Хорюшка - Трушин Олег Дмитриевич - Страница 8

Случались со Снежком и забавные истории. Однажды он до смерти напугал жену деда Семёна — Устинью Ивановну, возвращавшуюся поздним вечером из гостей. Деда Семёна дома не было, ушёл ещё с утра дальние сосновые посадки проверить, а Ивановна, обиходив скотину, решила заглянуть к своей знакомой, что жила почти у самой деревенской околицы. За житейскими разговорами не заметили, как время пролетело. На улице стемнело. Домой Устинья Ивановна пошла не деревенским большаком, а едва заметной тропинкой, что тянулась за домами краем картофельного поля, решив, что так ближе. Дошла до своей ланки — межи между своим и соседским огородом, — перебралась через жердины, накинутые на столбы, и, не торопясь, направилась к дому мимо густо сросшихся меж собой яблонь и вишен. Темно. И вдруг в высокой траве зашевелился странный, едва различимый силуэт. Ивановна так и обмерла со страху. Про Снежка в тот момент даже и не вспомнила. Что было сил бросилась бежать к дому, слава Богу, что путь близкий. Лишь возле избы Ивановна додумала, что это Снежок в огороде решил заночевать. Припомнила, что, уходя в гости, оставила дверь во дворе открытой. Снежка нигде не было, нагуляется, сам во двор зайдёт. Ещё подумала, что в салу где-нибудь полёживает. С тем и ушла. А оно так и получилось. Снежок под одной из яблонь прилёг, задремал да так и встретил ночь.

Миновала первая, самая трудная в жизни Снежка осень. Но лосёнок осилил её. Привык крепко к людям. Дом лесника стал для, лосёнка родным. Так день за днём пролетела холодная зима.

Наступила весна, а за ней лето. Летели дни за днями. Дед Семён трудился в лесничестве, подолгу пропадая на делянках, а Устинья Ивановна хлопотала по дому. Снежок был очень привязан к своим спасителям. Когда Устинья Ивановна копалась в огороде, то он был непременно при ней, лежал где-нибудь поблизости. Хотелось иногда деду Семёну взять Снежка с собой в лес, а страх останавливал — вдруг почувствует зов природы и не вернётся в дом.

Пролетели три летних месяца как один день. За коротким бабьим летом наступали слякотные, дождливые дни. Моросящий дождь шёл целыми сутками, и Снежок отлёживался в своём хлеву. Дед Семён часто заходил к нему и просиживал часами со своим любимцем. Лосёнок прижимался тяжёлой горбоносой головой к плечу хозяина, отфыркивался, прихватывал, играючи, губами то край телогрейки, то штанину, а деду Семёну было по душе такое Снежковое гостеприимство. Так и коротали дождливую осень. Хмурый, неприветливый октябрь сменился последним осенним месяцем. Наступило предзимье. Морозные утренники уступили место стылым дням, и вот-вот вскорости природа должна была выдать первый снег. Уже давным-давно облетела листва с огромной берёзы у ворот дома деда Семёна, выстлав собой остывшую землю. Осиротевшие без листвы тонкие ветви хлёстко били по поветке — крыше ворот, — безропотно раскачиваясь на холодном и жгучем ветру.

Короткие зимние деньки Снежок любил проводить в ветловом мелятнике — молодой поросли, что находилась прямо за гумном дома деда Семёна и тянулась краем колхозного поля. Густой, местами переходящий в непролазную чашу, молодой росляк, наверное, давал Снежку ощущение родного леса. Частенько, наглодавшись вдоволь молодых горьковатых стеблей, он выминал в снегу ямку-лёжку под каким-нибудь раскидистым кустом, ложился и, сытый, погружался в лёгкую дрёму. Случалось, что делу Семёну приходилось выманивать своего постояльца из ивовых крепей.

— Надо же, весь молодняк извёл! Одни обгрызки-топыри торчат. Всё посушил! — ругался дед Семён.

А Снежок, словно подгоняя своего спасителя, тыкался ему то и дело горбоносой мордой в спину, шёл к дому, пробирался к себе в хлевушок, где укладывался на тёплый, сохраняющий в себе томный дух лета сенник.

С наступлением весны всё оживало в природе. Просыпалось солнце от зимней стужи. От яркого, солнечного света слепило глаза. Под его палящими лучами снега оседали, ноздрились, таяли, превращаясь в быстрые говорливые ручейки, которые уносили шумливым потоком холода лютой зимы. На полевых закрайках токовали тетерева. В глухих моховых болотах зачинались первые глухариные игрища. В самом разгаре были заячьи свадьбы. Да и воробьиная трескотня на штакетнике уже вовсю говорила о том, что отступили холода и теперь дело пошло к долгожданному теплу.

Словно отчерченная по линии, берёзовая опушка впитывала в себя солнечный свет, а сами деревья казались яркими, светлыми и чистыми, будто омытые дождём, с едва уловимой голубоватой дымкой в кронах. Суетливая сорока, спутница деревенских околиц, уже мастерила своё гнездо на одной из вётел, растущих за деревней.

Да и для Снежка весна была необычной порой. Он больше времени проводил на дворе и вечером неохотно заходил в хлев. Приляжет где-нибудь в саду и дремлет под тёплыми, солнечными лучами.

Отбушевала пора золотых дождей, посметавших буйными ветрами разноцветную листву с деревьев. С утренними заморозками само собой отошла грибная пора, доставлявшая деревенским жителям изрядные хлопоты. Ото дня ко дню стали холодней утренники, покрывающие увядающую траву серебристой пеленой инея. Суетливые сороки и сойки всё чаще и чаще ютились у человеческого жилья, где наверняка можно было отыскать что-нибудь на обед. Их неугомонная трескотня по утрам беспокоила деревенские задворки. Даже вездесущие пеночки, державшиеся долгое время в уже оголившихся кронах раскидистых черёмух, росших возле дома деда Семёна, вдруг в один из дней исчезли. Знать, надвигающиеся холода почувствовали, на юг потянулись. Давно покинули деревенское небо ласточки-касатки, а вслед за ними умчались в тёплые края и быстрокрылые стрижи. Всё чаще стала слышаться за окошками изб синичья суета — пришла пора паклю таскать, к зимним холодам готовиться. Мало отпугивал назойливых птах стук деда Семёна по оконному стеклу. Минута-другая — и всё повторялось вновь.

К ноябрю выпал первый снег. Изрядно запорошил белой кухтой загрубевшую от морозов землю, плотно окутал деревья. Для Снежка это была уже вторая зима. Снежок превратился в могучего зверя. Это был уже не беспомощный лосёнок, которого нашёл лесник в то раннее утро, а крупный сохатый-бык, способный постоять за себя.

Снежка всё больше и больше тянуло в лес. Порой, увлёкшись поеданием берёзового мелятника, что в достатке рос за картофельным полем деда Семёна, он мог удалиться на дальнюю кромку березняка, тянущегося вдоль поля, и долго бродить, но непременно возвращался обратно в дом. Дед Семён стал замечать эти частые дальние походы Снежка и переживал за своего приёмыша.

Однажды увязался Снежок за Устиньей Ивановной на дальнюю вырубку, когда та отправилась за черникой.

Рано утром Ивановна открыла хлев, выпустила Снежка во двор и, слегка прикрыв дверь в сад, ушла. Заметила Снежка уж у лесной опушки у края поля. Лось уверенно шёл прямо за ней. Устинья Ивановна испугалась, что он в лес уйдёт. Но назад возвращаться не стала. Так и дошёл Снежок за ней до самого черничника. Пока Ивановна собирала ягоду, Снежок всё при ней был. Увлеклась черникой и в какой-то момент поняла, что Снежка рядом нет. Звала она его звала, кричала на весь ягодник, да всё впустую. Как сквозь землю провалился. Так и пришла домой до полудня, расстроенная. А уж дед Семён по усадьбе и деревне Снежка обыскался. Следов по огороду лосиных много, а вот куда направился, не скажешь.

Больше суток тогда искали Снежка. Всей деревней на поиски отправились. Всё безрезультатно. Успокаивали деда Семёна сельчане: «Он у тебя домашний, к лесной жизни непривычный, вернётся. Лес для него чужой».

Нашёлся Снежок только к вечеру следующего дня. Сам вышел на окраину поля, где безлесье резко врывалось в берёзовую рощу, отстраняя её прочь.

Это был первый уход Снежка из дома. Были затем и другие, и все как-то незаметно для себя привыкли к этим отлучкам и со временем стали относиться к ним спокойно.