Гордое сердце - Лэйтон Эдит - Страница 54

Неудачный момент для нее остаться с собой наедине. Сумерки — плохое время для любой одинокой женщины. Время раздумий и сожалений. Теперь Александра понимала, что день заканчивается, а это означает окончание многих других вещей. Ее посещение Лондона почти закончилось. Ее домик, казалось, находился в тысяче миль отсюда, но все же она знала, что сейчас ближе к нему, чем была в течение всех этих быстро промчавшихся дней. Ее поездка отошла уже в область воспоминаний, а то, что оставалось, представляло такую малость. Наступит ли для нее когда-нибудь такое же время?

День закончился, солнце скрылось, так же как мужчина, о котором она осмеливалась мечтать. Александра внезапно поняла, что сердится не меньше, чем печалится. Почему некоторым людям дается все, чего они захотят, а другим остается только мечтать? Почему некоторые рождаются с титулом, богатством и положением, которое позволяет им делать все что заблагорассудится, а остальным приходится работать с утра до ночи и пробиваться в мире, который презирает невезучих? Она не испытывала ненависти к Драмму из-за его состояния, только завидовала и печалилась, потому что потеряла иллюзию когда-нибудь стать для него другом. Дружба предусматривает равенство. И где сейчас ее друг?

Александра сняла шляпку, держа ее за завязки и покачивая, шла по узкой аллее, глубоко задумавшись. Она свернула в сторону и замерла, отвлекшись от грустных мыслей. Далекие звуки музыки заглушало журчание бегущей воды, и она рассеянно следовала туда, откуда доносился плеск. Внезапно деревья расступились, и ее взгляду открылась поляна. Журчание доносилось со стороны высокого водопада, где поток воды бежал по неровным камням и обрушивался в пруд. За водяным каскадом скрывалась пещера, видимая только благодаря тому, что вход в нее обрамляли сотни крошечных дрожащих огоньков.

— Александра, это вы! — произнес кто-то у нее за плечом. В голосе Драмма слышалась глубокая симпатия.

Испугавшись, девушка стремительно повернулась и затравленно взглянула на него. Он смотрел на падающую воду.

— Красиво, не правда ли? — продолжал Драмм. — И полностью подстроено, как многое здесь, в столице. Вход в пещеру украсили огоньками, чтобы удивлять людей, и затея удалась. Эффект достигается тем, что множество маленьких свечек спрятано за стеклом, защищающим их от водяной пыли. Их установили в камнях позади и по бокам водопада, у входа в пещеру. Там живет старик. Да. На самом деле ему платят, чтобы он там жил. А посетителям представляется, будто он — отшельник. Он не бреется, носит лохмотья и иногда высовывает нос наружу, чтобы попугать отдыхающих. Не так уж много, но такой вот способ существования. По ночам он заботится о том, чтобы не погасли свечи, так что ему платят не только за то, что он дышит.

— А вам платят… — автоматически произнесла Александра и ужаснулась своим словам. Она сказала то, о чем только что думала. И так растерялась, что молча стояла, широко раскрыв глаза. Потом произнесла: — Простите, я имела в виду не это.

— Разве? — Драмм наклонил голову и посмотрел на нее. Он был удивлен не меньше, чем она. Девушка почти обвинила его в том, что он занимает высокое положение несправедливо, не по праву. Но вместо того чтобы потребовать объяснений или одернуть ее, как он поступил бы с любым, осмелившимся сказать такое, он чувствовал, что хочет оправдаться в ее глазах.

— Мне повезло с самого рождения, — произнес он. — Но уверяю вас, я не удовлетворился этим и приумножал свое богатство. Деймон привлек меня к инвестициям, что оказалось очень выгодным. Это стало моим основным занятием вкупе с политикой. Мне были предоставлены деньги для вложений и время для занятий политикой и никогда не приходилось искать работу, как этому отшельнику.

Александра пожалела, что высказала вслух свое мнение, когда услышала в его голосе оправдывающиеся нотки. Она сердилась на него, но это не повод его обижать.

— Вы были так добры ко мне, — честно сказала она. — Я не должна была так говорить. Просто я задумалась, а вы меня напугали.

— Почти так же, как вы меня, — ответил он. Драмм стоял спиной к свету, и она не могла видеть выражения его лица. Но чувствовала, что они остались наедине.

Александра находилась вдвоем с мужчиной, в сумерках, в укромном уголке парка, который славился своими темными аллеями и тайными пещерами, куда пары отправлялись на свидания. Но она чувствовала себя в полной безопасности. Драмм никогда не позволит себе с ней ничего лишнего. Это заставило ее улыбнуться. И это, призналась она себе, было одной из причин, по которой она так печалилась и так сердилась на него сегодня.

— Я не должна была так говорить, — снова произнесла она. — Это несправедливо, и это неправда. Ни вы, ни я не можем изменить своего положения, верно? Хотя, конечно, — быстро добавила она, — у вас нет никакой причины сожалеть о своем рождении.

— И у вас нет, — сказал он.

Она рассмеялась. Это был невеселый смех.

Драмм колебался. Он хотел сказать ей, что она не такая, как все, что она милая, умная и так очаровательна, что было бы преступлением с ее стороны жалеть о своем появлении на свет или о том, что сейчас они вместе. Но он сдержался. Сказав ей об этом, он мог сказать ей большее, но, черт побери, он не имел права этого делать.

Когда Драмм увидел, что Александра отстала от компании, то торопливо извинился и тоже ускользнул, чтобы последовать за ней в темноту. Он говорил себе: это для того, чтобы защитить ее от возможных неприятностей. Хотя поднимал, что защищать ее надо только от самого себя. Драмм крепко сжал руки, подыскивая слова, чтобы успокоить ее и при этом не выразить никаких чувств, кроме заботы. Он не должен предлагать что-либо еще. У него есть обязанности, и он обязан оправдать ожидания отца. Он мог предложить ей удовольствие и ничего больше, но принципы запрещали ему это делать. Все пути перекрыты. Он даже не может небрежно солгать, хотя именно это сейчас больше всего требуется.

Вокруг них сгущалась темнота, вода с плеском падала в пруд, а издалека доносились отрывки мелодий, исполняемых оркестром. Драмм опирался на костыли и все равно возвышался над Александрой, их молчание становилось гнетущим. Она чувствовала себя беззащитной. Не из-за его роста. А потому, что позволила себе думать о возможности романа. Сейчас казалось, что они всего-навсего мужчина и женщина, стоящие рядом в темноте. Оба понимали это. Внезапное понимание и напряженность, вызванная ощущением близости этого непостижимо привлекательного человека, были такой же частью момента, как звук падающей воды. Драмм наклонил голову набок.

— Если… — выдохнул он, не сводя с нее взгляда. В это мгновение она пожалела о том, что он настолько джентльмен. Сейчас, стоящий при помощи костылей на ногах, он казался ей незнакомцем. И она хотела, чтобы он вел себя как человек, для которого она желанна. Потому что она так давно хотела его, и на ней было ее лучшее платье, и эта ночь никогда не повторится. Конечно, он не может жениться на ней. И она не может стать его любовницей. Эта мысль была для нее мучительна, поскольку она не смогла бы принять такого предложения, но жалела об этом. Александра восхищалась им за то, что он ни разу не предложил ей незаконную любовь, и почти ненавидела из-за того, что он, может быть, и не думал об этом. Драмм смешал все ее чувства и мысли. Одно было ясно: она хотела, чтобы он тоже желал ее.

Девушка мысленно подталкивала его. Больше она ничего не могла сделать. Как бы сильно ни хотелось ей узнать, чего теперь будет не хватать в ее жизни, она бы предпочла лишиться обеих ног, чем подойти к нему. Он может отшатнуться. А может — нет. В любом случае она потом не сможет смотреть ему в глаза. А если он приблизится к ней?..

Драмм, конечно, не сможет ее обнять, быстро подумала Александра. Ему же надо опираться на костыли. Но они ему не потребуются, если он будет держаться за нее. Она могла бы удержать его, она мечтала об этом. Он смог бы обнять и поцеловать ее, один раз, всего лишь один, потому что сейчас они наедине и больше не будет такой возможности. Кто об этом узнает, кроме них двоих?