Укрощенная гордость - Лэнгтон Джоанна - Страница 8

– Я пришлю машину, чтобы тебя забрать. – В его голосе не чувствовалось никаких эмоций.

Полетт не могла поверить своим ушам.

– Когда?

– Сейчас.

– Сейчас? – недоверчиво произнесла она.

– Да, сейчас, – повторил он голосом, в котором акцент выделялся более, нежели она когда-либо слышала. – Я ждал этого момента долгих шесть лет и не хочу ждать ни дня и даже ни часа больше!

– Но не могу же я появиться в твоем отеле в столь позднее время, – задыхаясь от волнения, произнесла Полетт.

– Почему? – ответил он ей своим низким, удивительно возбуждающим женщин голосом. – Тебе не придется снова возвращаться домой…

Полетт вздрогнула.

– Сейчас… ночью?

– Если ты не придешь сегодня, то считай нашу сделку расторгнутой.

– Но это же полное безумие!

– А я так хочу, – упрямо заявил Франко.

– Желания не всегда бывают выполнимыми…

– Разве? – зловеще рассмеялся Франко, и в трубке раздались частые гудки.

3

Полетт заставила машину ждать целый час. Она собирала свои вещи так, словно отправлялась на уик-энд. В глубине ее сознания звучал голос: «Ты не должна так поступать. Тебе нельзя соглашаться». И все же неизвестность манила ее с гостеприимностью бесконечного черного туннеля. Взяв с ночного столика фотокарточку Арманда, Полетт с грустью стала рассматривать ее. Снимок был сделан в тот день, когда Арманд открыл фотостудию. На нем был строгий костюм – непривычный для Арманда вид одежды. Худощавый блондин среднего роста с мягкими карими глазами.

– Это не имеет значения… подобные вещи для меня не важны, – утешал Арманд невесту, рыдающую от стыда и отчаяния после того ужасного дня, когда она чуть не оказалась в постели у Франко Беллини. – Конечно, я тебя прощаю…

Арманд Трамп переехал со своей семьей в соседний дом, когда маленькой Полли было десять лет, а ему – четырнадцать. Он казался посторонним в своей большой шумной семье. Арманд был тихим, нечестолюбивым, а главная его страсть состояла в фотографировании дикой природы. Он вовсе не походил на своих помешанных на регби отца и братьев. А Полетт росла одиноким ребенком, еще в раннем возрасте с болью осознавшим, что у матери нет времени ни на нее, ни на отца.

Однажды юноша услышал, как Полетт плачет навзрыд в беседке. Это случилось в тот день, когда она рано вернулась из школы и застала полураздетую Линду в объятиях какого-то незнакомого мужчины. Арманд перелез через забор, а она была настолько потрясена увиденным, что честно рассказала ему обо всем. Арманд оказался чутким и ласковым. Он обнял ее за плечи, слушал и утешал с той удивительной нежностью, которой она так искала.

В тот день в двери Полетт постучался взрослый мир. Арманд объяснил, что ей не следует рассказывать ни отцу, ни кому-либо другому о том, что она ненароком подсмотрела. Он наивно предполагал, что это случайность, что подобное поведение не свойственно матери маленькой Полли. Но недолгое время спустя Полетт уже поняла, что в жизни Линды постоянно появляются другие мужчины и что отец лишь делает вид, что ему ничего не известно о поведении жены.

Узнала Полетт и о том, что многочисленные романы матери стали в городе неизменной пищей для ядовитых сплетен. В ее юные годы, когда человек еще столь впечатлителен, жить, сознавая, что ее мать, мягко говоря, является женщиной легкого поведения, было мучительно и унизительно.

И постоянно рядом с девочкой был Арманд. Ее лучший друг, поверенный всех ее секретов. К тому времени, когда девушке исполнилось семнадцать, в обеих семьях их считали неразлучной парой. Но, оглядываясь назад, Полетт вспоминала теперь, что Арманд никогда не говорил с ней о любви, замужестве и детях, пока его родные да и вообще знакомые не стали допытываться, когда же он наконец сделает ей предложение.

Затем Арманд более чем на год уехал работать в Лондон, лишь иногда появляясь на выходные, и Полетт решила, что потеряла его, размышляя одновременно, принадлежал ли он ей вообще и уместно ли тут слово «терять», и не потому ли он уехал, что желал разрушить распространенное мнение, будто их детская привязанность непременно должна привести к браку.

И вдруг, как гром среди ясного неба, на Пасху, когда Полетт стукнуло восемнадцать, Арманд предложил ей обвенчаться. И хотя он осторожно подчеркнул, что с браком им все же не следует слишком уж спешить, Полетт пришла в восторг, убежденная, что оба они буквально созданы друг для друга. Не было ничего на свете, о чем она не могла бы рассказать Арманду, ничего, казалось, чего они не могли бы обсудить. Словом, они во всем дополняют друг друга, в отличие от родителей, у которых не было совершенно ничего общего…

Господи, какая же она была наивная, размышляла сейчас Полетт, засовывая снимок в сумочку.

Наивная и слепая. И с чего это пришло ей в голову, что нормальный мужчина преисполнится восторгом, узнав, что его будущая супруга чуть не переспала с другим за неделю до свадьбы? Измена не могла не сказаться на взаимоотношениях с Армандом. Для него это, несомненно, должно было быть крайне серьезно. И прощение поэтому не могло сорваться столь быстро и легко с его губ. И, что самое смешное, Полетт, казалось, была более расстроена, нежели ее жених. Она собиралась даже отменить свадьбу, но Арманд настаивал, убеждая ее в том, как он нуждается в ней, и в конце концов она поддалась его увещеваниям…

Автомобиль на огромной скорости пожирал милю за милей. Но чем ближе она подъезжала к гостинице «Ред Холл», тем страх в груди Полетт все более нарастал. Ибо она не только мчалась навстречу очередному унижению, но и осознавала, что ей придется торговать своим телом. А она даже не знала, согласится ли Франко на условия, которые она уже пообещала от его имени.

Полетт не стала подходить к регистрационному окошку. Когда шофер проследовал за нею с чемоданом и приветливо помахал портье, она с ужасом решила, что сейчас ее станут расспрашивать, куда она идет и отчего не расписывается в журнале. Портье бросил на нее строгий понимающий взгляд, но ничего не сказал, и оттого ее бледные щеки покрыл пунцовый румянец. Уж не принял ли он ее за проститутку? Быть может, служащие гостиницы уже привыкли тактично не замечать подобные явления?

Камердинер открыл ей двери в апартаменты Франко.

Тот стоял у камина и что-то быстро говорил по-итальянски в телефонную трубку. Он бросил взгляд на Полетт, сделал жест шоферу, после которого тот сразу же удалился, и произнес безразличным тоном:

– А я уже было собирался ужинать без тебя, сага.

Взгляд молодой женщины упал на стол, накрытый на двоих. С самого утра она ничего не ела, но до сих пор не чувствовала голода. Камердинер зажег канделябры, пригасил электрический свет, откупорил бутылку вина и отошел в сторону.

Франко положил на место телефонную трубку и пересек комнату в два широких шага. Уверенными руками он развязал пояс и снял с Полетт плащ таким движением, словно раздевал куклу.

– Налейте вино и можете быть свободны, – негромко сказал Франко камердинеру, подводя Полетт к столу и отодвигая для нее кресло.

Нетвердой рукой она потянулась к наполненному бокалу.

– Сегодня только один бокал, – мрачно усмехнувшись, предупредил Франко. – Терпеть не могу, когда меня обвиняют в спаивании женщин.

Полетт вновь обдало жаром. Она не могла поднять на него глаз, не могла думать ни о чем, кроме того, что пришла в номер к Франко и сегодня ночью должна будет разделить с ним его ложе.

– Мне показалось, что портье решил, будто я девушка по вызову.

– Неужели? – возразил Франко. – Первоклассная кокотка никогда не станет так блекло и заурядно одеваться.

Полетт сжала зубы.

– Я пришла сюда не для того, чтобы меня оскорбляли.

– Полагаю, что ты пришла для того, чтобы выполнять то, что я тебе поручу, – бросил Франко и, поджав губы, окинул взглядом ее простенькую блузку и юбку. – Когда ты заставила меня ждать, я полагал, что ты хоть приоденешься по такому случаю…