Сборник «Рассказы 1877-1898» - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 16

Остров Амстердам, у северо-западной оконечности Шпицбергена, виден со штирборта нашего судна - неровная линия вулканических скал, пересеченных белыми рубцами, изображающими собою ледники. Интересно, когда подумаешь, что в настоящую минуту, вероятно, нет человеческого существа, которое было бы ближе к нам, чем датские поселения на юге Гренландии - добрых миль девятьсот. Капитан берет на себя большую ответственность, рискуя своим судном при таких обстоятельствах. Ни одно китобойное судно никогда не оставалось до такого позднего времени в этих широтах.

Девять часов вечера. Я говорил с капитаном Креджи, и хотя результат был не совсем удовлетворителен, я должен сказать, что он выслушал то, что я имел сказать, очень спокойно и даже почтительно. Когда я кончил, на лице его появилось свойственное ему выражение железной решимости: в течение нескольких минут он быстро шагал взад и вперед по узкой каюте. Сперва я испугался, что серьезно оскорбил его, но мои предположения рассеялись, когда он опять сел на свое место и положил свою руку на мою с жестом, который граничил с лаской. В его диких, темных глазах было видно также выражение крайней нежности, что очень удивило меня.

- Слушайте, доктор, - сказал он мне, - я жалею, что я вообще взял вас с собой, право, жалею. И в эту минуту я отдал бы пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы видеть вас стоящим невредимым на набережной Дэнди. Я иду на большой риск: к северу от нас есть рыба... Как вы смеете качать головой, сэр, когда я говорю вам, что я видел ее с мачты - вскричал он во внезапном порыве ярости, хотя мне казалось, что я не выказывал какого бы то ни было признака сомнения. Двадцать две рыбы в столько же минут, так же верно, как то, что я живу на свете, и ни одной меньше десяти футов1; теперь, доктор, думаете ли вы, что я могу покинуть это место, когда только одна дьявольская полоска льда лежит между мною и моим счастьем? Если бы случилось, что завтра ветер подул с севера, мы наполнили корабль и ушли прежде, чем мороз застал бы нас. Если же бы ветер подул с юга - ладно, я полагаю, что людям заплачено за то, что они рискуют жизнью; что же касается меня самого, то для меня это имеет мало значения, так как ничто не привязывает меня к этому свету. Однако же, признаюсь, что мне жаль вас. Я хотел бы иметь с собой старого Ангуса Тэта, так как это был человек, отсутствия которого никто бы не почувствовал, а вы - вы говорили мне однажды, что вы помолвлены, не так ли.

- Да, - ответил я, открывая крышку медальона с карточкой Флоры.

- Черт бы вас подрал! - завопил он, вскакивая со своего стула, причем даже борода у него ощетинилась от гнева. - Что мне за дело до вашего счастья? Что я буду с нею делать, что вы мне суете под нос ее карточку?!

Я думаю, что в своей безумной ярости он готов был даже ударить меня, однако, разразившись новым проклятьем, он распахнул дверь каюты и бросился на палубу, оставив меня сильно удивленным этой необыкновенной стремительностью. В первый раз я видел его таким - до сих пор он был всегда добр и вежлив со мной. Мне слышно, как он возбужденно ходит наверху взад и вперед, в то время, как я пишу эти строки. Мне хотелось бы дать понятие о характере этого человека, но, кажется, будет большой самонадеянностью попытаться сделать это на бумаге, когда в моей собственной голове представление о нем в высшей степени неопределенно и изменчиво. Много раз я думал, что держу в руках ключ, с помощью которого мне будет нетрудно понять его, но всякий раз это вело только к разочарованию, вследствие того, что он являлся мне в каком-нибудь новом освещении, которое опрокидывало все мои умозаключения. Может быть, ни один человеческий взор никогда не остановится на этих строках; несмотря на это, я попытаюсь оставить кое-какие воспоминания о капитане Николае Креджи, которые могут быть любопытны в психологическом отношении. Наружность человека вообще дает кое-какие указания на его душевный склад. Капитан высокого роста и хорошо сложен, со смуглым, красивым лицом и судорожными движениями, что, может быть, происходит от нервности или есть следствие избытка энергии. Его рот и очертания его физиономии мужественны и решительны, но глаза - отличительная черта его лица; они самого темно-карего цвета, блестящие и страстные, со странным выражением, больше всего напоминающим ужас. Вообще выражение беспечности преобладало в них над другими чувствами, но иногда, в особенности когда он задумывается, выражение страха разливается по его лицу и усиливается до того, что совершенно изменяется характер его физиономии. Именно в это время он больше всего подвержен бурным припадкам гнева и, кажется, знает это, так как я заметил, что он запирается у себя в каюте, чтобы никто не мог подойти к нему, пока не пройдет его дурное настроение. Он спит плохо, и я слышал, как он вскрикивает по ночам, но его каюта в некотором расстоянии от моей, и мне никогда не удавалось разобрать слова, которые он произносил.

Это одна сторона его характера и самая неприятная. Только благодаря моему тесному ежедневному общению с ним, я заметил это. При других обстоятельствах он приятный товарищ, начитанный и интересный, самый галантный моряк, который когда-либо ходил по палубе. Я не легко забуду, как он управлял кораблем, когда нас захватил шторм среди плавающих льдин в начале апреля; я никогда не видел его таким живым и даже веселым, как в эту ночь, когда он расхаживал взад и вперед по мостику среди завывания ветра и блеска молний. Он говорил мне, что мысль о смерти ему приятна, а скверная вещь, когда это говорит молодой человек; ему не может быть больше тридцати, хотя в его волосах и усах уже виднеется легкая седина. Должно быть, какое-нибудь большое горе постигло его и испортило ему всю жизнь. Может быть, я сделался бы таким же, если бы потерял мою Флору - бог знает! Я думаю, что если бы не она, я мало заботился бы о том, подует ли завтра ветер с севера или с юга. Вот я слышу, как он спускается в свою каюту и запирается в ней; это показывает, что он еще в нелюбезном настроении. Итак, спать, как сказал бы старик, так как свеча сгорела до основания (мы жжем свечи с тех пор, как вернулись ночи), а повар лег спать, так что нет надежды достать другую свечу.

12-го сентября. Спокойный, ясный день; все еще лежим в том же положении. Ветер дует с юго-востока, но очень слабый. Капитан в самом лучшем настроении и извинился передо мною за завтраком за свою грубость. Однако же, он все еще выглядит несколько рассеянным, и в его глазах видно дикое выражение. "Он словно очарован, сказал бы про него горец", - заметил мне наш главный механик, а он пользуется известного рода репутацией ясновидца и истолкователя снов и приведений между той частью нашей судовой команды, которая состоит из кельтов.

Странно, что суеверие имеет такую власть над этой крепкоголовой и практичной расой. Я не поверил бы, до какой степени оно доходит, если бы не наблюдал этого сам. У нас была настоящая эпидемия суеверия в это путешествие до того, что я почувствовал желание раздавать порции успокаивающих и укрепляющих нервы средств вместе с субботней дозой грога. Первый симптом этой эпидемии заключался в том, что вскоре после того, как мы покинули Шотландию, рулевые стали жаловаться, что они слышат жалобные крики и вопли сзади корабля, словно что-то следует за кораблем и не может догнать его. Этот вымысел держался в течение всего путешествия, и в темные ночи, при начале ловли тюленей, только с большим трудом можно было уговорить людей делать свою работу. Нет сомнения, что то, что они слышали, было или скрипом рулевых цепей, или криком какой-нибудь пролетной морской птицы. Я много раз вставал с кровати, чтобы прислушаться к этому шуму, но думаю, мне не нужно даже и говорить, что я никогда не мог заметить в нем что-либо сверхъестественное. Люди, однако же, так безрассудно настойчивы относительно этого пункта, что бесполезно разубеждать их. Я говорил как-то по этому поводу с капитаном, но, к моему удивлению, он отнесся к этому очень серьезно и, казалось, в самом деле был очень расстроен тем, что я сказал ему. Я думал, что он, по меньшей мере, выше таких вульгарных иллюзий.