Украденный Христос - Лэнкфорд Дж. Р. - Страница 11

В маленьком тамбуре он быстро накинул халат, вымыл руки и натянул стерильные перчатки. Лаборатория, заставленная оборудованием, встретила его идеальным порядком и чистотой; каждая плитка, хромовая или эмалированная поверхность сияла – Мэгги постаралась. Ему будет очень ее не хватать, но отныне придется здесь все убирать самому.

Феликс раскрыл чашку Петри в хромовом ламинар-боксе, и опять его сердце забилось, когда он, вооружившись крошечным пинцетом, перенес нити в другую такую же емкость, с крышкой из мелкоячеистой сетки. Что-то он увидит, изучая двухтысячелетнюю кровь Христа?

Придется набраться терпения, а для начала – завершить первую процедуру. Феликс открыл дверцу инкубатора-термостата и установил вентилируемую чашку на пустой столик-карусель внутри, потом задал нужные параметры на панели управления. Скоро термостат начнет имитировать условия среды каменного ковчега, покоящегося в церкви Северной Италии.

Когда зазвонил телефон, он бросил на него долгий тревожный взгляд, досадуя на то, что его прерывают. Однако, увидев, что звонят из фойе, все же снял перчатки и поднял трубку. На том конце Сэм, швейцар, доложил о Джероме Ньютоне.

Феликс до того поразился, что не сразу вник в суть происходящего. Зачем пришел Ньютон? На какие мысли его навела та сцена в аэропорту?.. Феликс чуть было не запаниковал, но потом ему удалось взять себя в руки. Его цель, как и любая, требует покоя и сосредоточенности, поэтому назойливого журналиста надо выпроводить.

Феликс уселся за стол и открыл ежедневник, который его сестра убрала в сейф, – интересно, зачем ей это понадобилось? Он знал, что Франческа уехала в Клиффс-Лэндинг, но не стал предупреждать ее о своем раннем возвращении, чтобы дать себе время определить нити на сохранение и подумать, что делать дальше.

Феликс начал пересматривать старые записи.

Все пункты этой методики, за исключением первого, использовались при клонировании овечки Долли. Первый, третий, четвертый и восьмой мог осуществить любой микробиолог. Пятый пункт каждый день выполнялся в лаборатории экстракорпорального оплодотворения. С двумя такими лабораториями, находящимися в Нью-Йорке, Феликс уже связывался. Свою докторскую степень он получил за работу по микробиологии, а звание магистра – в области гинекологии, поэтому мог провести необходимые операции даже вслепую.

Для пересадки ядра, совмещающей в себе шестой и седьмой пункты, требовались точность и твердая рука. Феликс тайно практиковался на яйцеклетках мышей, свиней и овец – должно быть, тысячу раз. Вмешательство во внутреннюю среду клетки не проходило для нее бесследно, что у разных видов проявлялось по-разному, но именно этой проблеме Феликс посвятил последние три года.

Пока большая наука топталась на месте, производя в лучшем случае два полноценных эмбриона на сотню попыток, Феликс производил их с пятидесятипроцентной результативностью, то есть из двух яйцеклеток любого вида одна доживала до стадии пятидневной бластоцисты.

Когда некая частная фирма опрометчиво заявила, будто ей впервые удалось получить путем клонирования эмбрион человека, Феликс только рассмеялся. По определению, эмбрионом считается даже оплодотворенная яйцеклетка, которая может быть пересажена в матку. Такие яйцеклетки претерпевали одно-два деления, а затем погибали, никогда не развиваясь дальше. Двое других ученых, занимающихся клонированием человека, провозгласили, что добились наступления беременностей, в чем Феликс также усомнился. До сих пор он один, превзойдя в своих методах всю науку клонирования, устоял перед соблазном мировой славы, и не столько ради плащаницы – твердил он себе,– сколько для того, чтобы спокойно продолжить работу. Пока результаты его опытов оставались на страницах дневников и нигде больше. Однако Феликс предвидел тот день, когда трансплантация ядра превратится в рутинную операцию и любой студент в перерывах между препарированием лягушек сможет повторить ее с клетками кошек и собак.

Тем не менее доктор ни разу не пытался создать человеческий эмбрион. Пришло время решать, стоит ли вообще это делать. Раздобыть яйцеклетки, признанные негодными в клинике искусственного оплодотворения, будет несложно. Потом он мог бы удалить из них ядра, заменить их собственными, а сформировавшуюся бластоцисту – разрушить. В успехе он не сомневался. Ему только пришлось бы покаяться в том, что христианское право и католическая церковь считают грехом – уничтожении до-эмбриона.

Как ученому, Феликсу было нелегко поверить постулату, утверждающему, будто жизнь начинается с зачатия. По соображениям биоэтиков, до рубежа в пятнадцать суток говорить о начале новой жизни бессмысленно. Именно на этом сроке у зародыша формируется зачаток нервной системы, называемый первичной бороздкой. Без него продолжения не наступает. Любопытно, что иудаизм родителей Феликса предлагал выход из создавшейся этической проблемы, ведь евреи и мусульмане верят, что зародыш получает душу на сороковой день развития. Феликса, конечно, волновало неминуемое уничтожение человеческих до-эмбрионов, однако он знал, что, когда придет черед действовать, он, помолясь, последует науке.

Пункт под номером два представлял несравнимо большую сложность.

В его случае ДНК могла повредиться за древностью лет. Тем не менее у Феликса были две причины уповать на лучшее. Нити плащаницы, состоящие из полисахаридов наподобие целлюлозных, могли служить естественным стабилизатором структуры ДНК и не дать ей распасться со временем. Далее, его занимала проблема клеточной смерти, определение которой по сей день вызывает массу споров. Какая степень повреждения клетки ведет к необратимым последствиям, когда из нее уже невозможно вырастить штамм?

Второй повод надеяться, почти не имеющий отношения к науке, но более веский для Феликса, заключался в следующем: если сила воскресения смогла возродить тело Христа к жизни, то, быть может, она же сохранила Его кровь и плазму, присутствовавшие на ткани плащаницы в момент свершения чуда.

И даже в этом случае имелись препятствия, причем довольно серьезные. Феликс предполагал, что трансплантация человеческого ядра будет сопряжена с новыми трудностями по сравнению с таковой у животных, однако считал себя способным их преодолеть. Вместе с тем создателям овцы Долли пришлось израсходовать множество бластоцист ради одной успешной имплантации в матку. В свою очередь, для рождения пяти ягнят было сделано куда больше таких имплантаций. В конечном итоге выжил только один клон.

Доктор знал, что ему потребуется удача плюс максимум усилий, чтобы увеличить соотношение между затратами и результатом, и все-таки смотрел вперед со здоровым оптимизмом. Усовершенствование новых генетических технологий – не только наука, но и искусство, к которому у него был несомненный талант.

Дойдя до последней строки – «перенести бластоцисту в матку реципиента»,– Феликс замер, выронил карандаш и схватился за голову. Пока это было всего лишь отвлеченным умствованием, он и не задумывался, что за словами «матка реципиента» подразумевается настоящая женщина – гораздо более сложная и активная «составляющая» эксперимента в отличие от подопытной овцы.

Он встал и взволнованно зашагал по лаборатории. Каждому человеку, даже клону, нужна мать. Если он надумал возродить Иисуса, ему сначала придется найти новую Марию.