Хорюшка - Трушин Олег Дмитриевич - Страница 12

Наше свидание на берегу речки Щуровки длилось минут пятнадцать, и, сколько бы мы ещё изучали друг друга, сказать трудно, если бы не вспугнул нас бобр. Приревновал, наверное, к речке. Выплыл на середину русла, остановился на мгновение, затих, да как ударит своим широким хвостом о воду — и вглубь. Норка, тут же скрылась из виду в снеговой норке, а спустя минуту-другую от берега растеклись волны и потянулась цепочка пузырьков — знать, моя знакомая дальше решила уйти. День только начинался…

Костя

Появился он в нашей городской квартире в последний день года, завершавшего двадцатый век. Накануне Нового года жена пришла домой с новенькой клеткой в руках, внутри которой суетилась от беспокойства птица кирпично-красного оперения, размером со снегиря. Цепляясь за прутья решётки, она безудержно скакала по клетке.

— Держи новосёла! — Жена протянула мне, восторженно удивлённому, клетку с птицей.

Это был клёст-еловик — обитатель наших северных лесов, о котором мы знаем с самого раннего детства, но вот видеть его в живой природе доводилось не каждому.

Птица эта необычная: клюв, словно два перекрещенных меж собой серпа, яркое оперение, тяжеловатая коренастость в осанке, хмурый с острецой взгляд.

Место в квартире нашему новосёлу было выделено самое почётное — светлый «красный» угол большой комнаты. Окно комнаты обращено на восток, и солнечным утром яркий свет заливал Костину клетку. Костину? Да, именно Костей мы назвали поселившегося у нас клеста-еловика. А как же иначе?

Так вот, когда лучи утреннего солнца начинали гулять по комнате, Костя выбирал в клетке самое солнечное место, устраивался поудобнее и грелся, наслаждаясь теплом. Что он чувствовал в эти минуты своего птичьего счастья? Может быть, вспоминал лес или же видел себя в стайке таких же, как он сам, клестов-еловиков, порхающих по лесу.

С кормом для Кости сразу возникли трудности. На первых порах мы попытались кормить его подсолнечными и тыквенными семечками — склёвывал, но большой охоты не проявлял. На хлебный мякиш и вовсе смотрел равнодушно. Срочно нужны были еловые шишки — настоящая еда для клеста-еловика.

В первый же свободный день я отправился в лес на поиски свежих шишек да таких, чтоб были поплотней, посытней, со смольцой. Оказалось это делом нелёгким. Елей много, а шишек нет. Вернее есть, но вот достать их невозможно. Воистину — видит око, да зуб неймёт. Посмотришь, посмотришь на огромные еловые ветви, увешанные гирляндами шишек, взгрустнёшь да пойдёшь восвояси.

Смекнул я тогда, что нужно в бурелом идти, искать поваленные или ломанные на корню еловые деревья, на которых должны быть шишки. Как же без них — обязательно должны быть, если дерево сломлено под зиму было. Припомнил, где встречал в лесу свежий еловый лом, и прямиком туда. Сильно изморозил руки, покуда выгребал из-под снега еловые лапы да рвал шишку. Но часа через два был с полным пакетом клестового лакомства. И это было только началом моих шишечных походов. С этого дня я каждый выходной отправлялся в лес за еловой шишкой. Моего мешка с припасами хватало Косте как раз дней на пять. Как же он умело расправлялся с шишками! Подцепит серпастым клювом шишку, взлетит с ней на шесток, перехватит лапками и давай её потрошить. Ни одну чешуйку не пропустит, из-под каждой семечку выдернет: Обработанную шишку, словно причёсанную в обратную сторону, кинет и за новую принимается. Так за свой птичий обед с десяток шишек и разберёт. Только комнату убирай. А убирать было что! Оброненные еловые семена да отломанные невзначай чешуйки летели далеко за пределы Костиной клетки. Костя после обеда спокойненько отдыхает, а я с веником вокруг клетки орудую. Раза по три за день веник в руках держал — уж и Костя привык к моим выкрутасам у клетки, почти не реагировал.

За два зимних месяца освоился Костя у нас в квартире, но в руки так и не давался. Когда слышал своё имя, замирал на секунду-другую, а потом, словно понимая, что речь идёт о нём, начинал скакать в клетке, ожидая новую партию еловых шишек. Когда за окном лютовали морозы, я каждый раз задавался вопросом: как же клесты в такую стужу выводят потомство? Как обогревают его? Большому зверью холодно, а тут малая птаха, да не где-нибудь, а в промёрзшем гнезде — самой надо согреться, ещё и птенцов не застудить. Посмотрю, бывало, на Костю и в толк взять не могу, как это у них получается!

Раньше слышал, что клесты-еловики прекрасные певцы. Но где услышишь такую песенку? Клёст — птица скрытная, настоящий лесной отшельник, где уж тут на его птичьем концерте побывать. Вот и Костя наш упорно молчал — всю зиму своего певучего голоска не подал. Но зима не долга. Словно исподволь, подобралась с мартовской капелью весна. Однажды, проснувшись на восходе солнца, я был сильно удивлён: слышу, словно ручеёк журчит в комнате, где стояла клетка с Костей. Сразу и не сообразил, что это Костя запел. Первый раз за долгое время порадовал песней. Только скуп оказался Костя на концерты, не желал нас баловать. А уж если и начинал петь, то всё больше так, чтоб никого вокруг не было. Стоило только зайти во время его выступления в комнату, как Костя моментально замолкал и сторожко начинал следить за виновником его беспокойства, Потому если мы слышали Костины трели, то старались к нему в комнату не заглядывать, дабы не спугнуть певца.

А ещё любил Костя принимать водные процедуры. Для этих целей в клетку ставили мы небольшую пластмассовую ванночку, наполненную водой, куда Костя немедленно усаживался и чупахался до изнеможения, покуда весь не вымокнет «до нитки», словно дворовый воробей под проливным дождём. После бани он устраивался на шесток и, распустив в стороны промокшие крылышки, начинал сушиться, при этом слегка жмурясь, наверное от удовольствия.

Иногда очень хотелось выпустить Костю полетать по комнате, но страшно было подвергать нашего любимца стрессу — ведь потом пришлось бы его ловить.

А я всё так же каждый выходной продолжал пропадать в лесу в поисках еловых шишек. С наступлением лета это занятие ещё больше усложнилось. Прошлогодние шишки вызрели, выпустив на волю семена, а новые ещё не народились. Оставалась только одна надежда — ворошить осенний еловый лом, где могли кое-где уцелеть нераскрывшиеся шишки, пригодные к употреблению.

В летние месяцы я старался порадовать Костю чем-нибудь необычным — приносил ему ягоды малины, черники. Склёвывал он их с превеликим удовольствием. Но самым главным кормом по-прежнему продолжали оставаться еловые шишки, которые заменить, к сожалению, было нечем.

Какой бы хорошей ни была жизнь птицы в неволе — это всё равно жизнь в клетке. Мы не знали, ни как попал Костя к продавцу певчих птиц, ни сколько времени он провёл в неволе до того, как попал к нам.

Чуть больше семи месяцев прожил Костя в нашей квартире. А простились мы с ним в один из погожих августовских дней. Выставили клетку с клестом на лоджию — мы так часто делали, особенно в тёплые, летние вечера, когда успокаивалось жгучее солнце и воздух наполнялся прохладой. Выставим клетку, а сами занимаемся своими домашними делами. И в тот день было так же. Но в какой-то момент, подойдя к двери на лоджию, увидели нашего Костю сидящим на перильце лоджии. Почувствовав близость свобода, он умудрился открыть своим серпастым клювом тугой вертушек клетки и благополучно вылетел на свободу — такую манящую и такую недоступную для него прежде. Задержавшись на секунду-другую, Костя слетел с лоджии и скрылся в густой кроне стоящей недалеко от дома огромной ветлы. Больше мы Костю не видели. Хотя, каждый раз, выходя на улицу, старательно крутили головой и внимательно всматривались в стайки птичек, порхающих во дворе, в рядки птах на проводах в надежде увидеть своего питомца. Мы ещё какое-то время сыпали в клетку тыквенные семена, подкладывали еловые шишки, наивно полагая, что наш беглец вернётся, но всё напрасно. Костя, конечно же, не вернулся. А семечки таскали вездесущие воробьи. Я иногда тихими вечерами выходил на лоджию и, глядя на пустующую клетку, думал: где-то теперь наш певун, благополучно ли выбрался из города в лес и кружит ли со своими собратьями в каком-нибудь ельнике, рассказывая на своём птичьем языке о случившихся с ним приключениях? А может быть, сбившись с нужного пути, отыскивает себе пропитание где-нибудь на городской свалке в компании шустрых воробьёв да галок.