Голова античной богини - Дворкин Илья Львович - Страница 11

— Стоп насос!

Семёныч мгновенно выключил свою тарахтелку, а Елена Алексеевна лихорадочно стала перебирать осадок среднего решета. В руках у неё оказалось что-то круглое, тёмное, не совсем правильной формы.

Витя никогда не обратила бы внимания на этот неказистый кругляшок. Но она поглядела на взволнованное, покрытое красными пятнами лицо Елены Алексеевны, на её дрожащие руки, и ей передалось волнение археолога. Все, кто были на плоту, окружили Елену Алексеевну. Она осторожно протёрла находку грубой суконкой, и на кругляшке явственно проступили какие-то буквы. Это была монета. Сомнений не оставалось.

— Товарищи, друзья, я специалист по древнегреческой цивилизации, увлекалась нумизматикой[1], но ничего, подобного этой монете, не знаю. Я, конечно, погляжу в справочник, но уже сейчас ясно, что монета очень старая, отчеканенная до нашей эры. Если она не встречалась доселе археологам, ей цены нет. Одно это оправдывает все труды нашей экспедиции.

Выскочил из воды Олег, сорвал маску, загубник.

— Что-нибудь интересное, или просто насос заглох?

— Интересное, Олежек! Такое, что я не могу даже определить, насколько это ценно для науки. Подождём Константина, — она смущённо взглянула на Витю, — короче, подождём начальника партии. Я боюсь ошибиться, надо проконсультироваться. А вообще, ребята, — это большая удача, поздравляю вас.

— Ну, хоть приблизительно вы можете сказать, что это такое? — нетерпеливо спросил Сергей.

— Серёжа, вы же должны знать, что нумизматика — это большая область науки. Но в этой монете есть такие странности, которых я никогда не встречала. Я бы вам всё рассказала, но это долго, да и неинтересно вам будет.

Но тут уже на Елену Алексеевну навалились с вопросами все, да и ей самой хотелось рассказать, Витя по лицу её видела. Спокойнейшая археологиня так волновалась, будто это не полуразрушенный морем серебряный кругляк, а несметное сокровище капитана Флинта.

Елена Алексеевна оглядела всех по очереди, увидала горящие любопытством глаза и ответила:

— Я попытаюсь… Даже не знаю, с чего начать… Эта монета, конечно, тритеморий, четвёртый век до нашей эры, равнялась она одной восьмой драхмы или трём четвёртым обола. Стоила она не больно-то много, но всё дело в том, что чеканились они во время Афинской демократии, и чеканились очень чётко, а эта, видите, какая корявая. И не только потому, что её разъела морская вода. У неё ведь края неровные. Значит, делали её не в самой Греции, а в колониях, и это удивительно. Древнегреческих монет множество. Скажу только о «мелочи». Всякие статеры, тритемории, тетратемории, гемитетратемории и множество других — если все перечислять, я же вас совсем запутаю!

— Уж это точно, — проворчал мокрый и злющий Жекете.

— Ну вот видите! Просто эта монета необычна по форме. А ещё мы теперь знаем, хотя бы приблизительно, в какое время, в каком веке потерпело здесь крушение судно, а это очень важно. Если этот корабль — триера или тетрера, то нам неслыханно повезло: значит, хозяин корабля — человек богатый и мог везти вещи необыкновенные. На триере было три ряда гребцов, на тетрере — четыре. Думаю, что это всё-таки триера. А стоила она в те времена очень дорого, — Елена Алексеевна усмехнулась, — целый талант. Была такая монетка с небольшое колесо величиной.

Елена Алексеевна обращалась к практикантам, Витя и Андрюха слушали очень внимательно, но все эти заковыристые слова сбивали их с толку. Моторист возился с мотором, а Жекете демонстративно отвернулся и сплёвывал в воду. Только услышав, что этот жалкий кругляк стоит больших денег, он встрепенулся и подошёл поближе.

Больше ничего интересного в тот день не нашли. Но Елена Алексеевна так радовалась находке, что Сергей и Олег готовы были перепахать своим шлангом чуть ли не весь залив.

Часа в четыре приехал Витин отец, тоже порадовался, однако безо всяких разговоров прогнал практикантов на берег — обедать и отдыхать.

Полчаса поработал на дне сам и решил, что на сегодня хватит.

Плот опустел.

В домишке вместе с Еленой Алексеевной он подробно описал находку, сфотографировал её при помощи лампы-вспышки, обернул бережно ватой, спрятал в коробочку. И заняла эта коробочка место на стеллаже — рядом с мраморной рукой неведомой богини.

Совсем уже стемнело.

От обилия впечатлений глаза у Вити слипались. Она трясла головой, пытаясь читать при керосиновой лампе толстенную книгу по археологии, но веки предательски тяжелели и смыкались, а строчки книги смазывались в неразличимые полосы.

— Я ценю твои героические усилия, — сказал отец, — но всё-таки давай-ка спать. Ты сегодня нанырялась чуть больше, чем надо, да и время уже достаточно позднее.

Витя снова встряхнула головой и сказала:

— Папа, я где-то вычитала такую фразу: «не зарывай свои таланты в землю» — или что-то вроде этого. И не поняла. Думала, про настоящий талант, а теперь догадалась — это про деньги, правильно?

— Верно, Витька. Сейчас-то фраза приобрела переносный смысл — не ленись, мол, развивай свои таланты, способности. А тогда точно: про деньги — не клади их в кубышку, не зарывай в землю, а используй на что-нибудь нужное. Древние греки были люди толковые, с понятием.

Отец встал, заходил из угла в угол маленькой комнатёнки. Огромная чёрная тень его, причудливо переламываясь, металась по стенам. Отец улыбался.

— Вот зарыл бы свои денежки наш купец, не построил бы корабля, не купил бы красивой статуи, — он бережно взял с полки мраморную изящную руку античной богини, — и не стали бы мы ничего искать, пропала бы для людей такая красота!..

Отец любовался находкой, поворачивал её и так и эдак, пристально вглядывался.

— По-моему, это Лисипп, — пробормотал он, — хотя определённо сейчас ничего не скажешь…

— А кто это — Лисипп? — спросила Витя.

— О, это был прекрасный скульптор! Он был новатор. Он пытался передать человека в движении. Оживить мёртвый мрамор. Лисипп был…

Но тут отец заметив, что Витя пальцами придерживает закрывающиеся веки, и засмеялся.

— Ну, о любимом моём Лисиппе как-нибудь потом. А сейчас — спать.

Он подхватил Витю на руки, отнёс в постель, ловко и быстро раздел. Витя слабо сопротивлялась, но ей было приятно и так хотелось спать, что уснула она, не успев коснуться подушки.

Отец выпрямился, долго и нежно глядел на дочь. Лицо его было задумчиво.

На следующий день отец разбудил Витю довольно рано.

Он был уже одет. За столом, с заветной коробочкой в руках, с той самой, где лежала найденная вчера монета, сидела Елена Алексеевна.

— Вставай, Витек, — сказал отец, — пора завтракать. Семёныч какую-то необыкновенную штуковину приготовил из баклажанов — сотэ называется. Пальчики оближешь! Мы уже поели.

— А вы куда? — спросила Витя. — Здравствуйте, Елена Алексеевна.

— Здравствуй. Мы с Константином Николаевичем едем сегодня в Ростов. Надо показать нашу находку специалистам.

— Так что — сегодня выходной, — отец намыливал щёки, — делай что хочешь — купайся, рыбу лови, можешь с Андрюхой город поглядеть. Короче, полная свобода! Но, — отец поднял помазок, — в разумных пределах. Впрочем, я полностью полагаюсь на Андрея. Парень он серьёзный. Думаю, даже тебе не удастся подбить его на какое-нибудь безрассудство.

Елена Алексеевна усмехнулась.

— Мне кажется, уже удалось, — спокойно сказала она.

Бритва в руках отца застыла.

— Что вы сказали? — спросил он.

Витя тоже с любопытством уставилась на эту удивительно спокойную женщину. (Если бы вчера не видела собственными глазами, как у неё тряслись руки от волнения из-за древней монеты, никогда не поверила бы, что такое может быть с Еленой Алексеевной.)