Роза огня - Лэки Мерседес - Страница 18

— Подать завтрак, как только она проснется; убрать комнаты, как только она уйдет. — Саламандра лениво завертелась на обсидиановом постаменте. — А какие книги мы ей приготовим?

— Я отберу их сейчас, прежде чем лягу. — Да, это лучше всего. — Я скажу тебе, какие главы отметить.

Позор, что саламандра не умеет читать: будь иначе, не понадобился бы весь этот вздор…

С другой стороны, тогда здесь не появилась бы Розалинда. Общество саламандры было временами занятным, иногда ставило Камерона перед загадками, но чтобы постоянно бросать ему вызов — нужен был другой человек.

Таким вызовом и оказалась Розалинда Хокинс. Трудной и увлекательной задачей будет обучить ее, развить ее дар, не давая понять, на что она становится способной. Он должен совершить настоящее чудо: преобразить Розалинду, но так, чтобы она ничего не заметила. Камерон признался себе, что до ее прибытия был на грани отчаяния; теперь же подобная опасность ему не угрожала.

Своей неуклюжей лапой он поднял бокал, приветствуя обсидиановую поверхность, где недавно отражался образ девушки.

— Добро пожаловать, Розалинда Хокинс, — прошептал он. — И да не иссякнет ваша способность удивлять меня!

Розалинда проснулась с таким радостным чувством, что у нее даже закружилась голова. Да, она отбросила всякую осторожность, согласилась занять пост, который отвергла бы любая осмотрительная женщина. Может быть, она и лишилась рассудка — но она впервые жила полноценной жизнью с тех пор, как ее приняли в университет.

Она привычно потянулась за очками… Они скользнули прочь прежде, чем она их коснулась. Кровать и ночной столик покачнулись.

Каким-то чудом Роза поймала очки в воздухе, прежде чем они коснулись пола, и в этот же момент сотрясения прекратились.

Она не сразу поняла, что только что пережила землетрясение. И поняла благодаря своему знанию истории. Везувий. Помпеи. Она читала римские описания гибели Помпеи и Геркуланума…

На мгновение ее целиком захватило воображение. По крайней мере она решила, что дело именно в воображении. Синее пятно комнаты исчезло; она видела дым пожаров, бегущих людей, пламя, бушующее повсюду, огненное дуновение опалило ей кожу.

Она видела себя коленопреклоненной то рядом с одной беспомощной жертвой, то с другой — одни были раздавлены камнями, другие обожжены до неузнаваемости; она отчаянно пыталась помочь тем, кому помочь было уже нельзя, и смотрела, как люди умирают у нее на руках. Понимала, что все ее попытки бесполезны, но не могла не пытаться сделать хоть что-то и испытывала от своей беспомощности бесконечное отчаяние.

Что бы она ни делала, она не могла противостоять этому разрушению, как не может соломинка противиться урагану. И все же она боролась за жизни тех, кто с воплями пытался выбраться из пылающих руин.

«Здесь же нет вулканов, — успокоила себя она. — И у меня никаких шансов оказаться под слоем пепла. Это всего лишь землетрясение, а землетрясения случаются здесь все время. И это не Древний Рим! В современном мире здания могут выстоять против любых капризов природы».

Однако там, где полагалось быть ее желудку, зияла пустота, а руки, даже когда она надела очки, продолжали дрожать.

Только когда, войдя в гостиную, Роза обнаружила ожидающий ее завтрак, к ней вернулось самообладание и ноги перестали подкашиваться. Она предвкушала новые открытия в доме и в его окрестностях — особенно в окрестностях — и потому надела изящный прогулочный костюм из синего шелка, голубую блузку с широким шарфом вокруг шеи и удобные ботинки на низком каблуке. Рядом с подносом лежали книжные каталоги, которые обещал ей Камерон, и план поместья. На столе также стояла корзинка с приготовленными для пикника сандвичами.

Все точно так, как было обещано.

Бросив быстрый взгляд на свои новые часы, Роза убедилась, что времени на прогулку у нее более чем достаточно. Единственный вопрос заключался в том, заняться ли более подробным осмотром дома, или выйти наружу. В доме было очень много такого, что она лишь мельком заметила накануне, и ей хотелось все рассмотреть при дневном свете.

Однако теплые солнечные лучи, падавшие в окно, помогли ей принять решение. Если все, что она слышала о здешнем климате, правда, то осенью ясные солнечные дни выпадают не так уж часто, и лучше воспользоваться представившейся возможностью. Завтра может пойти дождь, и тогда она обследует дом.

Она быстро съела завтрак и взяла корзинку. На схеме была обозначена боковая дверь рядом с лестницей; она выходила к конюшням — ею, вероятно, пользовались любители утренних верховых прогулок. Вот через эту-то дверь она и выйдет: Розе вовсе не хотелось встречаться ни со странными слугами Камерона, бесшумно разгуливающими по комнатам, ни с Полем Дюмоном.

Особенно с Полем Дюмоном.

Когда она вышла на залитую солнцем лужайку, легкий ветерок подхватил ее юбку и завернул вокруг щиколоток. Девушка с улыбкой расправила ткань и, заметив какое-то движение, повернулась вправо.

Перед ней тянулись конюшни, которые можно было бы принять за дворцовый флигель, если бы не традиционная темно-красная окраска стен с белыми дверьми и белым забором. Дальше виднелась купа темно-зеленых деревьев, откуда ветерок приносил свежий лесной запах, и поле, окруженное такой яркой белой изгородью, что глазам становилось больно. По полю бегал, иногда взвиваясь на дыбы, рыжий конь. Роза не разбиралась в лошадях, но даже ее неопытному взгляду было видно, что это необыкновенно дорогой жеребец. Его шкура сияла начищенной медью, хвост и грива струились, как языки пламени; при малейшем движении под лоснящейся шерстью переливались мускулы. Этот конь был более живым, чем все лошади, которых она видела до сих пор. У нее на глазах он снова взвился на дыбы и игриво ударил копытами по воздуху. Привлеченная исходящей от жеребца радостью жизни, Роза двинулась к загородке. Конь взглянул на нее, и его темные глаза блеснули; девушка могла бы поклясться, что он смеется, когда, опустившись на все четыре копыта, выгнув шею и подняв хвост, жеребец загарцевал ей навстречу.

Завороженная этим зрелищем, Роза заметила, что подошла вплотную к загородке, только когда наткнулась на нее. Конь танцующим шагом с изяществом балетного танцора боком приблизился к ней и остановился, явно позируя, как будто понимая, до чего он прекрасен, и желая показать себя во всей красе.

— Это Закат, — раздался сухой голос из-за ее спины. — Чистокровный арабский жеребец, с родословной длиннее, чем ваша и моя вместе взятые, стоит баснословных денег. К тому же невероятно балованный. Разумеется, на нем может ездить только Ясон.

Розе не нужно было оглядываться, чтобы понять: Поль Дюмон снова подошел к ней так, что она этого не заметила. Девушка напряглась, ее руки стиснули ручку корзинки. Роза не знала, откуда у нее такое отвращение к этому человеку, но с каждым разом ее неприязнь росла.

— Вот как? — сказала она, не оборачиваясь. — Я не отличила бы арабского жеребца от крестьянской лошадки, но даже я вижу, как он красив.

Конь посмотрел на что-то за спиной Розы и фыркнул; казалось, он испытывает отвращение, хоть девушка и считала, что такие эмоции не свойственны лошадям. Взбрыкнув, жеребец ускакал на дальний конец поля и возобновил свои танцы с ветерком, поглядывая изредка на Розу и презрительно игнорируя Поля Дюмона.

Тот мрачно усмехнулся.

— Он меня не любит, и боюсь, что это чувство взаимно. Жеребец был подарен Ясону каким-то арабским шейхом, или как там их называют. Его сопровождали сюда полдюжины самых устрашающих варваров, каких только можно себе представить, в развевающихся одеждах, с огромными изогнутыми саблями. Пока они оставались здесь, они жили в шатре на лужайке и молились, обратив лицо к Мекке, по десять раз на дню. Говорят, у коня на корабле, доставившем его в Нью-Йорк, была собственная каюта, а потом за ним был отправлен специальный вагон, обитый изнутри орехом и красным деревом, в котором его и доставили сюда. Поили его водой из особого источника, а каждую охапку сена и меру овса, перед тем как дать коню, внимательно осматривали сопровождающие.