Театр под сакурой(СИ) - Сапожников Борис Владимирович - Страница 35

— Конечно же, знакомо, — мгновенно сбросил с себя всё притворство Садао, — и весьма прискорбно, что столь блестящее происхождение, как ваше, на у вас на родине ставиться многим в вину. Вам ещё удалось вовремя покинуть страну, а многие остались и сгинули в НКВД.

— Я покинул родину именно из-за этого, — сказал я, — бороться с подобным положением просто невозможно.

— Но ведь есть же патриоты России, именно России, а не того ублюдочного СССР, — Садао схватил бокал со столика и залпом осушил его, — кто борется с советами из-за границы!

— Это вам не ко мне, — усмехнулся я, указывая на окружённую девушками Марину, — Киришима-сан, ещё в бытность свою Мариной Киришкиной, служила под началом Шкуро.

— Она почти пятнадцать лет назад покинула Россию, — возразил Садао, — и совершенно не представляет современных реалий, в отличие от вас, Руднев-сан.

— Я не гожусь в борцы с режимом из-за границы, — решительно заверил я его, чтобы пресечь эту тему. — я хочу просто жить и нормально работать здесь, раз уж мне удалось так хорошо устроиться.

— Вы можете устроиться куда лучше, Руднев-тайи, — продолжал давить Садао, — вам нужно только принять моё предложение.

— Во-первых: вы его ещё не озвучили, — заметил я, — а во-вторых: я в любом случае откажусь. Меня всё устраивает, и менять что-либо я не желаю. И это моё последнее слово, Садао-тайсё.

— Весьма грубо, Руднев-тайи, — усмехнулся Садао, так что шикарные, особенно для японца, усы его встали торчком.

— Мы с вами люди военные, — ответил я, — хоть я и в прошлом, и привыкли выражать свои мысли прямо и точно, как на плацу или в бою, где политесам места нет. Вы сделали мне неясное предложение, я от него отказался в таких фразах, что повторять его смысла нет.

— Вы умеете выбирать правильные слова, Руднев-тайи, — кивнул Садао, ставя пустой бокал на стол. — Однако я, хоть и не стану повторять своего предложения, которого так и не высказал, просто скажу, что если измените своё решение по той или иной причине, вы всегда сможете обратиться ко мне. Хотя уже не на столь выгодных условиях, как те, что я хотел вам предложить сейчас, Руднев-тайи. До свидания. — Он снова кивнул мне.

— Прощайте, Садао-тайсё, — кивнул я в ответ и направился в противоположную от него сторону в поисках какого-нибудь напитка покрепче, чтобы, как говориться, запить этот неприятный заговор с военным министром антисоветчиком. От него у меня даже во рту дурной привкус появился.

— После разговоров с Араки-тайсё рекомендую чего-нибудь покрепче, — протянул мне кувшинчик и пару глиняных чашечек другой пожилой человек, в котором я узнал Мадзаки. — Можете мне поверить, Руднев-сан, я отлично знаю нашего военного министра, он может задурить голову кому угодно. Мозг сводит после долгих бесед с ним.

Он ловко наполнил наши чашечки, тонкие стенки которых немного потеплели. Мы подняли их и выпили залпом. Вот уж чего никогда не любил, так это тёплое японское пойло. В Харбине мы пили китайскую ханшу холодной, что хоть как-то примиряло меня с её мерзким вкусом, но здесь предпочитали пить сакэ тёплым.

— Ну, ещё по одной, — предложил Мадзаки, наполняя чашечки.

Споить он меня захотел, что ли? Конечно, тёплый алкоголь сильнее бьёт в голову, но мне, чтобы основательно захмелеть, надо выпить несколько таких кувшинчиков.

— Теперь меня точно сгноят в контрразведке, — усмехнулся я, ставя чашечку на стол. — За один вечер со мной побеседовали военный министр и глава партии «Кодоха».

— Накадзо позаботиться об этом, — усмехнулся Мадзаки. — Он у нас большой специалист по решению подобных проблем, к тому же и я — не последний человек. Правда, нам придётся приложить большие усилия для этого.

— А что случилось? — притворно удивился я. Сегодня будет новая проверка моих актёрских качеств.

— Хатияма-тайи был убит прошлой ночью при крайне странных обстоятельствах, — ответил Мадзаки. — Он был найден застреленным из собственного табельного пистолета в одном из дальних пригородов Токио. Оружия при нём найдено не было, так что подозревают местных преступников, однако остаётся вопрос, что он делал посреди ночи в таком глухом районе. В общем, ждите нового вызова и назначения нового офицера, но вряд ли вас будут сильно мучить. Надеюсь, у вас, Руднев-сан, стопроцентное алиби.

— Конечно же, нет, — честно ответил я, глядя в глаза Мадзаки. — Дело в том, что Хатияма-тайи оказался слишком патриотически настроенным молодым человеком.

— Весьма интересно, — протянул всё понявший сходу Мадзаки, — и крайне неприятно. Возможно, вам, Руднев-сан, придётся перейти на нелегальное положение.

— Не придётся, — отмахнулся я. — Никто не станет связывать гибель Хатиямы-тайи со мной. К тому же, я всегда могу сказать, что ночевал в театре, ведь никто не видел, во сколько именно я вернулся.

— И всё же, Руднев-сан, — сказал мне Мадзаки, — будьте осторожны.

— Я давно привык к этому, — усмехнулся я. — И у себя на родине, и в вашей стране.

— Хотя сюда ещё и Юримару с Кагэро заявились, — добавил Мадзаки, — а с его стороны это очень опасно. Если его узнает Накадзо или Мидзуру, тут развернётся нешуточная битва.

— Их что-то связывает? — удивился я.

— Больше, чем может показаться, — покачал головой Мадзаки, — куда больше. Да такое, что они устроят бойню, не посмотрев на возможные человеческие жертвы и разрушения.

— И отчего же Юримару так рискует? — спросил я.

— Он живёт ради этого, так мне кажется, — сказал Мадзаки. — Так было и до одиннадцатого года Тайсё, а уж после — и подавно.

Я не стал уточнять, что произошло в одиннадцатом году правления предыдущего императора, вряд ли Мадзаки ответит. Надо будет самому прикинуть, что это был за год по общемировому календарю и узнать, что такого произошло в этот год, хотя, опять же, вряд ли это что-либо даст мне. Но попытаться, всё-таки, стоит, просто из спортивного интереса, что ли.

— Покажите нам тот фокус со стрельбой! — неожиданно донёсся до нас голос из толпы поклонниц Марины. — Да, да, покажите, покажите! — поддержали его другие голоса.

Мы с Мадзаки обернулись к ним, тайсё при этом снова наполнил чашечки тёплым сакэ и подал одну мне. Мы выпили, наблюдая за вынувшей свой здоровенный револьвер Мариной. Она сняла шарфик и попросила завязать ей глаза. Она навела револьвер на дерево с бутафорскими яблоками — нажала на курок раз, другой, третий. Выглядевшие аппетитными румяные яблочки разлетались ошмётками крашеной бумаги.

— Она всегда стреляла очень хорошо, — усмехнулся я. — А вот на Перекопе только будёновку с меня сбить смогла, пока мы на стены лезли.

— Что вас связывает с Мариной-сан? — поинтересовался Мадзаки.

— Ненависть, Мадзаки-тайсё, — сказал я. — Она была в «Волчьей сотне» Шкуро-тёсё[39], я служил в Конной армии Будённого, штурмовавшей Перекоп. Мы рубились насмерть с его казаками в ледяной крымской степи, где меня Марина-сан и угостила сталью. Если бы Шкуро-тёсё не приказал ей не марать об меня шашку, что, мол, я и так помру, я бы с вами не разговаривал. Но я выкарабкался каким-то чудом и даже через Сиваш шагал, в обход основных укреплений Перекопа. Но уже после этого слёг на несколько месяцев и от службы в Конармии пришлось отказаться. Тогда-то меня, как более-менее грамотного человека, Тухаческий-гэнсуй и привлёк к работе над захваченными в Гражданскую БМА.

— У вас весьма интересная история, Руднев-сан, — вежливо кивнул мне Мадзаки, — особенно если помнить, что вам тогда было так мало лет.

— Да, — ответил я, — в Конармии я был, наверное, самым молодым бойцом, как и в КБ БМА.

— Я не очень понял последние слова, — уточнил Мадзаки.

— Конструкторское бюро, — я произнёс эти слова по-немецки, Мадзаки кивком дал понять, что понял мои слова, — БМА.

— Ловкие фокусы с оружием показывает Марина-кун, — усмехнулся Мадзаки, — а вы так умеете?

— Нет, — честно ответил я. — Я знаком с Мариной-сан ещё с Алексинской гимназии, там её за глаза звали кавалерист девицей Дуровой, за страсть к скачке, стрельбе и фехтованию. Я же был тихим мальчиком, более склонным к наукам, нежели к традиционно мужским забавам. Все были сильно удивлены, когда я отказался уезжать с матерью и братьями за границу, и даже пошёл воевать за красных.