Театр под сакурой(СИ) - Сапожников Борис Владимирович - Страница 49

С другой же стороны, чаще и сильнее, чем в плотской любви Юримару нуждался в общении. А поговорить в отряде он мог, наверное, только с одной Мидзуру. Накадзо предпочитал снимать стресс сакэ, к нему часто присоединялся Ивао, иногда и Нагэн, втроём они напивались до бесчувствия. Но юный тюи чаще предпочитал сакэ снотворное. Он выпивал хорошую дозу люминала и засыпал на пять часов — до следующей смены дежурства.

И в тот момент Юримару особенно остро нуждался в общении. Когда порыв страсти — слишком грубой, в чём он отдавал себе отчёт — спал, Юримару сел на краю постели. Его комната была обставлена в европейском стиле — никакого намёка на национальный дух в ней не было. Утомлённая Мидзуру осталась лежать, откинувшись на подушки.

— Что с тобой, Юримару? — спросила она, каждый вдох причинял ей боль, отдающуюся внизу живота.

— Я потерял всех людей, — протянул Юримару, которому очень захотелось закурить, хотя эта дурная привычка обошла его стороной. — Мы дрались, а Накадзо в это время ликвидировал прорыв под министерством финансов. Он не дал мне ни единого пулемёта, хоть шишки из минфина выбили для себя две роты пулемётчиков, в дополнение к тем, что уже были в их распоряжении.

— Я понимаю тебя, Юримару… — вздохнула Мидзуру.

— Как ты можешь понять меня! — вскричал Юримару, до боли сжимая кулаки. — Мы были не просто товарищами по оружию, мы были одной семьёй, верно? Мы специально отбросили все суффиксы, уставы и условности. И вот теперь Накадзо бросает меня, больше того, отправляет дирижабль зачистить территорию прорыва. Так не поступают ни товарищи, ни уж тем более… — Он только рукой махнул.

— Не нужно кричать на меня, Юримару, — сказала Мидзуру. — я бы не бросила тебя. Но я — не Накадзо, он мыслит совсем по-другому.

— Что же, наш командир какая-то новая порода человека? — Юримару откинулся обратно на кровать, слегка потеснив Мидзуру. — Нет, Мидзуру, ему просто приходится прогибаться под начальство, вот он и начал забывать нашу дружбу. Теперь ради спасения остальных он легко перешагнёт через каждого из нас. И ведь не понимает, что с таким подходом нас-то как раз может и не остаться.

— Ты сгущаешь краски, Юримару, — не хотела соглашаться с ним Мидзуру. — Мы, как и прежде, одна команда, друзья, товарищи по оружию.

— В том-то и дело, что уже нет, — вздохнул Юримару. — Ты что же, совсем не понимаешь, что я говорил тебе? Накадзо предал не только меня, направив дирижабли мне на голову, но — всех нас. Тебя, Ивао, мальчишку Нагэна, — всех, и каждого.

— Нельзя так говорить! — Мидзуру рывком села на постели. — Нельзя сомневаться в командире, иначе — конец всему! Не только нашему отряду, но всему нашему делу!

— Да уж, Мидзуру-тайи, — усмехнулся Юримару, — устав очень крепко врос в тебя. Ты из нас двоих — настоящий военный, верящий в непогрешимость командования.

Он и сам не заметил, как оскорбил Мидзуру. Глаза девушки расширились, она прижала руки к лицу и, отшвырнув одеяло, выскочила из комнаты Юримару. Тот только плечами пожал — мало ли, что в голову девушке взбрести могло. Завернувшись в одеяло, он уснул

— Я много думал, чем тогда оскорбил Мидзуру так сильно, — сказал Юримару, — и понял, что я назвал её по званию. Я не хотел оскорбить её этим, просто намекал на устав и военных… А ведь оказалось, что ударил по самому больному.

— После всех этих разговоров о дружбе и товариществе, — кивнул я. — Да вы, Юримару-сан, можно сказать, землю из-под ног у Мидзуру выбили.

— Раз такая нежная, — ехидно заметила Кагэро, — нечего было в армию идти.

Юримару зло поглядел на неё, заставив одним этим взглядом замолчать. Но Кагэро, чтобы лицо сохранить, отвернулась от него с независимым видом.

— Ваша проблема была в том, — решительно заявил я, — что вы слишком сдружились, а это — недопустимо в армии. Накадзо ведь мог вполне сознательно отправить любого из вас на смерть…

— Я сейчас это хорошо понимаю, — кивнул Юримару, — но тогда, в двенадцатом Тайсё, я был идеалистом. Что и сделало меня тем, кто я есть сейчас.

— Вот чего я так и не понял, — усмехнулся я, — так это того, кто вы есть сейчас, Юримару-сан. И что это за великое зло Синсэнгуми, о котором говорил Хатияма?

— Кто я такой, не важно, — отмахнулся Юримару, — а древнее зло Синсэнгуми… — Он помолчал несколько секунд, и продолжил: — Сначала лучше я тебе расскажу, что было в первый день кугацу двенадцатого года Тайсё.

День этот ничем не отличался от других. С утра всех подняли звуки бравурного марша, и когда недовольные бойцы отряда вышли из комнат с законными претензиями, их встретили Ивао с Нагэном. Они стояли у опутанного проводами патефона с таким гордым видом, будто лично изобрели этот аппарат.

— Что это значит? — строгим голосом поинтересовался Накадзо, став похожим на школьного учителя.

— Мы записали музыку для нашего марша, — заявил Нагэн, сияющий словно новенькая монетка. — Теперь осталось всем спеть слова.

— Делать нам больше нечего, — бросил Юримару, — только песни распевать.

— Да бросьте вы, — махнул рукой Ивао — и куда только весь его цинизм делся, — всего-то надо полчаса потратить. А мы потом размножим грампластинки — и у каждого будет своя.

— Прорывов новых пока нет, — пожал плечами Накадзо, — только какие из нас певцы?

— Главное начать! — решительно заявил Нагэн. — Петь же хором будем, там ни голоса особого, ни слуха не нужно.

— Ну, можно попробовать, — снова пожал плечами Накадзо, — раз прорывов пока нет.

— Я такой ерундой заниматься не намерен, — отмахнулся Юримару, демонстративно направляясь в ванную комнату.

Накадзо и Мидзуру, однако, хоть и восприняли эту идею без особого энтузиазма, но присоединились к Ивао и Нагэну. Конечно, после завтрака. Юримару же сделать этого так и не захотел. Однако не успели они расположиться вокруг патефона, вооружившись листами с текстом марша (автором которого был Нагэн), как раздался звонок общей тревоги. Одновременно с ним пол под ногами задрожал, с полок посыпались книги, со стены упали картины на шёлке, с неприятным звуком хлопнулся на ковёр включенный микрофон. Нагэн обеими руками схватил патефон, не давая тому последовать за ним.

— Что такое?! — выскочил из своей комнаты Юримару. — Прорыв?!

Словно отвечая на его вопросы, в зал вбежал молоденький гунсо в полевой форме и с винтовкой на плече.

— Несколько прорывов, — выпалил он с порога. — В столице и в Иокогаме! Пока не оборвалась связь, оттуда докладывали о страшных потерях в полиции и войсках городского гарнизона.

— Там же никто не умеет воевать с каии! — вскочил Нагэн.

— Не умеет воевать?! — Юримару бегом спускался по ступенькам, на ходу застёгивая портупею с мечом. — Да они просто не знают, кто такие каии! Накадзо, я — туда!

— Ты с ума сошёл! — удивился Накадзо. — В одиночку прорыв остановить хочешь?

— А ты туда дирижабли отправь, — ядовито бросил ему Юримару, — подумаешь, какая мелочь — Иокогаму разбомбить, чтоб каии не досталась.

— Брось юродствовать, — осадил его Накадзо, — надо думать, как спасти Иокогаму, но если не будет другой возможности, я не остановлюсь перед тем, чтобы сровнять её с землёй, но не допустить распространения каии.

— Иного я не ожидал, — махнул на него рукой Юримару. — Думать поздно, надо прыгать. Я отправлюсь в Иокогаму и приму командование — для этого мне нужна только бумага с подписью и печатью, ты такие добывать умеешь, Накадзо. А уж натаскать солдат и полицию против каии я сумею. Из столицы брать ни одного солдата нельзя, вполне возможно, что враг как раз на это и рассчитывает.

— Ты рассуждаешь так, — сказал Ивао, — будто каии управляет некий противник со стратегическим и тактическим мышлением.

— А ты считаешь, что это не так? — в упор глядя на него, спросил Юримару. — Видишь, он уже применяет тактику атаки по двум направлениям. Быть может, раньше он и тупо тыкался куда попало, но сегодняшние события доказывают, что он способен учиться.