Мир не меч - Апраксина Татьяна - Страница 22

Малая толика людей добирается до верхней завесы и поселяется здесь. Это «правило Дома» – ты живешь только на своем уровне, соответствующем желаниям и способностям. Только Смотрители могут скользить по всем завесам – а их много; та, где сидим мы с Кирой, – тринадцатая. И есть еще десяток или две тех, что лишь чуть отличаются от идущих с пятой по тринадцатую, мы не считаем их за отдельные. Счет идет только по вертикали, по разнице между уровнями. На большую часть я никогда не спускалась – и некогда, и неинтересно. Смотрителю, которого Город выбирает из новичков, прижившихся на пятой завесе, всегда хватает дел наверху. Смотритель отличается от горожанина одним – он понимает, как устроен Город. Далеко не все и не всегда – но умеет восстанавливать сбоящие процессы, уничтожать источники опасности.

Город – гигантская пирамида, и то, что на верхнем уровне воспринимается как оглоед или ползун, внизу… Я даже не знаю толком. Участки, где всегда возникают пробки. Криминальные кварталы. Места катастроф, опасных выбросов с заводов. Что-то еще. Я не помню, а Киру об этом спрашивать бесполезно. Он вообще никогда не был там после того, как изменился.

– Кира, откуда берутся тенники?

Он усмехается.

– Ты еще спроси, откуда берутся дети.

– Это я знаю. А вы откуда беретесь?

– Тебе правду рассказать или как у нас принято?

– Правду, конечно. Про детей Города, которых он забирает к себе, я уже слышала сотню раз.

– Ну слушай. Там, внизу, всегда есть такие люди, которым не нравится быть людьми. Книжек фантастических начитались, сказок наслушались. Или еще что-то в голову вступило. Им легче приходить в Город, и на пятой вуали они оказываются очень быстро. Чаще всего – еще подростками. Там их быстренько трансформирует в то, о чем они мечтали. Оборотни, вампиры, крылатые кошки – все подряд. Но… есть такое правило: не только мозг определяет форму тела, но и тело – свойства мозга. Трансформацией их переделывает в такое, что проснуться они уже не могут. По-настоящему проснуться. Это еще не тенники, а зародыши. Ты их видела, наверное, – тех, кто прошел повыше. Глупенькие совсем, тупые.

– Угу, – киваю я.

Действительно, глупенькие и слабые. Соображают плохо, обычно бестолково шатаются по Городу. Впрочем, глупость не мешает им выживать, а в свои силы они верят так, что вера с лихвой заменяет силу. Именно эти, как назвал их Кира, зародыши причиняют беспокойства больше, чем все их собратья с верхних завес.

– Тело внизу как-то доживает, но они уже здесь всей душой. И хотят сюда. Садятся на наркоту, сигают из окон. В аварии попадают, заболевают – Город их к себе забирает, ему эти ходячие страдания не по вкусу. Когда тело умирает, ну или в кому впадает, они оказываются на пятой вуали целиком. А там уж по мере способностей – кто сюда, а кто так и болтается на пятой. И готов тенник.

– Вот, значит, как… – Я ошеломлена.

Это не похоже на все, что мне доводилось слышать. Мне интересно, знает ли об этом Лаан. Он многое знает – но молчит, пока его не спросят. А чтобы задать вопрос, нужно знать половину ответа. Мне хочется спросить, как же на самом деле тогда получаются Смотрители, но я боюсь нарваться на насмешку. Еще мне хочется спросить, кем же был Кира.

– Тенник не может стать Смотрителем? – спрашиваю я.

– Нет. Чтобы быть Смотрителем, нужно быть человеком. Не совсем человеком, вы все-таки не вполне люди. Но хотеть быть человеком. Тот, кто хочет быть тенником, становится тенником, как я уже сказал.

– Что значит – не вполне люди?

Кира смеется и вдруг царапает меня когтями по голой руке, вспарывая кожу. Я вскрикиваю.

– Ты спятил?

– Смотри. – Он показывает на рану, которая затягивается на глазах. – Сколько раз с тобой что-нибудь случалось на вуалях?

– Да постоянно что-то. То с балкона упаду, то еще что.

– Вот в этом и отличие. Ты быстрее двигаешься, лучше соображаешь – ну, почти всегда, на тебе все заживает в момент. Это тебе дает Город, – говорит он, опережая меня. – Но за что? Ты – связываешь, ты чистишь, ты строишь. А вот этого таланта нет ни у кого, кроме Смотрителей. Это и называется – не вполне люди. И еще – ты помнишь Москву?

– Ну, что-то помню… – неуверенно говорю я, понимая, что вроде бы помнила о ней сегодня в первом путешествии по завесам и помнила много. Но сейчас все вылетело из головы. Город. Большой, шумный и красивый. Я даже не в нем родилась. Или родился? Я и этого не знаю точно.

– Ты когда-нибудь возвращалась ниже первой вуали? После того, как попала сюда?

– Нет. – В этом я уверена всецело.

– В том-то и дело.

– Я… умерла? Там, внизу? – Сердце заходится от страха. Я смотрю на Киру, ссутулившегося на своей табуретке, и чувствую, как по лицу текут слезы.

Кира задумчиво чертит узоры на столешнице. Когтями. Остаются глубокие царапины, напоминающие странные руны. Потом он поднимает глаза, видит фонтан слез, который я представляю собой. Бросается ко мне, я даже вздрагиваю – он проходит прямо через стол. Он же тенник, вспоминаю я. Может проходить через стены. Оказывается, и через столы.

Обнимает меня, прижимает к себе. Гладит по дурацким кудряшкам.

– Я не знаю, Тэри. Может быть, и нет. Может быть, Смотритель – просто человек, который умеет одновременно быть здесь и внизу. Я правда не знаю. Ну что ты, в самом деле…

Я плачу и никак не могу остановиться. Он не знает – и это хуже, чем просто «да». Кто я такая – призрак, живущий энергией Города? Или человек с раздвоившимся сознанием, не помнящий там, внизу, то, что происходит здесь? Сколько лет мне ни разу не приходило в голову задуматься об этом. Мне так нравилось жить в Городе…

– Не оставляй меня, пожалуйста, – бормочу я сквозь рыдания и прижимаюсь к животу Киры щекой. Потом просто сползаю с табуретки и сижу на полу, продолжая повторять: – Не уходи.

– Да куда ж я ухожу-то… Тэри, перестань. Хватит плакать. Все хорошо.

Он действительно никуда не уходит, опускается на колени и так стоит рядом со мной. Через пелену слез тенник Кира выглядит очень старым, древним. Может быть из-за пыльно-серых волос, которые кажутся седыми.

– Тэри, малая, я не уйду никуда. Правда.

– Ты уверен? – Наверное, последние мозги у меня вытекли вместе с ручьями слез, иначе я никогда не стала бы задавать такие вопросы теннику. Особенно легендарному слухачу Кире, у которого, судя по сплетням, в каждом квартале по три бабы.

– Уверен, уверен.

– Но я же не женщина…

– А кто? – усмехается он.

Задумываюсь.

И правда – а кто я, Смотритель Тэри?

Я не люблю ни людей, ни тенников. Первые для меня слишком скучны, предсказуемы и просты той простотой, в которую хорошо утыкаться носом, разбив в жизненных баталиях лоб и коленки; ненадолго – чтобы просто греться и не опасаться неожиданностей. Тенники же мне кажутся еще более ограниченными, чем люди. Они и есть люди – но бывшие; перестав быть людьми – не стали чем-то действительно новым. Не в меру горды своей инностью, излишне влюблены в свои «нелюдские» умения.

А я плыву посредине, не смешиваясь ни с теми, ни с другими, как нефть на воде. Лавирую между ними, прихожу к людям и тенникам по очереди, выбирая, кто мне нужнее…

Действительно – я же сама не считаю себя человеком. Кира прав. Я отделяю себя от обычных обитателей Города…

– Что ты знаешь? Что ты понимаешь? Что вообще можешь понимать ты – разве ты видел двадцать два оттенка в радуге? – долговязый, полупрозрачный, какой-то пыльный тенник ухмыляется и скалит отблески зубов в широкой пасти.

Усмехаюсь.

– А что ты знаешь о том, как просыпаются с любимой женой в постели? Приносят ей бутерброд и чай?

Тенник моргает совсем по-человечески, физиономия кривится уязвленной гордостью, через нее просвечивает обида.

У меня нет никакой жены, но я умею бить наотмашь. Только так – беспощадно, даже не думая, что и как говорю или делаю. Какая-то часть мозга, в которую я даже никогда не заглядывал, бесстрастно-злая и наблюдательная, сама подбирает слова и жесты, интонации и взгляд. И не промахивается. Этот вот обиделся. Другой мог бы и посмеяться – но другому я сказал бы иное. Я связующий. Это моя работа – чувствовать, не думая…