Нежный бес для падшего ангела (СИ) - "Solveig Ericson" - Страница 41

- Вы недооцениваете женщин, мистер Бингли, – хохотнул я.

- Вовсе нет! – возразил Роберт. На мой взгляд, излишне горячо. – Чтобы Вы поняли, о чем я, Вам необходимо увидеть баронессу своими глазами и провести вечер в её компании.

- И сдалась вам эта Черная Вдова? Что в ней такого? Костлявый фонарный столб, – рядом со мной нарисовался Фитцджеральд с надутой гримасой на капризной мордашке.

- Фицджеральд неоднократно попадался баронессе на зубок и был разделан под орех, – сообщил мне Бингли доверительно и задорно подмигнул.

Риджерстоун нервно фыркнул, передернул плечом и отправился с гордо поднятой головой к бильярдному столу, где доигрывали партию пара джентльменов в компании нескольких наблюдателей.

- Между прочим, Вы должны по праву гордиться своей воспитанницей, – неожиданно сказал лорд, – думаю, в становлении столь яркой личности Вы, мистер О’Нелли, сыграли не самую последнюю роль.

Я моргнул, совершенно по-совиному, как мне показалось. Сухо сглотнул. Кровь во мне остыла по щелчку пальцев, а в груди заныло как в занемевшей конечности, получившей, наконец-то, горячий ток жизни.

- А вот и баронесса Торнфильд!

Другой, совсем другой… И в тоже время он. Он…мой Джером.

Я наблюдал за ним из самого дальнего угла, облюбовав там одно из мягких кресел. Мне приходилось сидеть практически неподвижно, чтобы оставаться в тени и не демонстрировать свое растерянное состояние. Я пытался собрать себя хотя бы в зрительно целый сосуд после того, как разбился на тысячи потрясенных черепков, когда Джей вошел стремительным шагом в холл. После я понял, что от разрыва сердца мне не суждено умереть, потому что более подходящего момента для сердечного приступа невозможно было придумать. Я застыл, как всегда неподвижностью рептилий, которая сопровождает все мои сильные переживания. В глазах потемнело на периферии, и я видел только Джерома. Даже звуки перестали существовать, в ушах гудело от хлынувшей в голову крови. Не знаю, сколько я так простоял, но его взгляда дождался. На самый короткий миг я увидел в лице Джея смятение, сменившееся острой болью, а потом передо мной захлопнули металлическую дверь, отсекая от истинных переживаний, и вывесили то, что предназначалось для остальных. Для других, чужих, давая мне понять, что и я чужой.

Лицо Джерома было смесью холодной надменности и снисходительности, замкнутым, почти неподвижным, лишенным мимики. Даже улыбался он скупо, слегка приподнимая уголки губ, при этом глаза его оставались двумя колючими осколками из вулканического стекла. И эти обсидиановые пули ранили меня, как никогда раньше.

Он стал еще прекрасней, чем я помнил. Красота его стала тяжелей, более роковой, и если раньше она била по нервам открытой ладонью, то теперь валила с ног полновесным кулаком. Он немного вытянулся и раздался в плечах, но остался таким же стройным и гибким, как тростник на ветру. И даже глухое вдовье платье не портило его влекущей холодной чувственности. Оксюморон, да? Холодная чувственность…но по-другому не скажешь, он создавал впечатление лавы, покрытой слоем льда. И как бы слой льда не был прочен, удержать лаву он не в состоянии. Думаю, это и притягивало собравшихся здесь мужчин, завораживало, потому что каждый из них, подсознательно желал расколоть лед и с садистическим удовольствием пронаблюдать, как лава будет жечь все вокруг и не щадя самого Джерома.

Я поймал себя на том, что держусь за сердце. Все же заболело.

У меня руки чесались от неудержимо растущего желания расшвырять всех этих горе ухажеров по углам. Меня била гневная дрожь после ритуала приветствия, каждый присутствующий здесь самец счел своим долгом приложиться губами к тонкой кисти, затянутой в перчатку. Даже Фицджеральд не упустил момента, хоть и скривил мину, как при великом одолжении с его стороны. А мне захотелось размозжить ему лицо в кашу за то, что посмел оскорбить Джерома даже взглядом. А еще было желание схватить своего вновь обретенного беса и укрыться с ним на необитаемых землях. И это желание росло с каждой секундой.

Разговор зашел о последних убийствах, потрясших Англию. О Джеке Потрошителе еще с утра кричал мелкий разносчик газет на углу моей улицы. Слишком часто в Ист-Энде случались убийства, это место прогнило до основания, это гангрена на теле Англии, и её можно только отсечь. Моя жизнь слишком богата на события, и я не буду кривить душой, скажу начистоту – эти события «зверских убийств» меня не трогают. В моей душе не осталось ничего, что могло бы дрогнуть от деяний этого буйнопомешанного. Но, собравшиеся в клубе джентльмены, очень оживленно обсуждали эту тему, только Джей сидел с видом абсолютной незаинтересованности, будто его душа – сестра-близняшка моей.

Где же ты был, мой маленький Гаденыш? Что же там с тобой сделали?

- Баронесса, – вдруг перебил присутствующих Риджерстоун. Джером перевел на него скучающий взгляд и окатил ленивым презрением. Надо отдать должное Фицджеральду, парень почти не дрогнул. – Вам что-нибудь известно об, скажем так, анатомическом аспекте этого дела?

- Что конкретно Вы имеете в виду, мистер Риджерстоун? – голос Джея был эмоционально бесцветным.

На лице юноши появилась улыбка, едва скрывающая ехидство тона.

- Чтобы раскрыть дело Джека Потрошителя, Скотланд-Ярд привлек лучших хирургов Лондона, неужели Вы, с Вашими талантами на этом поприще, не удостоились внимания со стороны полиции?

Одна черная бровь, все с той же скучающей ленцой, поползла вверх. Джей улыбнулся Фицджеральду очень искренне и почти ласково. Улыбнулся так, как только змеи умеют, перед тем, как укусить. Но что-то подсказывало мне, что он впрыснет свой яд под кожу этого дурачка не сейчас.

- Совершенно верно, меня не позвали в круг блистательных умов Лондона. Я не стремлюсь занять призовое место на пьедестале, мне это все равно, дорогой мой Фитцджеральд. – Джером обвел отсутствующим взглядом замерших в ожидании вокруг него мужчин и потом добавил, вернувшись к Риджерстоуну. – Но мне не нужно их снисхождение, чтобы узнать, что произошло с убитыми проститутками.

Тишина была почти театральной. Жадное любопытство, повисшее в воздухе, ощущалось кончиками пальцев. Протяни ладонь и ты коснешься его.

- Что Вас конкретно интересует, м, мистер Риджерстоун? – голос Джерома стал тихим, гипнотическим, его черные глаза поймали взглядом разум Фитцджеральда и бедный юноша замер, распахнув большие невинные очи. – То, что убийца вырезает внутренние органы: матку, придатки, часть почек, раскурочивает влагалище, или то, что горло последней жертвы было опутано её же кишками? Такое знание Вас устроит? Думаю и так всем известно, что горло жертв разворочено от уха до уха? Это ведь для Вас не секрет, дорогой мой Фицджеральд?

- Н…нет, – еле выдавил юноша дрожащими губами. Мне стало его почти жалко, Джером умел быть пугающе эффектным. Раньше за ним я не наблюдал подобного психологического садизма, направленного на окружающих.

О-о, какие глаза были у присутствующих: отвращение, любопытство, страх, гадливость. Просто палитра чувств. И лишь расслабленная поза Джерома, уютно устроившегося в своем кресле, не вязалась с общим напряжением.

- Эти нечестивые женщины заслужили подобную смерть! – выпалил вдруг Фицджеральд.

- Да? – черные глаза вновь взяли на прицел Риджерстоуна, но Джей, как сидел слегка боком, облокотившись о подлокотник и подперев щеку кулаком, так и не шолохнулся. – Почему Вы так считаете? Потому что они не соответствуют религиозным стандартам? Если так рассуждать, то каждый здесь сидящий должен вертеться в Аду на сковородке. Или Вы считаете себя эталоном верующего, соблюдающего все десять заповедей? Или кто-то здесь из присутствующих таковым себя считает? – Джером обвел взглядом стушевавшихся мужчин, и на секунды дольше задержал на мне взгляд. Я поднял бровь и слегка кивнул в одобрении. Джей опустил взгляд, и по его губам скользнула едва заметная улыбка. – Потрошитель считает так же, как и Вы, Фицджеральд, вероятно, Ваши идеи совпадают. Так что же Вы не идете резать нечестивых шлюх? Почему не присоединитесь к нему? Вместе вы сможете очистить город от скверны в два раза быстрее.