Хорюшка - Трушин Олег Дмитриевич - Страница 2

В ельнике всполошно перепархивали рябчики. На старой сушине выстукивал дробь дятел. Глухарка, шумно захлопав крыльями, села на вершину ёлки, что росла поблизости от лисьей норы.

Однажды хорюшка услышала, как возле норы остановились люди. Они долго о чём-то разговаривали, стучали по упавшему дереву, а потом ушли речной бровкой в сторону деревни. Хорюшка хорошо знала эту деревню, давно привыкла к ней и даже наведывалась туда в поисках пропитания. В этой деревне она сама появилась на свет — в глубине поленницы дров, где мать хорюшки и выстроила себе гнездо. В окрестностях деревни прошло её время знакомства с окружающим миром. Тогда семья хорей жила в полуразрушенном погребе сарая, что стоял на отшибе одного из домов. В деревне не нужно было думать о еде — она всегда была рядом. Деревенские хлева в любое время года привлекали к себе мышей, и там можно было хорошо на них поохотиться. Отпугивали лишь дворовые собаки да кошки — конкуренты в мышиной охоте. А если повезёт, то можно было наткнуться и на доёнку — миску с высокими краями, — на дне которой всегда оставалось немного сытного козьего молока. Хорюшка чаще всего заглядывала в хлев дома на самой окраине улицы, пробираясь туда через выпиленный кошачий лаз. Случалось, что, наохотившись, хорюшка оставалась на днёвку на сеновале — чердак хлева был всегда плотно набит под самую кровлю терпко пахнущим сеном. Устраивалась, свернувшись калачиком, где-нибудь в глубине сеновала и там отдыхала, а хозяева дома и не подозревали, что живут по соседству с хорем.

Родилась хорюшка не такой масти, как все её братья и сестры, чёрно-бурые, а рыжей, словно палый осенний лист. Окрасом она резко выделялась среди своих сородичей и порой получала от них довольно крепкую трёпку за то, что не уродилась, как все. Хотя среди всех них рыжуха была самой проворной, неотступно следовала за матерью при переходах и первой из всех принесла в семью добычу — огромную домовую крысу. Но время взросления осталось давно позади, и теперь у хорюшки у самой были детёныши, которых нужно было выхаживать.

Хорюшка была заботливой матерью для слепых, покрытых белёсым пушком, беспомощных малышей. В первые часы мать-хорюшка долго не покидала их, вылизывала, укрывала тёплым пухом, ложилась рядом, подставляя соски, полные жирного молока. Насосавшись, малыши затихали, свернувшись в комочки, а хорюшка, если не уходила на охоту, снова ложилась рядом и согревала детёнышей своим теплом.

В тот вечер хорюшка накормила детёнышей и отправилась в соседнюю деревню за мышами. Их там было много. Но, заслышав собачий лай на самом краю деревни, она изменила свой маршрут и, перебежав берёзовую опушку, свернула в центре деревни к домам. Деревня спала. Было за полночь. Хорюшка в несколько прыжков перемахнула свежевспаханный огород и очутилась во дворе Спиридонова дома, где наткнулась на курятник. Запах кур взбудоражил хорюшку. Но как пробраться внутрь? Кругом стены. И тут она обнаружила небольшую дверцу — открытый куриный лаз.

Первым на зуб хорюшки попался петух, что сидел на самой нижней перекладине насеста. Шумно захлопав крыльями в предсмертной агонии, он потревожил курятник. Куриное волнение, прокатившееся по птичнику, едва прекратившись, вспыхнуло вновь, после того как одна за другой стали валиться с насеста приконченные рябушки. Хорюшка хладнокровно, повинуясь природному инстинкту, извела всех хозяйских кур и, только когда поняла, что курятник пуст, выскочила на улицу. Она попыталась одну из куриц вытащить наружу, да не смогла — так и бросила у самого входа.

Полночь окутала деревню тишиной. В окнах дома хозяина, не подозревающего о своей беде, было темно. На окраине деревни неожиданно заскулила собака. Хорюшка замерла. Свежий запах крови и дичи не оставлял её, и она хотела, было, вернуться назад в курятник, но остановилась — в доме, что стоял напротив, что-то загремело. Хорюшка отпрянула назад и, сбивая комья земли свежей пашни, пересекла огороды, протиснулась через частокол и устремилась к лесу. В старой ветле, что росла у края пруда, не умолкая, щебетал соловей, громкоголосым хором урчали лягушки, а в глубине поля, чувствуя приближение рассвета, несколько раз чуфыкнул тетерев-токовик.

Поймав по пути пару полёвок, хорюшка благополучно добралась до лесной опушки. У самой кромки леса остановилась, привстала на задние лапы и так, вытянувшись столбиком, ещё некоторое время смотрела вдаль, где в сумраке ночи осталась деревня и порешённый ею птичник.

Однажды, после очередной охоты, хорюшка подошла к норе ещё в полной темноте. До рассвета оставалось совсем недолго. Шумным всплеском плюхнулся в воду бобр и, резко ударив хвостом, ушёл под воду. Хорюшка остановилась. Такие всплески на реке ей были хорошо знакомы — близкое соседство с бобрами научило её не бояться этих речных плотников. Но что потревожило бобра? На вершине изломанной ветром сушины, не унимаясь, забивая лягушачий хор, пел лесной конёк.

Хорюшка запрыгнула на кряж поваленного дерева, пробежала по стволу до комля и, прильнув к выворотню, замерла: по берегу речки, внимательно обследуя каждый бочажок, семенила лисица. Вот она остановилась возле полусгнившего пня и принялась что-то выкапывать, выгрызая едва державшуюся на пне труху. Хорюшке хорошо было видно, как работала лисица. Но вскоре, не добившись нужного, лисица бросила изломанный пень и направилась прямо к норе, в которой хорюшка оставила своих слепых детёнышей. Неравные силы не позволяли хорюшке вступить в схватку. Надежды на то, что лисица отвернёт в сторону от норы, не было. Лиса, осторожно переступая, стала приближаться к еловому выверту. Почуяв запах близкой добычи, лисица просунула морду в нору. И не известно, чем бы закончилась эта встреча, если бы семья кабанов, вышедшая из ельника прямо к бобровой плотине, не испугала лисицу. Шум приближающегося кабаньего стада заставил лисицу быстро уйти, и она, «выпрямив» свою тропу, подалась в сторону горельника. А кабаны, потоптавшись на сырой болотине, перешли речку по бобровой плотине, и ещё долго доносился до слуха хорюшки шум удаляющейся кабаньей семьи, спасшей своим неожиданным появлением её детёнышей.

Ещё с полчаса хорюшка оставалась на еловом комле, опасаясь, что вновь вернётся лисица. Лес уже подёрнулся предрассветными сумерками. Исподволь, словно нехотя, просыпался новый день. Утренняя прохлада с речной сыростью потянулась над лесной поймой. Запах калужницы, первого разнотравья, витал в утреннем воздухе. Лес оживал птичьим щебетом, который нарастал с каждой минутой. В глубине леса ворковал дикий голубь, а с дальних лугов сплошным гулом доносилось тетеревиное токование.

Хорюшка спрыгнула вниз и скрылась в норе.

Та тревожная ночь, когда всё семейство хорюшки чуть не погибло в зубах лисицы, заставила определиться с тем, чтобы поменять дом. Лисица могла вернуться. Тут уже не будет спокойно. После того как страшный капкан оборвал жизнь её самца — матёрого хоря, жизнь хорюшки стала намного сложней. Случилась та беда под самый Егорий тёплый — в пору первых майских соловьёв. Подстерёг капкан на курином лазу дружка, перебив ему обе передние лапы. До самого утра промучился хорь в железных тисках, пытаясь вырваться, покуда силы не покинули его, а поутру вышедший во двор человек окончил страдания зверька, добив поленом обессилевшее животное.

Дольше суток ждала хорюшка своего друга. Не дождалась. И на следующую ночь голод выгнал её на охоту. В придорожной канаве, сильно измокнув, наловила с пяток загулявших жаб. Это уж потом осмелела — стала оставлять своих щенят одних и уходить на охоту далеко от дома. И вот теперь новое испытание.

Это был особенный день в жизни хорюшки. В светлое время суток она всегда отлёживалась, пережидая опасности дня, а с наступлением сумерек выходила на охоту. Встреча с лисицей у норы, где находились детёныши, теперь требовала поступить иначе. До полудня хорюшка была в норе. Она хорошо слышала, как мимо прошли люди, наверное, охотники или грибники — в самой поре были сморчки со строчками. Она слышала, как валежину, под которой находилась нора, перешёл лось — от ударов крепких копыт о землю сверху посыпались комья. Пока хорюшка дремала в норе, на поваленной ели отобедала белка: потом обнаружила хорюшка на стволе упавшего дерева добрую кучку коричневых чешуек и остовы объеденных шишек, от которых пахло смолой.