Реквием по пилоту - Лях Андрей Георгиевич - Страница 24

Однако ставить точку в этой истории было бы рано. Сорок лет спустя после выстрелов в «Мексикане» Эрих Скиф приступил к своим исследованиям и вступил с Рамиресом в весьма своеобразные отношения, не поняв которых нельзя понять и того, что произошло с Эрликоном. Сейчас речь пойдет о научной работе, читать о ней всегда скучно, и я не обижусь, если вы просто пролистаете эти страницы. Итак —

Скучная интерлюдия ПРОГРАММА, или Как Скиф Пиредру воскрешал Скифа произвела на свет мало кому известная технократическая цивилизация, прекратившая существование задолго до начала всех наших событий. Судя по некоторым данным, там была предпринята попытка спасти мир путем сотворения бога из машины, для чего и были созданы четыре необычайно совершенных и компактных искусственных интеллекта. Судьба двух неизвестна, а двое дошли до людей, посаженные на антропоидную основу; один из них и есть Скиф. Это, разумеется, не имя, а номенклатурный псевдоним, имя же — Эрих Левеншельд — также выбрано абсолютно произвольно; точный возраст известен, пожалуй, только ему самому, и это, несомненно, только к лучшему, поскольку, как известно, вечность — звук не для земных ушей.

В прошлом его масса черных и белых пятен, но мы начнем нашу историю с осени 421 года, когда Скиф появился на Земле — в полном смысле слова неизвестно откуда, — он приехал выступать в качестве второго адвоката Гестии в нашумевшем тогда Хэмпстедском процессе. Ничего выдающегося с ним в это время не происходит, после Хэмпстеда Скиф перебирается в Ганно-вер, затем — в Крайстчерч, где получает степень доктора исторических наук и остается работать в местном университете на кафедре истории религии до 428 года. Вероятно, уже в это время он был связан с разведкой, но сказать об этом что-либо конкретное трудно, да это и не столь важно. На данном этапе для нас гораздо интереснее совсем другой человек.

Его звали Отто Бранчевский. По отцу немец, по матери поляк, родился в Англии, а жил и работал в Канаде, как раз в начале двадцатых годов. Если Скиф в ту пору — безвестный сотрудник захолустного университета, то Бранчевский в исторической науке фигура весьма заметная и колоритная, правда, с несколько скандальным оттенком — то ли гениальный маньяк, то ли хулиган. Бранчевский ратовал за введение математики в исторические исследования, выстроил на этот счет серию остроумных концепций и в одной из них приводил многоэтажную формулу взаимодействия гипотетического экспериментатора и экспериментального исторического процесса. Эта формула в графике разворачивалась в зубчатую кривую, названную кривой Бранчевского, или синусоидой Бранчевского.

И формула, и все построения долгое время оставались математическим курьезом, человечество вспомнило о них много лет спустя после смерти автора концепций, а в те времена мимо них прошли, ибо ни опровергнуть, ни доказать справедливость утверждений ученого не было никакой возможности.

Но вернемся к Скифу. Война и послевоенное лихолетье увели его далеко от науки и одновременно выдвинули в первые ряды невидимой касты разведчиков-универсалов. Связи именно тех лет позволили ему впоследствии создать собственную резидентуру в Западных секторах — даже в имперском Генеральном штабе практически всю войну просидел кто-то из людей Скифа.

В этих секторах Скиф пробыл довольно долго — почти до середины пятидесятых. Организация Института Контакта, равно как и признание идей Бранчевского, прошла без него. Позже стало принято считать, что Скиф стоял у самых истоков контактных дел. Нет, не стоял. Без него был построен и десять лет просуществовал на холмах Стоунбрюгге знаменитый «дом в тысячу этажей» из стали и зеленого стекла. В сыром августе шестьдесят третьего в структуре Института был создан таинственный оперативно-тактический отдел, будущее Четвертое управление, и среди зелени Контактерской деревни впервые сверкнула лысина Скифа.

Разведка бывает разная — военная, политическая, техническая и еще бог весть какая, целый мир направлений и специальностей. Но в Контакте разведать — это еще полдела. Знание — сила, сказал родоначальник научного мировоззрения и был совершенно прав: за временем знания наступало время силы, и это было время Скифа. Он предложил использовать схемы Бранчевского как ключ не только к оценке, но и к воздействию на ход развития иных миров, чем, кстати, еще больше отграничил разведку от контрразведки и положил начало бесконечной межведомственной склоке. Как бы то ни было, но политику, да и всю жизненную направленность других государств и цивилизаций следовало направить в желательное для Земли русло, определяемое Мировым Советом, и, напротив, не дать отклониться в направлении, угодном, например, Англии-VIII или тому же Стимфалу. Для этой цели у Скифа были дипломаты, агенты влияния, научные центры, институты, независимые эксперты и так далее, и в качестве последнего довода — подчиненная руководству управления группа быстрого развертывания «Дельта».

Много чего было за прошедшие годы, и вот теперь управление подходило к сорокалетнему юбилею. Беспристрастно оценивая перспективу, Скиф понимал, что рано или поздно придется уходить. Специфика профессии такова — на каком-то этапе знания и опыт начинают работать против тебя. Слишком больших авторитетов а таком посту не потерпит никакое руководство, ибо с определенной отметки опасность их начинает превышать пользу. Но Скиф, просчитывая ситуацию далеко вперед, не сомневался, что предвидение и то мастерство, с которым он владеет механикой своего ремесла, позволят ему еще долго оставаться хозяином положения и получать удовольствие от разрешения проблем Контакта, которые ему доверило человечество. Так Скиф делал ход за ходом, заставляя служить то науку политике, то политику науке, как вдруг…

Вдруг, как сказал классик, на этой шахматной доске, точнее, за этой шахматной доской, появилась еще одна, невиданная фигура.

Точную дату открытия Программы назвать невозможно, хотя бы уже потому, что неясно, что за такую дату считать. Однако можно достаточно уверенно предположить, что события начались зимой шестьдесят девятого года. В это время Скифу пришлось составлять программы интраобсчета по воздействию на группу каких-то планет — скорее всего, для слушателей внутренней академии ИК. Случайно или не случайно оказалась в этом списке Земля, теперь уже никто не узнает, но вот попала, а компьютеру безразлично, что считать, и распечатка графика по Земле оказалась у Скифа на столе вместе со всеми остальными.

Впервые в жизни Скиф не поверил собственным глазам. С оранжевой координатной сетки на него смотрела кривая Бранчевского.

Мгновенье он пробегал ее взглядом, затем встал и в два шага очутился у дисплея. Здесь у него начался довольно сумбурный диалог с компьютером — мыслительные операции в мозгу у самого Скифа занимали миллионные доли секунды, основное время уходило на передачу, так что за двадцать с лишним минут он успел нагородить пропасть разных диковин. Скиф менял программы и языки, вводил по Ледингу и Кормаку, добавлял самые немыслимые коэффициенты — все в надежде отыскать ошибку. Ошибки не было. ЭВМ послушно растягивала кривую, чудовищно сжимала и переворачивала, но с железным упорством не переставала утверждать: цивилизация Земли находится под неослабным и непрерывным воздействием неведомого внешнего экспериментатора.

Отключившись от компьютера, Скиф вернулся за стол, опять взял график и для начала изобразил на нем квадратик, а потом не торопясь принялся рисовать вокруг всевозможные стрелки и цифры. Квадратик означал некую трибуну, с которой Скиф мог бы громогласно объявить о своем открытии, а стрелки — варианты последующего развития событий. Вариантов всего набежало четырнадцать, и двенадцать из них явственно вели к финалу самому плачевному, и дальше за этим финалом начиналось уже что-то абсолютно невообразимое. Так зародился великий обет молчания вокруг Программы, переросший затем в атмосферу строжайшей секретности, окутавшей все позднейшие исследования.

Не позволяя себе никаких эмоций, Скиф сделал следующий ход, который иначе как научным подвигом не назовешь: он разработал собственный комплекс специальных программ и пропустил через компьютер всю более или менее достоверную историю Земли. На это у него ушло два года, и в итоге получилась удивительная разведсводка за период в четыре тысячи лет. Вынырнув из хаоса всех этих доверительных границ и чисел до и после запятой, Скиф почувствовал себя одновременно озадаченным и уязвленным.