Мир не меч - Апраксина Татьяна - Страница 56

Удар ногой, разворот на пол-оборота, бьет локтем в лицо того, кто пытался подойти сзади, второй удар – уже правой, выпрямленными пальцами в горло.

Кольцо прорвано. Я, не оборачиваясь, стреляю на бегу назад – на всякий случай. Судя по тишине – промахиваюсь; хорошо.

За спиной воет милицейская сирена. Плохо. Я чувствую, что рассыпаюсь на мозаику – один фрагмент сознания пытается не потерять след, другой оценивает обстановку, третий сосредоточен только на беге. Нам что-то кричат через мегафон, я успеваю только разобрать: «…стрелять!» Кира останавливается на бегу, я влетаю в его спину носом, обнимаю за плечи, и мы уходим.

На следующей завесе тихо, никто никуда не бежит, на нас, оказавшихся возле молочных рядов в супермаркете, никто не обращает внимания. Но я промахнулась, дева завесой выше. Хватаю с полки пару бутылок с кефиром, и мы поднимаемся следом, не вызвав в пустом зале никакого ажиотажа.

Через пару перемещений я чувствую, что выдохлась начисто. В руке у меня пластиковая бутыль кефира, я сижу на асфальте и монотонно повторяю:

– Не могу больше… Не могу…

Кира сидит рядом на корточках, гладит меня по волосам. Я едва чувствую его прикосновения, я вообще ничего не чувствую, как мне кажется. Стоит прикрыть глаза, как начинается мельтешение цветовых пятен, гибких змеящихся трубопроводов и прочих фигур, напоминающих скринсейверы компьютера. Это Город, лишившийся половины Смотрителей. Так быть не должно; мы не должны чувствовать, как обрабатываем информацию. Слишком легко сойти с ума, превратиться в процессор для Города, потеряться в его структуре. Перегрузка, равнодушно думаю я. Перегрузка и беспорядочные скачки. Сколько я еще выдержу? И где Белая Дева?

Я уже не понимаю сама, как встаю, обнимаю Киру и прыгаю с ним вниз, по следу. Мне кажется – это не я. Я не здесь; я растворяюсь в Городе.

Призрачные ажурные силуэты арок и башен, пронзительно голубые на мерцающем сером фоне. Огоньки, вспыхивающие и гаснущие в окнах. Светящиеся солнечным желтым линии сосудов, пульсирующий алым кристалл глубоко внизу. Жемчужное, переливающееся перламутром небо совсем низкое. Звучит монотонная мелодия, напоминающая колыбельную, спетую домами и мостами…

Ветер Города – запах бензина и цветущего жасмина, темная сырость тоннелей метро и свежесть грозовых разрядов. Ветер Города – танец фонарей и огней машин, угрюмая темнота подворотен и яркая мишура центральных улиц. Ветер Города – яркие цветные полосы и шарики человеческих радостей и печалей, песни и заклятия тенников, исчезающих в стенах и беседующих с домами и мостами…

Снаружи же мы опять бежим по завесе, перемещаемся вниз, потом вверх. Для меня все превратилось в набор эпизодов.

Взрыв за спиной – словно карточный домик, рушится панельная многоэтажка, взрывной волной нас бросает на землю. Запах гари, крики.

Мчащийся грузовик, прозрачно-белое лицо Киры, вскинувшего ладонь, истошный визг тормозов, и фары в паре сантиметров от моего лица; а я остолбенела прямо на шоссе и не могу пошевелиться, только смотрю на свое отражение в грязном стекле.

Автоматная очередь поверх голов, прыжок вперед – на землю; мы откатываемся и отползаем за какой-то киоск, прижимаемся друг к другу и уходим под звон осколков витрины, осыпающих нас дождем.

Очередным прыжком ее заносит на верхнюю завесу. Это неплохо – сюда тащить Киру легко. Но мне интересно, куда теперь ускачет наша жертва. Странно – но то ли у нее кончились силы, то ли она не знает, куда еще податься: нам не приходится прыгать за ней вниз. Теперь она удирает на своих двоих, через парк. Это, оказывается, хуже, чем перемещаться по завесам, – бегать она мастерица. Крепкая какая девочка, наверное, в школе лучше всех бегала кросс, думаю я на бегу. Железная дева, пес ее побери.

Кира тяжело дышит – укатают и тенника крутые горки, особенно когда по крутым горкам Города приходится бежать минут сорок подряд. Я тоже вся мокрая, ноги сбиты, под ложечкой ноет. Второе, третье и пятое дыхание уже приходили и нечувствительно потерялись по дороге.

Наконец дева делает серьезную ошибку: она ныряет в один из подземных переходов, а оттуда спускается в коммуникации тенников.

– Приехали, – машет рукой у входа в тоннель Кира. – Выход здесь только один. Там настоящий лабиринт… но я его неплохо знаю. Можно отдохнуть.

– Она удерет вниз…

– Нет… погоди… объясню позже, – скалится Кира. – Садись. Надо отдышаться.

Говорят, после долгого бега нельзя резко останавливаться, но мне наплевать на все. Я падаю на холодные каменные плиты пола и пытаюсь распластаться по ним, прижаться и грудью, и лбом, и пылающими щеками одновременно. Кира сидит, прислонившись к стене, и ловит губами капли с потолка. Я ему завидую, но сил пошевелиться нет. Сердце рвется прочь из груди, дышу я, как запаленная лошадь, а когда начинаю кашлять – на губах кровь.

Не важно, все не важно.

Мы все равно ее догоним, думаю я, стараясь дышать по счету. Раз-два – вдох, раз-два – выдох. Кира протягивает ко мне руку, гладит по мокрым на висках волосам. Смотрю на него – лицо покрыто красными пятнами, глаза с мутной поволокой третьего века. Надо же – сколько времени вместе, а не замечала, что у него глаза во всем устроены по-кошачьему. Ну мы и набегались…

У меня пропотели даже кроссовки – никогда не думала, что такое бывает.

Наконец дыхание приходит в норму – по крайней мере кашель уже не рвет легкие. Кира тоже выглядит получше и дышит не так тяжело.

– Надо больше спортом заниматься… – вздыхаю я.

– Угу. Специально для этого будем раз в год заводить в Городе по сумасшедшей маньячке… – улыбается Кира.

– Ты хотел объяснить, – напоминаю я.

– Отсюда она уже никуда не уйдет. Добегалась наша девочка…

– Почему?

– Во-первых, потому что на этой вуали нельзя работать с вероятностями. Только Смотрители это могут. Так что кирпичи на голову и оглоеды из-за угла нам не светят. – В глазах у Киры пляшут веселые зеленые чертики.

Я понимаю, что за последнее время резко отупела, потому что должна была давно уже свести концы с концами. Легче всего управлять событиями на средних завесах. Почти невозможно на первых трех, крайне тяжело и доступно лишь немногим талантливым на самых верхних. А на нашей, управляющей, – вообще никому, кроме Смотрителей. Мы сами слишком редко пользуемся этим навыком: организация маленьких случайных совпадений требует огромных усилий и сосредоточенности. Держать в уме вероятностную решетку, а точнее, вероятностное древо – это похоже именно на гигантское дерево с развилками, сухими побегами, тоненькими веточками и сухими сучками – тяжкий труд. Обрубать побеги и выбирать, какую ветку сделать потолще, «удобрить» своим желанием, – да проще добиться желаемого обычными методами! Видимо, у девы был большой талант, на который она привыкла полагаться. Да, здесь у нее ничего не выйдет.

Хотя есть одно маленькое «но» – если она все же обладает хотя бы частью наших способностей, все не так радужно, как представляется по словам Киры.

– А во-вторых?

– Это не простой подвал. Это одно из старых убежищ на случай большого Прорыва. Войти и выйти сюда можно только одним способом – пешком. Так что ее можно брать голыми руками. – Кира делает резкий жест, показывая, что он сделает с девой своими голыми руками.

– Ну что, пошли? А то она тоже отдышится…

Мы поднимаемся и входим в тоннель. Здесь действительно лабиринт, причем сработанный сумасшедшим архитектором: мы то скользим по длинным отполированным спускам, то карабкаемся по вырубленным в скале ступенькам, узким и неудобным. Кира сначала уверенно меня ведет, но вскоре останавливается прямо на узкой тропинке над небольшим озерцом.

– Куда она делась? – принюхивается он. – Вроде здесь? Но где именно?

Я тоже чувствую, что наша дорогая дева где-то здесь, но ощущение, что она – везде сразу, со всех сторон. Это так необычно, что я едва не падаю в воду. Неловко машу руками, Кира хватает меня за майку на спине.