Сборник «Рассказы 1909-1924» - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 12

Тут внезапно он вспомнил о соседе-арианине, который жил в пещере пониже. Раз или два за минувший год он мельком видел этого долговязого сутулого старика - как тот, едва ковыляя, осматривает силки, поставленные на перепелов и куропаток. Однажды они случайно встретились у ручья, но старый богослов знаком приказал ему удалиться, словно Симон был прокаженный. Что-то думает он об этих неожиданных событиях? Несомненно, разногласия следует забыть в такой миг! И Симон, крадучись, стал спускаться по склону холма, направляясь к пещере второго отшельника.

Но жуткое молчание встретило его, когда он приблизился, и сердце Симона сжалось в ответ на мертвую тишину маленькой долины. Ни лучика света не пробивалось сквозь расщелину в скале. Он вошел, окликнул старика ответа не было. Тогда с помощью кремня и стального кресала он высек искру в сухую траву, которую употреблял вместо трута, и раздул огонек. Старый отшельник - белые волосы в малиновых брызгах - раскинулся на полу своей кельи. Осколки распятия, которым была пробита его голова, валялись рядом. Симон опустился на колени подле трупа и принялся расправлять его сведенные судорогой руки и ноги, бормоча слова заупокойной службы, как вдруг послышался стук копыт, поднимавшийся по долине, которая вела к жилищу пустынника. Сухая трава догорела. Симон, весь дрожа, притаился во мраке и твердил молитвы святой Деве, чтобы она укрепила его мышцы.

Возможно, новый пришелец заметил свет в пещере, а могло быть и так, что он услыхал от своих приятелей про старика, которого они убили, и любопытство привело его на место убийства. Он остановил лошадь у входа, и Симон, прячась в густой тени, отчетливо видел его в свете луны. Он сполз с седла, привязал повод к какому-то корню и теперь стоял, глядя в устье пещеры. Это был очень короткий и толстый человек с очень смуглым лицом и тремя рубцами на каждой щеке. Маленькие глазки сидели глубоко и казались черными отверстиями в тяжелом, плоском, безбородом лице. Ноги были короткие и очень кривые, так что он неуклюже переваливался на ходу.

Симон притаился в самом темном углу, сжимая в правой руке узловатую дубину, ту самую, которую богослов однажды поднял против него. Когда омерзительная, втянутая в плечи голова просунулась в темноту пещеры, он изо всех сил обрушил на нее свое оружие, а потом, когда дикарь упал ничком, бешено колотил до тех пор, пока бесформенное тело не обмякло и не замерло неподвижно. Одна кровля была над первыми убитыми Европы и Азии.

Жилы Симона бились и трепетали непривычною радостью действия. Вся энергия, накопленная за долгие годы покоя, хлынула потоком в этот час нужды. Стоя во мраке пещеры, он видел, словно на огненной карте, очертания великого варварского воинства, линию реки, места поселений, рассчитывал, каким образом можно всех предупредить. Молча ждал он, пока зайдет луна, а потом вскочил на лошадь убитого, спустился по ущелью и погнал ее галопом через равнину.

Повсюду горели огни, но он держался в стороне от света. Подле каждого огня он видел, проезжая мимо, кружок спящих воинов и длинную вереницу стреноженных коней. Миля за милей, лига за лигой тянулся этот исполинский лагерь. Наконец Симон добрался до пустой равнины, которая вела к реке, и скоро костры захватчиков обратились в туманное мерцание на черном фоне неба. Все быстрее и быстрее мчался он по степи, словно одинокий листок, который кружится впереди смерча. Заря, выбелившая небо у него за спиной, отразилась и в широкой реке впереди, и, нахлестывая усталого коня, он погнал его через отмели и погрузился в полные желтые воды Днестра.

Так это и произошло, что молодой римский центурион Гай Красс, обходя утром крепостцу Тир, заметил одинокого всадника, скакавшего к ним от реки. Истомленные, измученные, покрытые грязью и потом, а напоследок вымокшие в реке и конь и всадник были чуть живы. С изумлением наблюдал за ними римлянин, а когда они приблизились, узнал в оборванном человеке с взлохмаченными волосами и остановившимся взглядом пустынника с востока. Отшельник уже едва держался в седле, и римлянин поспешил навстречу и подхватил его на руки.

- Что такое? - спросил он. - Что случилось?

Но тот лишь указал движением головы на восходящее солнце.

- К оружию, - прохрипел он, - к оружию! День гнева настал.

И, взглянув туда, куда он показывал, римлянин увидел вдали за рекою громадную черную тень, медленно подвигавшуюся над равниной.

Артур Конан Дойл

Отозвание легионов

Римский вице-король Понтий сидел в атриуме своей роскошной виллы на Темзе и с изумлением смотрел на свиток папируса, который он только что развернул. Перед ним стоял гонец, маленький черный итальянец, 28 дней тому назад покинувший Рим; его черные глаза глядели устало, а оливковое лицо казалось еще темнее от пыли и пота. Вице-король смотрел на гонца и не видел его, так заняты были его мысли спешным и неожиданным приказом; ему казалось, что почва уходит под его ногами. Жизнь и все дело его жизни неудержимо рушилось.

— Хорошо, — сказал он, наконец, резким недовольным голосом, — ты можешь идти.

Человек поклонился и вышел из комнаты, шатаясь от усталости. Желтоволосый британский мажордом поспешно вошел за приказаниями.

— Здесь ли генерал?

— Он ждет, ваша светлость.

— Тогда введи его сюда и оставь нас вдвоем.

Несколько мгновений спустя Лициний Красс, предводитель британских войск, стоял перед своим начальником. Это был большой бородатый человек в белой гражданской тоге, обшитой патрицианским пурпуром. Его лицо было изрыто шрамами и сожжено солнцем в долгих германских и африканских походах; теперь оно выражало испуг, и он вопросительно взглянул на некрасивое и нерешительное лицо вице-короля.

— Я боюсь, что ваша светлость получили неприятные вести из Рима?

— Самые ужасные, Красс. Все кончено с Британией, и еще вопрос, удержится ли Галлия.

— Оставить границу? Неужели этот приказ спешный?

— Вот он, с собственной печатью императора.

— Но что является причиной, ваша светлость? Правда, носились слухи, но они казались слишком невероятными.

— До меня они тоже дошли на прошлой неделе, и я приказал сечь кнутом за их распространение. Но здесь все сказано ясно, насколько слова могут быть ясными. «Приведи все твои легионы на помощь Империи, не оставь ни одной когорты в Британии. Таков мой приказ».

— Но причина?

— Нужно отрубить конечности, чтобы сердце стало сильнее. Если отрезать Галлию и Британию — Италия может быть спасена. Старый Германский улей собирается взлететь еще раз. Свежие полки варваров идут из Дакии и Скифии; нужен меч для защиты Лигурийских переходов. Рим не может оставить в Британии четыре хороших легиона в полной праздности.

Солдат пожал плечами.

— Если легионы уйдут, ни один римлянин не будет чувствовать себя здесь в безопасности. Несмотря на все, что мы сделали — эта страна не наша; мы сдерживаем ее мечом лишь до тех пор, пока мы сами здесь.

— Да, все мужчины, женщины и дети латинской крови должны уйти вместе с нами в Галлию, галлы уже ждут нас в Порт-Дублисе. Отдай сейчас же приказ, Красс. Если Геруланскии легион отойдет от Адрианских стен, он может взять с собой северных колонистов. Иовианцы могут захватить с собой народы запада, а батавы — восточных жителей, если они хотят собраться у Камборикума. Ты присмотришь за ними.

Он на один момент закрыл лицо руками.

— Опасное дело, — воскликнул он, — рубить корни у такого крепкого дерева!

— Для того чтобы дать место сорной траве, — горько проговорил солдат. — Боже мой, чем кончат эти несчастные британцы! От одного океана до другого не найдется ни одного племени, которое не сядет к ним на шею, как только последний римский ликтор повернется к ним спиной. Даже и теперь этих горячих западных силуров едва можно держать в повиновении.

— Пусть собаки грызутся между собой, как хотят, пока не победит сильнейшая, — проговорил римский губернатор. — Хорошо еще, если победитель оставит искусства и законы, которые мы принесли, и если британцы останутся тем, чем мы их сделали. Но нет; придет медведь с севера и волк из-за моря; раскрашенные дикари выйдут из-за стен, саксонские пираты из воды и возьмут в свои руки управление страной. Они разрушат все, что мы охраняли, сожгут все, что мы строили, опустошат наши посевы. Но жребий брошен, Красс, иди исполнять приказ.