Иная терра.Трилогия - Эльтеррус Иар - Страница 67

Однако в борьбе солнца с файлом побеждал все же файл, и Стас упорно не желал отрываться от монитора и идти на улицу. На то был целый ряд причин, и необходимость писать эссе стояла в этом ряду в самом конце.

Во-первых, не было никакого настроения радоваться жизни. Нет, юноша уже оправился от потери самого близкого человека, но праздновать весну, которой Вениамин Андреевич уже не увидит, не хотелось. Во-вторых, он был слишком обеспокоен неожиданным исчезновением Гранда — несмотря на постоянную занятость обоих, друзья довольно часто встречались и почти что каждый вечер переписывались в сети. Иногда юный испанец пропадал на пару-тройку недель, когда отец брал его с собой в зарубежные командировки, но он всегда предупреждал! А три дня назад просто не пришел на встречу, не позвонил, не написал, в интерсети после этого не появлялся, а все попытки дозвониться до него по мобилу безжалостно пресекались холодным голосом автоответчика. В-третьих, у Ордена были проблемы.

Три последних месяца ребята активно работали с детским домом номер три. Провели еще несколько акций по сбору средств, привели более-менее в порядок хотя бы спальни, сделав там минимальный ремонт и собственноручно изготовив простую, но добротную мебель, регулярно проводили инспекцию столовой, настояв на замене тетки Клавы тихой женщиной, которую привел Кирилл Бекасов. Будучи под пристальным наблюдением, завуч не осмеливалась воровать так нагло, как она делала это раньше, и большая часть поступающих в бюджет детдома средств стала уходить и в самом деле на нужды воспитанников. Также ребята расширили программу обучения, и сами стали вести подавляющее большинство предметов, организовали при детском доме несколько кружков, и подружились с большинством детей. Какое-то время все шло замечательно и безоблачно, но ведь за белой полосой закономерно следует черная…

Началось все с проверки из питерского отделения Министерства образования, которая неожиданно нагрянула в самый неподходящий момент. В тот день дополнительные уроки вели Алиса и Саша, парень с юридического факультета, присоединившийся к Ордену после второго концерта, а Женька Алфеев занимался с желающими обучиться фокусам. Парень ухитрился превратить простой кружок театрального мастерства в настоящее волшебство: он называл своих учеников маленькими волшебниками, учил их «тайнам магии», и в самом деле создавал у детей ощущение фантастической сказки. Кто бы мог подумать, что замкнутый и стеснительный юноша так легко найдет общий язык с не менее замкнутыми и запуганными детдомовцами? К сожалению, так же легко найти общий язык с проверяющими не удалось ни Женьке, ни самому Стасу, которого срочно вызвала перепуганная комиссией Министерства Алиса.

Для начала господа проверяющие обошли детский дом, осматривая условия содержания детей. Потом на час заперлись в кабинете директора — причем в отсутствие этого самого директора. Ветровский успел как раз к тому моменту, когда комиссия выходила из кабинета, и довольное выражение лица Анны Ивановны ему крайне не понравилось. Примерно так же, как самой Анне Ивановне не нравился Ветровский. А дальше началось форменное издевательство.

Стасу не дали даже рот раскрыть. В чем только не обвинили несчастную «инициативную группу"… Непрофессиональное преподавание, растрачивание драгоценного детского времени на всяческую ерунду, неправомерное вмешательство в рацион воспитанников, который должен точно соответствовать определенным стандартам, чрезмерные нагрузки, неподобающее для занятий время, и даже использование не рекомендованной краски при ремонте спален. Также были отдельно упомянуты: внешний вид самонадеянных преподавателей, их неподходящий для подобной деятельности возраст, отсутствие хотя бы какого-нибудь образования, непрофессиональный подход к работе с детьми… В общем, все то же самое еще раз, только другими словами, но записанное новыми пунктами. Под конец проверяющий и вовсе ударился в подозрительное теоретизирование, чего это ради взрослые юноши и девушки воспылали такой страстью к детям, откуда такой «противоестественный альтруизм» и так далее. Ветровский чем дальше, тем больше приближался цветом к своей белой рубашке, и отчетливо понимал: если он раскроет рот и посмеет сказать хоть слово о том, в каком состоянии был детский дом до появления здесь ребят из Ордена, то до кучи ему пришьют еще и клевету, вплоть до прямого обвинения с последующим судебным разбирательством.

К главному глава комиссии подошел только после получасового макания Стаса в придуманное, но от того не менее омерзительное лживое дерьмо, и полуторачасовой инспекции по всем этажам, где этой унизительной процедуре подверглись все члены Ордена, находившиеся в тот день в детдоме, причем параллельно мерзавец еще и пел дифирамбы Анне Ивановне и ее долготерпению, порой отеческим тоном — даром, что был лет на пятнадцать ее моложе! — прохаживаясь относительно ее поразительной доброты и доверчивости. Главным же оказалось вполне закономерная смена гнева на милость, несколько снисходительных похвал в стиле: «Не смотря на все ваши бесчисленные ошибки, я все же понимаю, что вы хотели как лучше», и намек на то, что он мог бы посодействовать ребятам в их деятельности. Вымотанный до предела маканием в дерьмо, ездой по ушам, и всем прочим букетом «радостей», Стас, в конце концов, отозвал проверяльщика в сторону и тихо спросил:

— Сколько?

Озвученная сумма повергла его в окончательное уныние. Впрочем, неудивительно — учитывая немой, но очень напряженный конфликт с Анной Ивановной, было ясно: инспекция встанет либо на сторону завуча, либо на сторону Ветровского. Взять деньги от обоих не представлялось возможным, к величайшему огорчению главы комиссии, ибо Анна Ивановна хотела, чтобы инициативная группа никогда более не появлялась у ее жирной кормушки, а Орден придерживался строго противоположного мнения: и Стас, и все остальные ни за что не хотели отступаться — во-первых, страшно было подумать, что детям придется вернуться к прежним условиям жизни, во-вторых, начинать все с нуля на новом месте пока что возможности не было, как не было и гарантии, что на этом новом месте история с комиссией не повторится.

Это было двадцать шестого марта, в четверг. В пятницу на собрании долго обсуждали возникшую проблему, решая — платить или найти другой способ? Решили в результате искать способ, параллельно собирая требуемые пять тысяч евро. А Гонорин, хорошенько подумав, сказал, что попробует еще и кое-что по своим каналам проверить. О том, что это за загадочные каналы, Алик старательно умалчивал, и Стас подозревал, что речь идет о делах несколько незаконных, но пока не пытался вызвать друга на откровенный разговор.

А в понедельник Ветровский впервые услышал слухи об Ордене. Говорили всякие гадости и нелепицы, явно сочиненные не от большой любви. Тогда-то у него в первый раз зародилось подозрение, что кто-то начал играть против них, и комиссия в детском доме была так настроена не только и, возможно, даже не столько из-за Анны Ивановны и ее денег. Когда же во вторник исчез Гранд, и юноша не смог до него дозвониться ни в среду, ни в четверг, да и в сети испанец за эти три дня не появился, у Стаса разыгралась самая настоящая паранойя, подогреваемая дурными предчувствиями.

Впрочем, в отличие от паранойи, предчувствия явно планировали оправдаться, причем в полной мере. И от требовательного стука в дверь Ветровский уже заранее не ждал ничего хорошего.

— Станислав Ветровский, студент первого курса факультета психологии? — уточнил один из стучавшихся, высокий, плечистый старшекурсник с нашивкой «И.Б.» на плече. Стас кивнул. — Пройдите со мной, вас хочет видеть ректор.

Матерясь про себя, юноша сохранил файл и хотел было выключить ноут, но торой член бригады его остановил.

— Не выключайте и не запирайте дверь. Мне предписано обыскать вашу комнату на предмет запрещенных вещей, а также просмотреть файлы, содержащиеся на чипе вашего ноутбука.

— Там пять терабайт информации, — с ноткой ехидства в голосе проговорил Стас, но собеседник только пожал плечами.