. Ты глядишь по сторонам или нет?!

Костик сразу отскочил и огляделся. Он даже не обиделся на ругань. Стас был прав.

Голуби метались как сумасшедшие.

Время шло, а Стасу всё не удавалось изловить Настиных любимцев.

Костик пританцовывал от нетерпения, но ничем не мог ему помочь.

Наконец из окошка послышался сдавленный Стасов голос:

— Иди сюда! Скорей!

Костик подбежал. Стас чуть приоткрыл дверцу, сунул ему в руки одного из хохлатых.

— Держи крепко. Сейчас я второго словлю. Не даются, дьяволы…

И он вновь исчез в голубином переполохе. Птица в руке у Костика дрожала, вертела розовой пушистой головой, хохол её возмущённо трясся, а сердчишко так колотилось, что Костик испугался — как бы оно не лопнуло со страху.

— Готово, — услышал он наконец голос Стаса.

Костик обернулся и увидел, что Стас с трудом, задом выбирается из голубятни.

Несколько сизарей метнулось у него между ног, вылетели на волю.

Костик бросился вперёд, хотел помочь Стасу и вдруг услышал позади себя подозрительный шум.

Он оглянулся и окаменел от ужаса: из чердачного окошка на крышу вылезал Генка.

— Беги, Стас! — почему-то шёпотом крикнул Костик, и в тот же миг рука его разжалась и хохлатый с шумом вспорхнул в небо.

Позади гремела крыша. Это убегал Стас.

А Костик не мог пошевелиться. Он глядел в белые от бешенства Генкины глаза и стоял, будто приклеенный резиновым клеем.

Генка шёл медленно, не торопясь, и улыбался какой-то неживой, страшной улыбкой — будто лицо его было резиновое и кто-то посторонний раздвигал сейчас его рот.

— Так, — приговаривал он. — Так. За голубочками пришёл! Так. За птичками. Ма-ла-дец! Так-так!

Он подходил всё ближе, и Костик всей кожей своей чувствовал, что это идёт его смерть, что сейчас случится что-то страшное, непоправимое…

А Генка всё шёл, и было это как в удушливом, вязком сне, когда хочешь закричать и не можешь — и не можешь двинуться с места.

И только когда он подошёл вплотную, Костик вдруг опомнился, рванулся в сторону, но было уже поздно.

Длинной своей, как оглобля, ручищей Генка ударил его — и Костик с грохотом покатился по железной крыше туда, вниз, где крыша обрывалась и начиналась пустота, которая кончалась безжалостными булыжниками двора.

Костик успел ещё ярко, как при вспышке молнии, представить себя — переломанного, лежащего в неестественной позе на этих булыжниках — и тут же белый свет померк, наступила темнота. Он потерял сознание.

Очевидно, очнулся он мгновенно. Потому что Генка, белый с просинью, как извёстка, стоял на прежнем месте и перепуганным, бараньим взглядом глядел на него. А Костик, зацепившись у самого края крыши за воронку водосточной трубы, бескостно перевесился по обе её стороны, словно полотенце.

Генка увидел, что он очнулся, и испуг на его морде сменился обычной нагло-тупой ухмылкой.

Он снова медленно направился к Костику.

Неизвестно, хотел ли он его втащить на крышу и надавать ещё, хотел ли сбросить на булыги двора и изувечить. В любом случае добра Костик от него не ждал.

Он был беспомощен. Его поташнивало. Голова раскалывалась от боли, кружилась. Под боком его скрипела проржавленная водосточная воронка. Деваться было некуда.

Генка находился на полпути к нему, когда из-за трубы показался Стас. Костик ещё успел подумать, какую глупость делает его друг. Ведь теперь ему тоже не уйти от Генки, слишком тот близко, догонит. А прыгать с крыши даже на огороды нельзя. Высоко. Ноги сломаешь.

— А-а! Ещё один ворюга объявился!

Генка даже руки от радости потёр.

У Стасова подбородка из-за пазухи торчала головка второго голубя, удивлённо вертелась в разные стороны.