Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Песни действия

Дойл Артур Игнатиус Конан

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Песни действия - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 3

Изменить размер шрифта:

Шахта Пеннарби-Майн

Пеннарби-Майн — и крута, и темна.

Восемь футов — её ширина.

Вглубь — восемьсот (Под ногами нетвердо:

Включён подъемник Уинчмена Форда).

«Вниз не смотри

И возьми себя в руки!» —

Первооснова шахтерской науки

В Пеннарби-Майн.

Раз незнакомца сюда занесло.

Вот где от меха народ затрясло!

Модный костюм, котелок да ботинки, —

Весь из себя как с журнальной картинки.

Встал на носки

И спустился, лощеный,

Словно бульвар ему был здесь мощеный

В Пеннарби-Майн.

— Прибыл из Лондона. Золото? Да?

Что вы копаете? Ах, господа!

Дайте лопату! Зуд меня гложет:

Что-то и я накопаю, быть может!

Ну и жара!

Неужели всё время

Спину вам гнет, словно тяжкое бремя,

Пеннарби-Майн?

Так повстречались не люди — миры:

Тяжкой работы и легкой игры.

Видя. как пот прошибал джентльмена,

Громко смеялась шахтерская смена.

— Браво, дружище!

— Замёрзнешь — согреем! —

Эхом гуляло по галереям

Пеннарби-Майн.

Карнбрей Боб, пеннарбийский мудрец,

Гостю сказал: — Здесь, увы, не дворец!

Ежели запах учуяли серный,

Значит, вы знак получаете верный

Глубже копнуть, —

Навсегда здесь остаться.

Стоило б каждому с этим считаться

В Пеннарби-Майн!

Олово! — вдруг перебил его гость.

В жилу хотел бы ткнуть свою трость,

И потянулся, и в черную яму

Ухнул, да так, что не вспомнил и маму!

— Господи!

— Надо ж такому случиться! —

Как побледнели чумазые лица

В Пеннарби-Майн!

Нет! Уцепился за узкий карниз,

Ногти ломает, не падает вниз.

— Клети дождитесь! Эй, сэр, осторожно!

Эта веревка — совсем ненадежна!

Нет, все равно

Ухватился за стропы!

Тянем! — кричали вокруг рудокопы

Пеннарби-Майн.

— Дружненько! Разом! Ну вот, наконец…

Гость-то наш — дышит! Какой молодец!

Дышит, как бык, а не фат с Пикадилли.

Вот где геройство! Всех убедили,

Даром что франтом

Явились вначале.

Сэр, вашу руку! — шахтеры вскричали

В Пеннарби-Майн.[5]

Поле для игры в гольф

Дует бриз на пригорке.

Задвигаем конторки!

Выйдем в поле, где клюшки и лунки,

Где цветение дрока

Впечатляет глубоко,

Где играют спортивные струнки.

Голубые палаты,

Где любые кантаты

Исполняет пернатое племя,

Игровые площадки

Или царство брусчатки, —

Выбирайте же, — самое время!

О мячах и о метках,

О любителях метких

Мы расскажем врачам, — а военным

Об участках препятствий,

Чтоб среди неприятствий

Был конечный успех — непременным.

Зачарованный вешкой,

Здесь политик с усмешкой

Говорит о «возвышенной цели»,

Здесь не квёлые клушки,

Здесь весёлые клюшки,

Здесь душа, здесь — восторг на пределе!

Ах, нечасто мы всё же

Прикасаемся к коже,

То бишь, к ручке, к её рукоятке,

Но со сталью упругой,

Как с любимой подругой,

Мы, встречаясь, дрожим в лихорадке.

Где спортивные клики,

Одобрение клики —

Грех великий, а радость — ничтожна:

Ведь с удачным ударом

Дар, доставшийся даром,

Право слово, сравнить невозможно!

Приходите, актёры,

Школяры, прокуроры,

Если злая хандра одолела.

На лужайке спортивной

От болезни противной

Вы избавитесь, — милое дело!

Мы устали от странствий

В бесконечном пространстве,

А идти ещё — годы и годы

Обо всём позабудем,

Ныне счастливы будем,

Если завтра вернутся невзгоды![6]

УМИРАЮЩИЙ ПСАРЬ

Мне стало жарко, — собаки

заливались на все голоса, —

Себя не жалея, провёл в седле я

в тот день полтора часа.

«Джек, у меня чахотка, —

сказал я брату, — беда!»

И вот, не успел оглянуться,

как меня привезли сюда.

Ночью вспотел я, — слабость

меня охватила потом.

А нынче горло схватило, спёрло,

каждое слово — с трудом.

Замучил тяжёлый кашель,

не вижу, где тьма, где свет,

Беда! Не успел оглянуться,

и вот я — живой скелет.

И раньше-то весил мало,

а нынче — живой скелет,

И раньше-то весил мало,

а нынче — сошёл на нет.

И раньше-то весил мало,

а нынче, скажу без затей,

Вешу я ровно столько,

сколько самый худющий жокей.

Доктор твердит: причина,

что я тощего стал тощей,

В хворобных каких-то тварях,

что вроде сырных клещей.

Зовут их… Кажись, «мукробы»,

точно не помню я,

Но «муки» они мне «робят»

и не дают житья.

Всё, моя песня спета,

знаю, дела мои — швах.

Люди молчат, но это

прочёл я в людских глазах.

Херст за конюшней присмотрит,

за псарней — мой Джек дорогой,

Хотя присмотреть за сворой

я могу, как никто другой.

Всяк подтвердит, кто знает,

что я говорю не зря:

Нынче во всём Суррее

лучшего нет псаря.

Каждого пса щеночком

помню. Лежу пластом,

Но если увижу, что машет хвост,

я скажу, кто машет хвостом.

Чую природу, слышу

голос её живой!

Чую природу, знаю

каждый скулёж и вой.

Рядом со мной проведите

четыре десятка псов

И сорок их кличек вспомню

на сорок их голосов.

Книжек я не читаю,

мне ни к чему они.

Лошади и собаки, —

в них и труды, и дни.

Лошади и собаки, —

им я душевно рад:

Мне всегда интересно,

о чём они говорят.

Бешенство! То-то страсти! Сколько прошло? Пять лет.

Нейлер, пёсик мой бедный! — Помните или нет? —

Тащил я его из псарни, как тащат больных бродяг,

А после мне сказали,

что я спас остальных собак…

Помню, Хозяин сказал мне:

«Тебе бы за это, брат,

Крест Виктории дали,

когда бы ты был солдат».

Стало быть, мне в награду

орден бы дали — да-да! —

Когда бы в солдатском званье

я пребывал тогда.

Явился Священник с Библией,

пожелал мне её прочесть.

«Здесь всё, — пояснил Священник, —

обо всём, что на свете есть».

«А есть ли там о лошадках?» —

спросил я его всерьёз,

И он всякой всячины на вопрос означенный.

выдал мне целый воз.

Читал он мне долго-долго,

и, что интересней всего,

Там ни одна лошадка

не ржёт, как здесь, «и-го-го!»

И я сказал Священнику:

«Понятное дело, сэр:

Лошадка — библейская, древнееврейская,

и ржёт на другой манер!»

Когда Священник был мальчиком,

учил я его, как мог,

В седле держаться, но, надо признаться,

Священник — плохой ездок.

Священник твердит… О Боже,

я слышу охотничий рог!

Скорее окно откройте,

чтоб я свору услышать мог!

По землям нашего Сквайра

бежит она… Вот-те на!

Да это же лает Фанни!

Ей-Богу, она! Она!

Вот старый Боксёр залаял,

вот Храбрый залаял сам. —

Я не хвастал, сказав, что знаю

всю свору по голосам!

А ну-ка приподнимите…

Полюбуюсь минутку-две:

Вон Сквайр на мидлендской кобыле

скачет по мокрой траве.

Лошадка должна быть умной, —

иначе какой в ней прок? —

Чтоб осилить могла бы и холмы, и ухабы,

и лес, и душистый дрок.

Ты, что ягнёнок, блеешь. —

Джек, прекрати, наконец!

Рыдать? Да на кой? — Ты вспомни, какой

я прежде был молодец!

Даже гордые дамы не бывали упрямы

со мною наедине.

Прибегали соседки в лесные беседки

и без боя сдавались мне!

Славное было время!

В поле — шумной ордой:

Пёрселл скакал на чалой,

Доктор скакал на гнедой,

На серо-стальной — Хозяин;

не Бог весть какая масть,

Но лошадь, бывало, одолевала

ручей в двадцать футов, — страсть!

Кейна отлично помню

и Макинтайра — тож.

Здешних помню, нездешних,

старых и молодёжь.

Полный дом гостей! До мозга костей —

джентльмены. Жаль, господа

Нашу славную свору в её лучшую пору

уже не застали тогда.

Чу! Свора резко вдоль перелеска

рванула по следу — ату!

Притомились кони от такой погони,

поспеть им невмоготу.

Ветер в спину свищет, лис дорогу ищет, —

и найдёт! — и тогда, боюсь,

Вернётся свора, вернётся скоро,

вернётся ни с чем, клянусь!

Ха! Кто из норки там на разборки

крадётся? В глазах — огонь!

И — вперёд, на север, — в поля, где клевер;

но свора не мчит в погонь.

Ни пёс, ни псица за ним не мчится,

там всякий впал в слепоту.

Эй, Мэгги, жёнка, ты крикни звонко,

крикни вместо меня: «Ату!»

Ты слышишь? Лают, мне слух ласкают.

Ну, слава те! Взяли след.

Бегут из чащи и лают, — слаще

на свете музы?ки нет.

Их век лечил я, их век учил я,

и, Мэгги, пойми меня:

По ним я люто тоскую, будто

они мне и впрямь — родня.

«Всему — свой предел и время», —

Священник твердил не раз.

И конь, и пёс, и охотник

встретят свой смертный час.

Мой пыл всегдашний — мой день вчерашний,

который уже не вернуть.

Я тоже — скоро… Задёрни штору…

Мэгги, хочу уснуть…[7]

вернуться

4-26.04.2004

Публикации:

1. Артур Конан Дойль. Поле для игры в гольф. Притча. Безрассудный стрелок. Дочь франклина. Ирландский полковник. // «Складчина». Литературная газета № 3 (15). Июль 2004 г. Омск. — 32 с. — C.10–11.

вернуться

Ноябрь-декабрь 2004

Январь 2005

26.02.2005

10-13.05.2005

14-16.05.2005 (ред.)

19.05.2005 (ред.)

Публикации:

1. Артур Конан Дойль. Умирающий псарь. // Вестник Омского университета… 2008. № 2. - 162 с. — С. 155–156.

ISSN 1812–3996.

Тираж 200 экз.