Летописный замок (СИ) - Лукин Андрей Юрьевич - Страница 22

На этот скользкий вопрос Стёпке отвечать не пришлось — да и что бы он, интересно, ответил? — потому что в дверях появился Купыря. Очень вовремя появился. Спас, сам того не зная, от позора.

— Изготовили камнемёт? — спросил он, переводя дух, — Славно! А я уж боялся, что ты, Гвоздыря, не дождёшься меня, не утерпишь.

— А ничё, — прогудел вурдалак. — Мы терпеливые, верно, паря?

И Стёпка кивнул, хотя, признаться, понятия не имел, о чём идёт речь.

Под мышкой Купыря держал ладный деревянный бочонок, стянутый кованными обручами. Поставив этот бочонок на станину рядом с ковшом, он растопырил перебинтованные пальцы и показал их вурдалаку:

— Он мне, глянь, едва не все персты перекалечил. Насилу выловил поганца. Хитёр и изворотлив. Весь в деда.

— Он хитёр, а мы хитрее, — засмеялся Гвоздыря.

Купыря встал за камнемётом, прищурился, прикинул что-то:

— Угодит ли, куда я просил?

— Прямёхонько в Отхожую топь головёнкой воткнётся, — заверил вурдалак. — Моё слово верное.

— Приступим, благословясь, — деловито предложил Купыря и кивнул Степану. — Вымай из ларца что в нём лежит.

Стёпка щёлкнул замочком, откинул крышку, заглянул в ларец и замер в немом изумлении, не веря своим глазам. В ларце лежал туго спелёнутый верёвками гном, до жути похожий на кукарекавшего под лежанкой обидчика. Только этот гном был без малахая и совсем седой. И он не смеялся. Связанный по рукам и ногам так, что виднелась одна голова со встопорщенной бородой, багровый от бессильного гнева, он сверлил опешившего Стёпку злым взглядом:

— Чего уставился, дурень долговязый? Гнома никогда не видел? Ишь, зенки-то вылупил, словно сродственника встренул! А я тебя не знаю и знать не желаю! Мразь ты сопливая, вот и весь сказ!

Стёпка растерянно оглянулся на Купырю.

— Не боись! — подбодрил тот. — Вымай подлюгу из ларца, разговор у меня к нему есть задушевный.

— Шевелись, орясина! — рявкнул гном. — Али не пробудился ещё?

И когда Стёпка осторожно извлёк его из ларца, он проворно извернулся, словно червяк, и укусил Стёпку за большой палец, на этот раз уже правой руки. Челюсти у него были, как клещи.

— Блин! — Стёпка выронил гнома, и тот, врезавшись плешивой головой сначала в станину, а затем в каменный пол, разразился отчаянной бранью:

— Олух из олухов! Бестолочь сухорукая! Недоносок лупоглазый! Чтобы тебя в тухлом болоте утопили! Чтоб тебя веником поганым приложило из-за угла! Чтоб тебе во веки веков пусто было, дрянное отродье дрянных родителей!..

— Ты с этой гнидой поосторожнее, — запоздало предупредил Купыря. — Палец-то цел?

— Вроде цел.

— Давай-ка подлюгу сюда.

Стёпка подобрал примолкшего гнома, опасливо ухватив его за ноги. Гном разразился было очередной порцией брани, но вдруг на полуслове замолчал и хищно повёл носом, словно кошка, учуявшая рыбку. Его глаза алчно заблестели.

Стёпка не обратил на это внимания. Его занимало другое, ему было интересно: о чём Купыря будет беседовать с пленным гномом и при чём здесь взведённый камнемёт? Уж не собираются ли они?..

— Ну вот, Зебур, один ты остался, — проникновенно сказал Купыря, присев перед гномом на корточки. — Всю твою пакостную семейку мы отловили… И собирать тебе её теперь по всему улусу не пересобирать. За год, пожалуй, не управишься. И этак, знаешь, у меня на душе легко, что и не высказать. Два месяца, почитай, на вас угробил.

Связанный гном стоял, задрав голову и глядя в небо нарочито отсутствующим взглядом. И молчал. Как партизан на допросе у фашистов. Только время от времени ненавидяще косился в Стёпкину сторону и скрипел при этом зубами. Жалел, наверное, что не смог отгрызть Стёпкин палец.

— А знаешь, что я тебе ещё скажу, — улыбнулся Купыря. — Я ведь казну-то твою, Зебур, отыскал. Так что возвращаться тебе сюда вроде как бы и не за чем. А?

Гном дёрнулся, свирепо закусил губу, но опять смолчал.

— Не веришь? Вот и напрасно. Нет у тебя больше золота, Зебурушка, ни единого драка не осталось, всё в замковое хранилище пошло. Да и не твоё то золото было. Ворованное да награбленное. И беден ты теперь, как самый последний упырельский голодранец.

— Не пойдёт моё золото вам впрок, — огрызнулся Зебур, глядя почему-то только на Стёпку. — Узнаете ишшо, как честных гномов разорять. Слезами умоетесь, стервозники.

Вурдалак раскатисто расхохотался:

— Всю жисть хотел на честного гнома хоть одним глазком взглянуть! Вот и дождался! Ха-ха-ха!

— Проще говоря, Зебур, вот тебе честный выбор, — заключил Купыря. — Либо ты поведаешь, кто вас в замок провёз, и мы зарядим тобой камнемёт, либо… Либо ты молчишь, и я засажу тебя в этот бочонок, и сидеть тебе в нём даже я не знаю до каких пор. Отец-заклинатель своей печатью его отметил, угодишь туда — не выберешься, да ты и сам о том ведаешь не хуже моего. Тебе решать, как надумаешь, так и будет.

Гном долго смотрел на бочонок, затем скосил глаза на ковш камнемёта. Ясно было, что ему не нравится ни то ни это. Да и кому бы понравилось выбирать из таких двух зол меньшее, когда сразу и не определишь, что здесь меньшее. Стёпка, например, окажись он на месте гнома, вряд ли сумел бы сделать выбор. Ему даже стало слегка жаль Зебура. Он не знал, чем гном провинился перед чародеями, и не испытывал поэтому к нему тех недобрых чувств, какие испытывали вурдалак и Купыря. Понятно было, что что-то очень нехорошее он натворил, этот гном, иначе не стоял бы сейчас между бочонком и камнемётом.

Зебур скрежетнул ещё раз зубами и выдавил через силу:

— Видно по всему, придётся мне на старости лет маненько полетать.

Стёпка про себя присвистнул: ого! Выходит, заключение в бочонке страшнее жуткого полёта в никуда. Или это гном просто такой безрассудный.

— Ну что ж. Ты выбрал, — Купыря склонился к Зебуру. — Говори.

— Морох нас провёз, — обречённо признался гном. — Колдунец бродячий из Беловражья. Золотом взял за услугу, стервец, да едва и не выдал нас на въезде стражникам. Чудом убереглись.

— Чудом, говоришь, — усмехнулся Купыря. — А не из Оркланда ли вы то чудо в своих котомках притащили? Молчишь? Ну, ладно. Я своё слово держу: лети на все четыре стороны и на глаза мне больше не попадайся. В другой раз так легко не отделаешься.

— В другой раз ты меня не изловишь, — мрачно пообещал гном.

— Лож супостата в ковш, — сказал Стёпке вурдалак.

Стёпка аккуратно уложил гнома головой к камнемёту.

— Переверни! — потребовал гном.

Стёпка послушно перевернул его головой назад.

— Гниляк ты вонючий и больше никто! — вместо благодарности рявкнул гном. — Руки бы тебе пооторвать по самые уши, ворюга!

— Счастливого полёта, Зебур, — прогудел Гвоздыря. — Желаю тебе угодить в навозную кучу. — он заговорщически подмигнул Стёпке. — Думаю, мы больше не свидимся.

- Попусту надеешься, — прохрипел гном, скосив глаза на вурдалака. — Дважды мы возвертались, а где два раза — там и третий. Не один Морох на золото падок.

— Ну-ну! — ухмыльнулся Гвоздыря. — Будем, значить, со всем нашим нетерпением вас в гости поджидать. Гномоловок наготовим побольше. Стреляй, паря!

— А тебя, гниляк из гниляков, я запомнил, — гном обратил сумрачный взор на Стёпку. — Крепко запомнил, так и знай. Никуда ты от нас не утаишься. Мы тебя вскорости отыщем, и ты пожалеешь, ты страшно пожа…

Подавив сомнения, Стёпка топнул по рычагу.

Бум-м-м!!!

Злобный Зебур унёсся в «мировое пространство», и его последнее «…леешь!» унеслось вместе с ним, перелетело за реку и упало куда-то в дремучую таёжную зелень… а хоть бы и в навозную кучу. Неужели эти подлые гномы ухитряются выживать после такого выстреливания?

— А ничего ему не содеется, — словно бы прочитав его мысли, сказал Купыря. — Лбы у них, поганцев, крепкие что твоя наковальня. Мне бы такой. Да и Отхожая топь — место шибко мягкое.

— Мягкое и смердящее, — хохотнул Гвоздыря. — Долгонько ему отмываться будет после купания. А и то: напакостил — получай!

Он ослабил ремни камнемёта, опустил уже безвольный ковш на упор и присел рядом с Купырей. Стёпка тоже сел.