Гордое сердце - Лэйтон Эдит - Страница 7

— Прошу прощения, если это прозвучало грубо, — сказала она, — но я стараюсь для вашего же блага.

— Да, мама, — смиренно кивнул он. Мальчики заулыбались и с видимым облегчением убрали руки с его плеч. Александра тоже улыбнулась.

— Вы у нас в гостях, а не в тюрьме. Все, что вам нужно, только попросите, и мы принесем.

Драмм загнанно огляделся:

— Я не могу, — сказал он. — Я хотел… То есть…

— Он хотел сам идти в сортир, — доложил Роб. — Вин собирался принести ему горшок, но он принялся отталкивать нас.

— Роб! — воскликнула Александра. — Такие вещи не обсуждаются в приличном обществе! — Но им придется это обсудить. — У нас действительно все имеется, — обратилась она к Драмму, стараясь говорить, как ни в чем не бывало. Ей с трудом удавалось не краснеть. Девушке так хотелось показать Драмму, что она не какая-нибудь неотесанная деревенщина, а тут приходится обсуждать с ним ночные горшки!

Невероятно!

Да кому какое дело? Что с ней? Какая разница, что он подумает? Она заботится о доме и о семье и всегда поступает так, как должна. Глубоко вздохнув, Александра решила, что лучший способ показать, будто разговор ее нисколько не стесняет, — это говорить так, словно речь идет о цветочных горшках, а не о ночных.

— У нас нет никаких городских удобств, но стесняться нечего, — сказала она, избегая смотреть ему в глаза. — Мы в деревне. Во двор идти далеко, и мальчики пользуются горшком, когда болеют. В каждой спальне такой имеется, и в этой тоже, в столе у окна. Братья вам принесут. Если хотите, все могут выйти из комнаты, но я считаю, что Винсент должен вам помочь.

— Я не стесняюсь, — теряя остатки терпения, проговорил Драмм. — Мы в городе тоже пользуемся такими. Хотя редко обсуждаем это. — И взмолился: — Дело в том, что у меня бывали более тяжелые ранения, сейчас я чувствую себя лучше и не хотел бы, чтобы меня баловали. Терпеть не могу ощущать себя инвалидом.

Александра молчала.

— Но наверное, придется, — с покорным вздохом добавил он. — Спасибо. И конечно, — заинтересованно скользнув по ней взглядом, продолжил Драмм, — я бы предпочел, чтобы вы вышли, если только?..

Она исчезла за дверью до того, как он закончил предложение.

Сейчас Драмм мог как следует разглядеть доктора. Худой, седоволосый, сутулый, врач не казался стариком благодаря тому, что его глаза живо блестели и голос звучал внушительно. Доктор выставил из комнаты Александру и мальчиков.

— Итак, молодой человек, — весело начал он, оставшись наедине с пациентом. — Меня зовут доктор Пэйс. С кем имею удовольствие беседовать?

— Мое имя Драммонд. Дерек де Мейси, граф Драммонд, но друзья зовут меня просто Драммом. Наверное, я должен был настоять на том, чтобы здешние парнишки называли меня полным именем, но обстоятельства не позволили мне говорить строго.

Брови доктора взлетели вверх.

— Я слышал о вас. Какая честь. Что вы здесь делали, милорд?

— Я навещал отца. Он живет недалеко, к северу отсюда. Я был уже на полпути в Лондон, день выдался великолепный, я съехал с дороги. И попал в засаду.

— Ну что ж, — сказал доктор, — голова у вас работает. Давайте посмотрим, что с телом. Расстегните, пожалуйста, рубашку.

Осмотрев синяки Драмма, он откинул одеяло, чтобы взглянуть на ногу в шине. Доктор ощупывал, нажимал пальцем, задавал вопросы, наконец отошел от кровати.

— Вы в порядке, — заявил он. — По крайней мере в порядке все, исключая голову и ногу. И все-таки не спешите обуваться и требовать костыли. Еще неизвестно, что творится у вас в черепной коробке.

— Уверяю вас, я в здравом уме, — ответил Драмм. — Вряд ли у меня сотрясение мозга. Я всегда отличался крепкой головой.

Доктор нетерпеливо взмахнул рукой.

— Да, крепкая, как камень, но даже камень может треснуть. А нога сломана в двух местах. Слава Богу, что вы были без сознания, когда я пришел на помощь. Было бы очень трудно ее вправить, если бы вы пришли в себя, поскольку процедура весьма болезненна. Но я мог не торопиться и проделал эту работу великолепно. Думаю, все прекрасно срастется — через шесть недель по меньшей мере. Только никакой тряски.

— Некоторой тряски не удастся избежать, — сказал Драмм. — Раз я не могу ехать верхом, то пошлют каретой.

— Не советую, — нахмурился доктор. — Вы очень терпеливы, милорд, но, если не ошибаюсь, даже сейчас испытываете сильную боль.

— Это не важно, боль незначительная, — солгал Драмм. Доктор покачал головой.

— Пусть так. Но я беспокоюсь за вашу жизнь. Поездка в карете, которую вы задумали, повредит не только ноге. Это вопрос жизни и смерти. Как я понял, наша деревенька находится как раз посередине между вашим родовым поместьем и лондонским домом, то есть оба места расположены далеко отсюда, и поэтому вам придется жить здесь до тех пор, пока не окрепнете.

— Ну да, конечно, — криво усмехнулся Драмм. — Здесь же так много места, почему бы нет? Доктор, бедная хозяйка этого дома спит на чердаке, по крайней мере так мне сказали мальчики. В комнате едва можно повернуться. Здесь было бы тесно и воробьиному семейству. Я должен послать за своим камердинером, чтобы больше не обременять мальчиков. Где он будет спать? В конюшне? Как я понял, там уже стоят их лошадь и моя.

— Можно что-нибудь придумать. Александра постарается. Я предупреждаю милорд, движение — огромный риск для вас. — Доктор нахмурился. — По дороге сюда с вами случилось несчастье. Что это было? В вас кто-то стрелял? Почему?

Драмм сосредоточился на пуговицах, которые застегивал.

— Думаю, причин сколько угодно, — тихо сказал он. — Я работал на военное ведомство до конца войны и немного позже.

Доктор с облегчением вздохнул.

— Сомневаюсь, что это был кто-то из местных. Война закончилась много лет назад и нас совсем не коснулась. Наша Комбе — маленькая сонная деревушка, о политике здесь ничего не знают. Скорее всего какой-нибудь парнишка бесцельно стрелял из ружья. Которое позаимствовал у собственного отца. Наши мальчики уже следят за одним таким негодником и, вероятно, делают это не без основания.

— Мне надо будет поговорить с ними, — нахмурившись, сказал Драмм. — Может, так оно и есть. Но поспешные заключения смертельно опасны.

— Значит, вы остаетесь?

Драмм глубоко вздохнул.

— Раз вы не позволяете мне уехать сегодня, то я задержусь до тех пор, пока не вызову своего слугу.

— Только слугу? Не родственников, не друзей? — подняв брови, спросил доктор.

Драмм опустился на подушки.

— У меня есть и те и другие, но я не хочу их вызывать, — ответил он едва слышно. — Отец слишком обо мне волнуется. Не могу же я добавлять ему беспокойства, верно? Что касается друзей, — он криво усмехнулся, — у меня их много. Но, как всякий трезвомыслящий человек, я доверяю только нескольким. По странной иронии судьбы все они теперь семейные люди и нянчат младенцев или ждут их появления, некоторые только что женились. Я не стану бить во все колокола, чтобы они в ущерб своим семьям примчались опрометью сюда. Поверьте, доктор, они бы так и поступили, если бы узнали, что я в беде.

— Тем более, если вас никто не ждет, почему не остаться до полного выздоровления?

— Не считаясь с тем, что я стесняю хозяйку? — спросил Драмм. Он мягко, но проницательно взглянул на доктора. — Кстати, насколько хорошо вы ее знаете?

— Александру? — Доктор удивленно поднял брови, — Я знаю ее с тех пор, когда она еще была ребенком. Прекрасная девушка. И хорошенькая, как вы сами видите.

— Нет, — возразил Драмм, — не хорошенькая. Милая.

— Да-да, — с готовностью согласился доктор. — Вы правы. Умница, способная, очаровательная. И добрая. Заботится о братьях, словно родная мать, несмотря на то что сама ненамного старше их. Бедняга Гаскойн умер три года назад.

— Понятно, — сказал Драмм. — И у нее, конечно, безупречная репутация?

— Конечно. Ну, были какие-то пересуды, когда несколько лет назад она уехала на пару недель, но как только Гаскойн умер, Александра сразу вернулась. Вы же знаете, как люди умеют сплетничать.