Голова античной богини - Дворкин Илья Львович - Страница 18

На миг Вите показалось, что лицо это и впрямь живое.

Рядом стоял Андрюха, стояли растерянные, потрясённые Олег с Сергеем, хмурился Семёныч, таращился, забыв закрыть рот, Жекете.

Краем глаза Витя видела всех. Мелькнула печальная мысль: вспомнят ли, увидят ли их люди через два столетия?.. Вряд ли. Не каждому выпадает такое счастье, такая удача. Девушке, изваянной в мраморе, просто неслыханно повезло.

Витя вновь взглянула на это необычайное, такое земное, словно знакомое лицо, и у неё стало горячо в груди, запершило в горле, на глаза навернулись слёзы.

Это были слёзы радости за ту неведомую ей девушку, которая, наверное, любила смеяться, бегать, плавать, любила прохладные матовые кисти винограда и сочный инжир.

Солнце слепило глаза, обливало горячей волной шею и плечи. Витя закрыла глаза и увидела ту далёкую девушку. Смеясь, она бежала по яркой зелёной траве меж толстых кряжистых деревьев. Одета она была во что-то лёгкое, развевающееся. Бежала она по склону, спускающемуся к морю — нестерпимо синему, не теперешнему, а на обломке скалы у самой воды сидел красивый, могучий старик, с лицом мудрым и добрым. Он глядел на девушку и ласково улыбался. Он любовался ею.

Наверное, это и был скульптор, который навечно, в камне оставил её людям.

Чего только не происходило на земле за это время! С ума сойти! Целые народы исчезали, будто их не было, что уж говорить о людях. Оставалось только то, что людьми было сделано. Да и то ничтожная часть созданного.

А ведь какому-то там царю-королю казалось, наверное, что никто его не забудет, станут восхищаться им далёкие потомки, как восхищались при жизни придворные подлизы.

А от него если что и осталось, так одна строчка в учебнике истории — родился тогда-то, умер тогда-то. И всё. Или неживой совсем памятник, который те же подлизы поставили по приказу своего повелителя при жизни его. Почему-то обязательно на коне.

Витя любила историю, мечтала стать историком и прочла не только школьный учебник. И ещё ей нравился памятник Петру Первому, царю-работяге, которому просто некогда было думать о памятниках себе. Он работал. Но если подумать, то и бронзовый всадник, попирающий змею, глядящий на любимую Неву, по сравнению с головой этой девушки сделан чуть ли не вчера.

И главное, такая она живая… Интересно бы узнать, как жила эта девушка, что с ней стало и что потом происходило со скульптурой её. Ох, и историй же, наверное! Двадцать три — двадцать четыре века, две тысячи четыреста лет! А может, и больше — так думают папа и Елена Алексеевна. Они определили это, глядя на монету. Наверное, так и есть.

И ещё неизвестно, сколько бы пролежала голова на морском дне, не найди её сегодня Олежек Прянишников…

Но всё равно она уже была, существовала, и кто-нибудь её наверняка нашёл бы. Не сегодня, так через сто, двести, а может, и тыщу лет!

И только сегодня Витя до конца поняла, каким интересным делом занимаются её родители.

Она и раньше знала об этом, но сегодня…

Сегодняшний день был особенный.

Вдруг кто-то осторожно прикоснулся к Витиному плечу.

Она открыла глаза. На неё пристально и как-то непривычно глядел Андрей.

— Ты чего? — спросила Витя.

Андрей смущённо потоптался на месте, опустил глаза и вдруг быстро прошептал:

— Она здорово похожа на тебя.

В первый миг Витя не поняла, о чём это он. А когда до неё дошло, она покраснела, толкнула его плечом.

— Где твои глаза, Андрюха? Ты погляди, какая она красивая.

— Нет, похожа, — упрямо ответил Андрей. — Когда я вырасту, то стану скульптором, возьму самый красивый камень, и ты тоже останешься навсегда…

Он словно прочёл Витины мысли; он позабыл, что они не одни на плоту, и говорил громко, и голос его был ещё упрямее.

Витя огляделась. Во весь свой щербатый рот улыбался Семёныч. Улыбались Олег и Сергей.

Улыбки их были добры. Растерянно и удивлённо улыбнулся Жекете. Потом нахмурился, со злостью поглядел на Андрея и вдруг заголосил на весь залив дурацкую, дошколятскую ещё дразнилку:

— Тили-тили тесто, жених и невеста!

Андрей рванулся к нему, но Семёныч перехватил его могучей, в голубоватых узорах татуировки рукой. Тяжело повернулся к Жекете.

— Эх, и дурак же ты, Фёдор! Ну хоть плачь — какой дурак! А уже вон какой вымахал!

Жекете ничего не ответил, яростными рывками отвязал ялик и погрёб к берегу.

— Ой-ё-ёй, братцы, — пропел Олег, — что-то тут неладно! Не зря говорили: женщина на борту — жди неприятностей.

Лицо Вити сделалось высокомерным. Вздёрнув нос, она произнесла ледяным тоном, глядя в глаза Олегу:

— Надеюсь, что в ваши зрелые годы я буду умнее.

Семёныч и Сергей расхохотались.

— Получил? — спросил Сергей. — И поделом. Так его, Витя! Язык у него без единой косточки. Сперва скажет, потом подумает.

Олег смутился, хотел что-то ответить, но Витя не стала слушать. Она легко прыгнула с плота и поплыла к берегу.

Витя не видела, что к мазанке, поднимая пыль, спускается газик отца.

Глава шестая. Про богинь и гранаты

В дом вихрем ворвалась Елена Алексеевна и застала Витю за странным занятием: та задумчиво разглядывала мраморную руку богини и прикладывала к своей. Витина кисть была больше.

Увидев Елену Алексеевну, Витя смутилась, быстро положила мраморную руку на место — в деревянный узкий ящичек, до половины заполненный ватой. Ящичек стоял на высокой, до потолка полке.

— Вот! Вот украшение всей нашей коллекции! — ещё с порога закричала Елена Алексеевна и потрясла над головой спичечным коробком, в котором (Витя знала это) находилась найденная недавно монета, знаменитый тритеморий, не похожий на все другие тритемории.

Елена Алексеевна осторожно поставила коробок рядом с мраморной рукой и победоносно взглянула на Витю.

— Эксперты заявили, что не встречали ничего подобного! Это уникум, величайшая редкость, которая, возможно, сделает переворот в древнегреческой нумизматике.

Глаза Елены Алексеевны возбуждённо сверкали. Витя глядела на неё, и вдруг ей показалось, что она старше этой взрослой женщины, способной так волноваться из-за обгрызенного временем кругляка.

Елена Алексеевна нервно бегала по комнате, без причины переставляла всяческие предметы и всё время счастливо улыбалась.

И Вите стало завидно, как всякому человеку, глядящему на другого, увлечённого своим делом и счастливого этим своим увлечением.

— А где папа? — тихо спросила Витя.

Елена Алексеевна будто очнулась. Она остановилась, присела на стул. Энергично потёрла ладонями лицо, и теперь стало видно, как она устала.

— Он возится с машиной. Сейчас придёт.

— Боюсь, что ваша монетка теперь не самая интересная находка экспедиции, — сказала Витя.

Елена Алексеевна встрепенулась.

— Что ты сказала? Вы нашли что-нибудь интересное?

Изо всех сил стараясь быть невозмутимой, Витя небрежно ответила:

— Так, пустячок. Олег нашёл голову богини. Она очень красивая.

— Что-о?! — Елена Алексеевна медленно поднялась со стула. — А откуда ты знаешь, что она красивая? Уж не скажешь ли ты, что Олег тронул её с места?

— Да, он вытащил её на плот.

Лицо Елены Алексеевны покрылось красными пятнами.

В это время вошёл отец. Улыбаясь, он подошёл к Вите, поцеловал, сунул в руки какой-то свёрток.

— Подарок тебе. Ну, как вы тут без нас? — спросил он.

Витя ещё не успела ответить. Елена Алексеевна, двигаясь как лунатик, подошла к нему и трагическим голосом сообщила:

— Константин, они нашли голову статуи и на радостях вытащили её на плот!

Отец нахмурился, поглядел на Витю.

— Это правда, Витя? — спросил он.

И Витя испугалась. Никогда ещё не видела она у отца таких глаз.

— Да. Но, понимаешь, папа, это произошло случайно, — пролепетала она. — Олег думал, что…