В направлении Окна - Лях Андрей Георгиевич - Страница 39

Древние салатовые перфокарты, с одного края пробитые мелкими четырехугольными отверстиями. Холл нехотя взял одну, посмотрел на свет и по непонятной ассоциации вспомнил Прагу, огромный дом, где жила Анна, ночную темень и такую же случайную россыпь освещенных окон, вписанных в невидимую решетку вертикалей и горизонталей.

Почти двадцать лет. Если бы сейчас вернуться в тот мир Войти в ту же реку. Все равно, ностальгия — не по месту, а по времени. Вот они, их подземелья. Широта и простор, светильники вереницей летят над головой, и такая же цепочка отражений непрерывно бежит по капоту. Когда-то вот так же он гонял по Стимфалу.

Стимфала семьдесят седьмого, послевоенного года Холлу увидеть не удалось. Привезенный с Валентины, он сражался с призраками — в многомерном пространстве бреда то дрался с ними, то обманывал ложным смирением, а когда становилось совсем невмоготу, звал на помощь Кантора. Тот приходил, садился рядом, и мучители исчезали, но звать его слишком часто было нельзя, и Холл, стиснув зубы, терпел до последнего, и в злобе его недуга бессильно сгорала вся химия, которой его обильно потчевали.

Через полгода Холл впервые пришел в себя и обнаружил, что лежит на боку в центре большого ящика, у которого две стены прозрачные, а две — нет. Непрозрачные стены, как и пол, были собраны из мягких глянцевых шестигранников, похожих на соты с медом, и в каждой ячейке отражался он собственной персоной — с двумя руками, двумя глазами и прочими чудесами. Прозрачные стены были устроены по-разному: в одной смонтирован сложного вида шлюз, способный, по-видимому, вдвигаться внутрь ящика, во второй просто просверлены ряды широких дырок, и дальше за этой стеной стоял стол, а у стола сидела темнокожая девушка в голубом бумажном комбинезоне и читала книгу при свете лампы.

— Эй, — позвал Холл.

Она подняла глаза и посмотрела на него в изумлении.

— Где мы? — спросил он.

— В Четвертой экспериментальной клинике Военно-медицинской академии, — радостно ответила девушка.

— Какой это город?

— Стимфал.

Мысли у него в голове с трудом проталкивались сквозь вязкие, ничем не населенные пласты.

— Я что — в отпуске?

— Не знаю... Постарайтесь уснуть.

Холл не спросил, кончилась ли война. Он не представлял себе, что война может кончиться.

К этому же времени относится такое знаменательное событие, как упоминание Холла в переписке глав союзных держав. Звонарь так писал Кромвелю: «...я прожил три с лишним года рядом с этими термитами, и могу тебе точно сказать, что если мы и нанесли им какой-то моральный ущерб, то лишь благодаря таким людям, как Холл. Всякую твою летающую электронику они воспринимали с легкой душой, но боялись они Холла и таких, как Холл...», и дальше: «...если полное излечение невозможно, мы готовы перевезти его на Валентину и взять на себя все расходы по содержанию. Я знаю, что у тебя есть причины его недолюбливать, так что имей в виду — в случае чего я не поверю никаким доказательствам о естественном летальном исходе и обещаю все неприятности, на которые способны телевидение и пресса».

Но вопреки опасениям, Холла лечили со всем тщанием, и можно было подумать, что он попал в когорту тех людей, покалеченных на войне, к которым, как говорили, Кромвель питал необъяснимую слабость. В ответном письме Звонарю Дж. Дж. с долей язвительности напоминал, что полковник Холл является служащим гео-стимфальских вооруженных сил и, согласно контракту, должен восстанавливать здоровье за счет Министерства обороны Стимфала, а не на пожертвования доброхотов сопредельных государств.

Оба послания Холл прочитал в Герате, они находились в досье, которое вручил ему Пол Мэрфи. В Герат Холла отвезли на громадном вислобрюхом «Гэлэкси» — на нем свободно можно было перебросить батальон со всем снаряжением, но в тот рейс, кроме чемоданов Холла и их неподвижно возлежащего в кресле владельца, на борту присутствовали только медицинская сестра с таинственной портативной аппаратурой, да капитан-телохранитель. Сестра, подключив свои хитроумные датчики, сразу же затерялась где-то в закоулках обширного корабельного чрева, а капитан всю дорогу просидел рядом, погруженный в красочно изданные сочинения Дайомы Уинстон, которые сия уважаемая дама сочиняет при помощи компьютерной картотеки. Для медсестры Холл был просто тяжелым полковником из четвертого экспериментального, для охранника — безвестной шишкой из разведки, да и сам Холл не имел ни малейшего представления о том, кто и что он теперь, а маховик той машины, что в конечном счете привела его сюда, в Варну, уже вертелся вовсю.

Герат, если посмотреть на карту, занимает почти центральное положение в той пирамиде, вершины которой образуют Стимфал, Изабелла, Дархан и Терминал Системы; однако этот центр, пожалуй, самое глухое место в районе, поскольку не лежит на пути ни у каких трасс — кроме самой крепости, там нет ни баз, ни поселений, и, находясь вблизи наиболее оживленных магистралей, Герат лишь изредка и нерегулярно посещается военными транспортами.

Командует малочисленным гератским гарнизоном майор Абрахамс — олимпийской внешности негр с непередаваемой по изяществу расстроенной грацией в движениях. Мало того, что походка у него такова, что, кажется, он постоянно спускается по незримой крутой лестнице, вдобавок еще при каждом шаге он как-то еще успевает пошевеливать стопой, словно отмечая ритм ему одному слышимой мелодии. Он один приехал встретить Холла на космодром, блеснул клавиатурой своей необыкновенной улыбки, сказал:

— Профессор, вы приехали очень удачно, зима — лучшее время года на Герате.

Так, несколько неожиданно. Холл вновь стал профессором. Волоча по ракушечнику подошвы спортивных туфель, он добрел до машины. Стояла жара, Абрахамс положил чемоданы на заднее сидение, и понеслись.

Лес, да горы, да каменные стены, заросшие белым мхом. Кажется, что до того, как приехал Мэрфи с папкой текстов, отпечатанных на желтенькой салливановской бумаге, в Герате вообще ничего не происходило. Холла, впавшего в вечную цепенящую дрему, в солнечную погоду выносили в шезлонге в сад, а если шел дождь — на террасу, укутав пледом. Плед и шезлонг, равно как и весь Холл, находились в ведении Готлиба — киборга, подаренного Абрахамсом в первый день по приезде.

От крепости в Герате была только крепостная стена, отграничивающая неизвестно по каким критериям выбранный участок лесистого нагорья, и центральное здание с той самой террасой и двумя колоннадами, заставлявшими предположить, что здешний архитектор читал в детстве что-то из римской истории с картинками. В остальном это был обычный гарнизон с казармой, кухней и прочим; строения теснились на небольшом пятачке, и обширное пространство до контрольной зоны, проложенной по внутреннему периметру стен, предоставлялось местной и привозной растительности.

В этом парке Абрахамс вел свои идиллические эксперименты с орхидеями, а гарнизонные обитатели — двадцать пять человек, считая и Холла — кормили белок всякой всячиной, которую таскали из столовой; белки забирались на Холлов шезлонг и брали угощение из рук. Как-то одну из белок — всем им придумали имена — сожрала какая-то зверюга, вроде куницы; Абрахамс провел следствие, объявил тревогу, поднял в воздух роботов лазерного наведения и на двух бронетранспортерах помчался в джунгли. Переполох вышел не хуже настоящих учений.

Кроме Готлиба, который его поил и кормил, в распоряжение Холла была отдана библиотека, где они с Готлибом и жили — большая комната позади террасы, отделенная от нее коридором, выходящим на обе стороны колоннады. «Здесь вы будете находиться под неусыпным медицинским надзором», — заверил Абрахамс.

— Карлойда, — подсказал Холл из кресла. Первый раз он что-то разглядел под непроницаемой броней абрахамсовской улыбки — улыбка эта остановилась, как часы, и на ней явственно проступило клеймо инструкции.

Валентина одарила Холла некоторыми способностями: во-первых, феноменальным слухом, а во-вторых — странного рода осязанием, которое в непредсказуемые моменты могло на десяток метров отрываться от кончиков пальцев и погружаться вглубь камня или бетона.