На румбе 202 - Реут Наталья Сергеевна - Страница 1

На румбе 202

Витю Шапорина разбудили голуби. Они ворковали на карнизе под его окном, дрались за места, барабанили клювами по стеклу — словом, всеми способами выражали свое неудовольствие.

Витино окно на шестом этаже. Из окна виден нескончаемый ряд крыш, по которым голуби расхаживают, как по Исаакиевской площади. Его карниз они избрали для своих голубиных слетов. Каждое утро, едва проснувшись, Витя сыпал на подоконник оставшиеся от ужина крошки хреба.

А сегодня... Во-первых, ему никуда не нужно торопиться: сегодня первый день каникул — а эти горланы не дают лишний часок поваляться в постели. Во-вторых, Витя сегодня уже ученик не шестого, а седьмого класса. И не просто седьмого, а с пятерками в табеле по всем предметам. Голуби, конечно, ничего об этом не знают, но все равно Витя на них зол. Эти глупые птицы помешали ему досмотреть сон.

И какой сон! Он и сейчас еще слышит звонок над входной дверью. Мама отворила дверь, в прихожую вошел рассыльный из Балтийского пароходства и под расписку вручил маме радиограмму от Витиного дяди, капитана дальнего плавания Сергея Ивановича Шапорина.

«Витя, — сказала мама, пробежав глазами по желтой бумажке,— дядя приглашает тебя к себе на пароход. Хочет, чтобы ты провел каникулы с ним в дальнем плавании. Как ты на это смотришь?»

И приснится же такое! Это, наверно, потому, что Витя с малых лет мечтал попасть в дальнее плавание. Дядю своего он, правда, очень плохо помнит. Да это и не мудрено—видел-то он его только раз в жизни, когда дядя заезжал к ним на Кронверкский проспект проездом из Владивостока в Сочи. В мальчишеской памяти осталось лишь золото на фуражке и на рукавах да громкий веселый смех, которым дядя, как Витя отлично понял, старался отвлечь маму от грустных мыслей. Тогда прошло немногим больше года, как умер Витин папа.

После смерти папы дядя незримо постоянно присутствовал на Кронверкском. То от него приходила посылка с интереснейшими вещами, то денежный перевод. Получая деньги, мама обычно плакала. А Витя с нетерпением поджидал возвращения мамы с почты, так как после этого на столе появлялись разные вкусные блюда. Потом мама вела сына по магазинам и покупала ему ботинки или костюм, а иногда давала мальчику деньги на покупку значительно более ценных предметов: деталей для радиоприемника. Мальчик был страстным радиолюбителем и последние месяцы самостоятельно монтировал приемник на транзисторах.

Июньское ленинградское солнце уже перебралось с желтых стен на крыши соседних ломов и, многократно отражаясь в блестящих листах оцинкованного' железа, врывалось прямо в комнату.

Витя машинально скользнул взглядом по танцующим в солнечных лучах пылинкам; светлые столбики упирались прямо в зеркало над туалетным столиком. аСюда, на этот столик, мама положила дядину радиограмму. И вдруг...

Одним броском мальчик очутился на ногах и схватил прижавшуюся к зеркалу полупрозрачную желтую бумажку.

Радиограмма! Радиограмма из его сна! Нет, не какая-нибудь телеграмма с цветочками или улыбающимися детками, которой поздравляют с днем рождения или с праздником Первого мая, а настоящая радиограмма. На желтой бумажке с белыми наклеенными полосками четкий текст: «Снимаемся рейс Камчатку двадцатого тчк Выезд Вити телеграфь КМ Шапорин».

Значит, это был не сон! Значит, действительно был рассыльный и есть эта волшебная бумажка — «Выезд Вити телеграфь»? А как же не волшебная? Ведь эта бумажка значит: прощай, Мельничьи Ручьи, где мама каждое лето снимает комнату с верандой в густозаселенной даче. Прощай пруд с желтыми кувшинками и зелеными лягушками, пруд, в котором нужно полчаса топать по колено в коричневой торфяной жиже, пока доберешься до глубокого места, где можно чуть-чуть поплавать. А самое главное, прощай козье молоко, которым мама отпаивала сына утром и вечером. Теплое, густое, оно вызывало у Вити примерно те же ощущения, что рыбий жир или касторка.

Каким же сейчас далеким кажется время его детства! Мальчику припомнилось, на какие нужно было пускаться хитрости, чтобы незаметно от мамы вылить молоко в жестяную миску своему другу Ветрогону. Ветрогон, сын овчарки Пальмы, жил в конуре около козьего хлева. Но Ветрогон — это теперь вчерашний день.

«Выезд Вити телеграфь» — вот это сегодняшний день. А завтра — «снимаемся рейс Камчатку». Завтра—это Великий, или Тихий, океан. Это стаи летающих рыбок, это фонтаны голубых китов и кашалотов, плавучие айсберги, неизведанные острова. А где же мама? А вдруг она его не отпустит? От этой мысли Вите сделалось очень себя жалко». Опять придвинулись Мельничьи Ручи и густое теплое молоко. Нет, не может быть! Ведь у него такая хорошая мама.

И тут Витя себе представил, как мама одна останется на даче. Будет сама доставать воду из колодца, сама носить из лесу хворост для летней кухни. Стало жалко маму, стыдно за свои эгоистические мечты. Но неужели никто из ребят не поможет его маме? Ведь на даче останется масса ребят, у которых нет дяди капитана дальнего плавания. Из всех шести-, вернее, семиклассников, наверно, никто не собирается «сниматься рейс Камчатку двадцатого»

«Рейс Камчатку»! А что знает Витя о Камчатке?

Что это полуостров, Смываемый с востока Тихим океаном, с запада — Охотским морем? Что на Камчатке есть действующие и потухшие вулканы? И все. Нужно немедленно бежать в библиотеку и прочесть все, что там есть о Камчатке. А то спросит его дядя о чем-нибудь, а племянник—бамбук бамбуком. Доказывай потом, что в табеле одни пятерки.

Витя быстро натянул штаны и майку, сунул босые ноги в кеды и бросился к дверям. При приближении Вити двери распахнулись как под воздействием фотоэлемента. В дверях стояла мама.

Оказывается, пока лентяй семиклассник просматривал свои сны, мама успела сходить в управление Октябрьской дороги и получить. ..

«Служебный билет. Форма № 3. Ленинград — Владивосток», — прочел Витя: Дальше стояли имя, отчество и фамилия мамы, а внизу приписка: «С сыном Виктором Шапориным».

После смерти папы мама работает табельщицей в электровозном депо, и каждый год ей полагается бесплатный билет в любую точку Советского Союза.

Мальчик посмотрел на часы. Уже десять. А во Владивостоке сколько же? На семь часов больше. Значит, там уже давно пообедали, а он все спит! Витя представил себе черную черточку, пересекающую карту Советского Союза с запада на восток. Сколько же это им с мамой придется проехать тысяч километров, пока доберутся до Владивостока?

Быстро поцеловав маму, Витя бросился к висевшей на стене карте.

Коля Самохвалов жил на другом конце черной черточки, где она упирается в Тихий океан. Его сегодня никто не будил. В Голубиной пади, одном из высотных районов Владивостока, где находится домик боцмана Самохвалова, голубей почти не было, а чайки так высоко от бухты Золотой Рог, как правило, не залетали. Коля обычно не страдал бессонницей. Но сегодня он проснулся задолго до рассвета и ворочался, как старый дед, с боку на бок, думая свою невеселую думу.

Ужасно обидно, что такая неприятность произошла именно теперь, когда капитан обещал, если Коля перейдет в седьмой класс, разрешить ему сдавать экзамены на звание матроса второго класса.

А все эта «училка»-математичка подвела. Нужно же было придумать такой кляузный вопрос: доказать, что нарисованный на доске квадрат есть прямоугольник, а не какая-либо другая фигура. Коля просопел у доски минут двадцать. Он то умильно поглядывал на «училку», надеясь поймать в ее глазах ключ к разгадке, то искоса бросал взгляды на парты, где ребята словно взялись тренироваться по «семафорной азбуке», разрезая перед собой крест-накрест воздух вытянутыми вперед ладонями.

Все напрасно. Ни одна мудрая мысль не пришла в Колину голову.